А вот на самого Плохого обрушился мощный удар сзади. Он, казалось, выдавил из лёгких весь воздух, а самого Артёма бросил на железную стенку гаража. Мир растворился в мгновенной вспышке, которую сменила кромешная тьма. Друг навещал его в больнице. Плохой сразу заметил, что на нём не был ни царапинки. — Ты не сражался, — не то спросил, ни то констатировал Плохой. — Шутишь, не все такие бешенные как ты. — Понятно. Не точно бы они тогда внезапно поссорились, но что-то из их отношений безвозвратно ушло. А Артём, выписавшись из больницы, записался в секцию рукопашного боя. Почувствовав себя готовым, он принялся почти каждый выходной день ездить в город и целенаправленно ходить через эти самые гаражи. На четвёртый или пятый раз он решил, что рэкетиры, скорее всего, были не местные, наскочили на них тогда случайно, и повстречать их снова, по всей вероятности, не получится. Но для очистки совести решил побывать там ещё разок. Если и в этот раз нет, то завязываю, — принял он окончательное решение. Но именно в этот, последний раз он и наткнулся на дылду. Тот стоял за гаражами, покуривая. Память на лица у Плохого была хорошая, и он узнал врага сразу. — Ну, здравствуй, — проговорил Артём подходя. Дылда недоумённо на него покосился. — Чего тебе, мелкий, — было видно, что Плохого он не узнаёт. Но больше Плохой время на разговоры не тратил. Он ударил. Сперва в солнечное сплетение, затем по гениталиям. К чертям благородство, разве в прошлый раз оно было! И честный бой тоже к чертям! Слишком благородные и слишком честные обычно проигрывают. Это Плохой прекрасно понимал даже в этом возрасте. Это жизнь, а не кино про мушкетёров. В кулаке у Плохого был зажат камень. — За что?! — успел прохрипеть упавший дылда? — За грабёж! В начале он хотел уйти не оборачиваясь, но потом всё-таки оглянулся. Зрелище было жалким. Желание искать второго гопника и разбираться с ним у Артёма как-то сразу пропало. Несколько дней он размышлял, правильно ли поступил: он не был в этом теперь уверен. Но и какого либо сожаления не ощущал. В конце концов, он прекратил ломать голову: что сделано, то сделано. Какой либо жалости к рэкетиру у него точно не было. А память уже переключилась на другой слой. Поздравительный плакат на стене цеха с фотографией пухленького лысого личика. Вот только подпись под этим плакатом была весьма необычной для юбилея. «Поздравляем Геннадия Копалкина с днем рождения. Наша администрация уже сделала ему подарок, подобрав место подальше от работы и поближе к её ушам.» Перед плакатом стоит невысокий человек, тот самый с фотографии, и на лице его заметно некоторое недоумение: он словно не знает, должен ли он разозлиться или обратить всё в шутку. Наконец, он оборачивается к стоящему неподалёку Артёму, которой не смог удержаться от того, что бы не полюбоваться зрелищем. — Зачем, ну зачем, право слово? — теперь недоумение проявляется уже в голосе. — Вы ведь раскалываете коллектив, сеете рознь. — Было бы что раскалывать, — спокойно отвечает Плохой. — Наш профсоюз помогает людям, — невнятно бормочет Копалкин. — Кому и когда? — с интересом спрашивает Плохой. Но бормотание становится ещё более невнятным. Похоже, профбосс пытается вспоминать конкретные имена, вот только никак не может. Тогда Копалкин вновь обращает внимание на Артёма. — Никак не могу понять, зачем это вам, — произносит он даже с некоторым любопытством. — Вы очень способный человек, явно прирождённый лидер. Зачем же вы сеете рознь и мешаете людям жить. Неужели история со свалкой вас ничему не научила? И Копалкин смотрит на Плохого с таким видом, словно действительно хочет его понять, вот только почему-то не в состоянии. Артёму уже не интересен разговор, но он все-таки отвечает. — Напротив, многому научила: например тому, что не следует ждать милости от властей. Их у них не бывает. Что же касается остального, то знаете, если вы действительно не понимаете, зачем мы, именно мы, а не я, всё это делаем, то, скорее всего уже никогда не поймёте. Плохой уже поворачивается, что бы уйти, от этого жалкого угодливого человечка. Тот совершенно не любопытен ему, во всяком случае, сам по себе, вне занимаемой должности. И тут в Копалкине впервые прорывается