– В каком смысле? – Сэмюел говорит, ты делаешь мышиные гробики из бальзового дерева. Можешь не утруждаться. – Конкурс-то теперь не такой, – сообщил он. В то утро Линдси приняла решение отпороть подол от Клариссиного платья и пустить его на обивку диванчика для мышей. – А какой? – Давай выйдем на улицу. – Арти вклинился перед ней, загородив подход к вилкам-ложкам. – Линдси, – выпалил он, – на конкурс нужно представить убийство. Линдси не поверила своим ушам. Вцепившись в поднос, она встретилась взглядом с Арти. – Вот я и подумал: лучше я сам тебе скажу, пока ты объявление не прочла, – выдавил он. В столовую ворвался Сэмюел. – Как же так? – беспомощно спросила Линдси. – В этом году объявлен конкурс на идеальное убийство, – подтвердил Сэмюел. Мы с ним видели, как она содрогнулась. Как у нее упало сердце. Но она так здорово научилась владеть собой, что надломы и трещины тут же стали почти неразличимыми. В следующее мгновение, как по волшебству, от них не осталось и следа. Она умела отгораживать от себя весь мир, включая саму себя. – Мне без разницы, – только и сказала она. Но Сэмюел все понял. Они с Арти проводили ее глазами. – Я только хотел ее подготовить, – пробормотал Арти. Он вернулся за свой стол. И начал рисовать шприцы для подкожных инъекций. Шариковая ручка, едва не разрывая салфетку, заштриховывала баллон с бальзамирующим составом и прочерчивала траектории капель, упавших с острия иглы. Земное одиночество, думала я, ничем не отличается от небесного. – Чтобы убить человека, нужно либо заколоть его кинжалом, либо зарубить топором, либо застрелить, – сказала Рут. – Это же мерзость. – Допустим, – ответил Арти. Сэмюел увел мою сестру пройтись. Тогда Арти разыскал Рут, которая сидела за одним из столов под навесом, уставившись в большую конторскую книгу. – Для убийства должны быть веские причины, – сказала Рут. – Кто, по-твоему, это сделал? – поинтересовался Арти. Он тоже устроился на скамье и вытянул ноги под столом, упершись в перекладину. Рут застыла, положив ногу на ногу, и только покачивала правой ступней. – Что тебе известно? – спросила она. – Отец чего-то говорил, – ответил Арти. – Позвал нас с сестрой, усадил… – Вот тормоз! Не тяни! – Сперва начал грузить: типа, в мире случаются страшные вещи; ну, моя сеструха и брякнула: «Вьетнам». Тут он замолк – они из-за Вьетнама каждый раз грызутся. Потом опять: «Нет, милая, страшные вещи случаются у нас под боком, с людьми, которых мы хорошо знаем». А она испугалась, что кто-то из ее дружков вляпался по самое некуда. Рут почувствовала, как на нее упала дождевая капля. – В общем, папаша раскололся: типа, убили девочку. Я и спрашиваю: «Какую еще девочку?» Думал, мелкую какую-то, ну, сама понимаешь. Не из наших. Дождь хлынул по-настоящему; капли прыгали по красноватой древесине столешницы. – Может, под крышу пойдем? – предложил Арти. – Там народу полно, – ответила Рут. – Ну и пусть. – Нет, лучше уж в сырости. Они еще немного посидели без слов, глядя на падающие капли и слушая шорохи листвы. – Я сразу поняла, что ее нет в живых. Прямо как чувствовала, – сказала Рут. – Потом увидела заметку в папиной газете и убедилась окончательно. А ведь вначале даже имя не указывали. «Девочка четырнадцати лет» – и все. Я попросила у отца эту страницу, а он – ни в какую. Ну, я и поняла: все сходится, да к тому же ее сестра целую неделю мотала уроки. – Интересно, от кого Линдси узнала? – задумался Арти. Дождь усиливался, и Арти забрался под стол. – Мы с тобой тут промокнем, как собаки! – прокричал он. Дождь прекратился так же внезапно, как и начался. Сквозь листву пробились лучи солнца, и Рут посмотрела вверх. – По-моему, ей там все слышно, – проговорила она не то вслух, не то про себя. На слете все сразу узнали, кем приходится мне Линдси и как именно я погибла. – Представь, что тебя кромсают ножом, – заговаривал кто-нибудь из ребят. – Нет уж, спасибо. – А по-моему, кайф. – Зато теперь она прославилась. – Ничего себе прославилась! Могла бы, к примеру, Нобелевскую получить. – Интересно, кем она хотела стать? – Пойди да спроси у Линдси. Тут все по очереди начинали перечислять, у кого кто умер. Бабушки-дедушки, дяди-тети, у кого-то – мать или отец, реже – брат или сестра: от детской инфекции, от сердца, от лейкемии, от болезни с таким названием, что язык сломаешь. Но чтобы от руки убийцы – такого еще не было. Если не считать меня. Линдси и Сэмюел Хеклер, обнявшись, лежали на земле под прикрытием старой, прохудившейся шлюпки, которую давно не спускали на воду. – Ты же знаешь, я в полном порядке, – сказала она, и глаза ее были сухими. – Думаю, Арти пытался меня поддержать. – Не надо больше ничего говорить, Линдси, – сказал он. – Давай просто переждем, пока волна не схлынет. Лежа спиной на земле, Сэмюел привлек к себе мою сестру, чтобы защитить ее от неожиданного летнего дождя. Своим дыханием они согревали тесное пространство под шлюпкой. Сэмюел ничего не мог с собой поделать: бугор на его джинсах становился все тверже и тверже. Линдси положила руку сверху. – Прости меня… – начал он. – Я готова, – произнесла моя сестра. В четырнадцать лет она уносилась туда, где мне побывать не довелось. Стены моего сокровенного опыта были залиты ужасом и кровью; стены ее опыта были прорезаны светлыми окошками. «Как совершить идеальное убийство» – на небесах эта игра не отличалась новизной. Я всегда выбирала сосульку: такое орудие преступления тает без следа. Глава одиннадцатая Отец проснулся в четыре часа утра; все было тихо. Мама лежала рядом, слегка посапывая. Бакли, единственный ребенок, оставшийся в доме после отъезда моей сестры на слет, беспробудно спал, натянув одеяло до самого подбородка. Отец всегда изумлялся, какой же он соня – в точности как я. Пока я была жива, мы с Линдси потешались, как могли: хлопали в ладоши, бросали на пол книги, даже стучали крышкой горшка – Бакли не шевелился. Перед выходом из дому отец все же заглянул к нему в комнату – лишний раз проведать, ощутить на ладони теплое дыхание. После этого он надел кроссовки и легкий спортивный костюм. Наконец взялся за ошейник Холидея.