злость. Он яростно смотрит на Артёма. — У вас ничего не получится, — гневно шипит он, — альтернативный профсоюз пытались создать и до вас — ничего не получилось. — Возможно, что так, — бесстрастно говорит Артём, — а возможно, что и иначе. Знаете, в отличие от большинства людей я мало привязан к результату. Я просто действую, так как считаю правильным. Он видит, как застывает Копалкин, пытаясь осмыслить его предпоследнюю фразу. Интуитивно он чувствует, что за ней скрывается, что-то важное. Вот только не в состоянии понять что. Плохой уходит. Я же не там, — вновь напоминает себе Плохой, — я на судне. Я вижу борта и воду за ними. Вон там возле надстройки Громалк и Лития, вроде бы на меня смотрят. Проклятие, как же остановить этот чёртов эйт. А память между тем совершила новый скачок. — Обстоятельства несколько изменились, — произнёс представитель администрации, — и мы предлагаем вам подписать новый коллективный договор. Артём быстро просматривал текст. Что там будет, он уже знал. Слухи давно ходили. Ага, вот. — То есть вы предлагаете нам перейти на девяти часовой рабочий день, — громко произнёс он, — большое спасибо! — Разумеется, он будет оплачен, — поспешно произнёс представитель администрации — Читайте внимательно. — Уже прочитал, — мрачно бросил Артём, глядя представителю прямо в глаза. — Вы что действительно считаете нас за роботов. На лице представителя появилась масляная улыбочка. Плохой попытался вспомнить, как его зовут: ведь представляли же перед началом собрания. Но имя не вспоминалось, видимо от злости. — С профсоюзом всё согласовано, — сообщил представитель, — в связи со сложной финансовой ситуацией он считает это возможной, как временную меру. Ага, — подумал Плохой, — потом временное станет постоянным. Где в новом договоре хотя бы строчка о том, что это временно? — Ваш профсоюз! — бросил он. — А что, есть другой? — представитель, кажется, искренне удивился. Копалкин, понизив голос, начал, что-то ему объяснять. Представитель сразу помрачнел. — Как же вы допустили?! — донеслось до Плохого. От раздражения представитель явно не рассчитал силу голоса. А Артем, наконец, вспомнил, как его зовут: Пётр Семизвонов. Капалкин виновато развёл руками. — А что мы могли сделать, — он говорил гораздо тише Семизвонова, и Плохой скорее угадал, чем услышал его слова. Улыбочка вновь возникла на лице представителя. — Я прекрасно понимаю ваше нежелание, но говорю прямо, для завода настали тяжёлые времена. Мы все должны внести свою лепту, иначе все вместе утонем. Артём хотел, было ответить, но его опередил Сирициус Максим, бывший заместителем Артёма в их новом профсоюзе, и его другом. — Ага, — гневно воскликнул он, — они настолько плохи, что директор концерта празднует день рождения своего сына, устроив получасовой фейерверк. А всё мероприятие обошлось минимум в сто тридцать тысяч евро, а, скорее всего, много больше. Семизвонов побагровел. — Не вам считать наши деньги. Они честно заработаны нами. В его глазах на миг промелькнула лютая ненависть. — И не вам превращать нас в рабов, — в тон ему ответил Плохой. — Мы вам тут, знаете ли, не быдло. — Ну, в самом деле, — невнятно проблеял Копалкин, — не стоит считать деньги в чужих карманах. Профсоюз счёл предлагаемую меру допустимой, в нашей ситуации. И тут вскочил Алексеев. Это был солидный крепкий мужчина средних лет. — Да накой ляд мне профсоюз, который сразу же всех сдаёт администрации! Артём был удивлён, Алексеев был крайне консервативен и все разговоры о новом профсоюзе считал надувательством, призывы же объединяться антигосударственной пропагандой. И если уж он озверел, то значит, у людей действительно накипело. Но досмотреть сцену дальше настоящий Артём не смог: внезапно всё кончилось. Видение расплылось, и Плохой, уже по настоящему, осознал себя в реальности. Перед ним находилась Лития. Ощутив, что-то на голове, Артём повернул голову. Позади, возложив на него руку, стоял Громалк. — Что ты творишь, — с гневом сказал он, — я же сказалтебе визуализировать эйт духа и только его. — С ним я справился уже давно, — отозвался Плохой, уже немного пришедший в себя после возвращения в реальный мир, — и со всеми остальными эйтами по отдельности тоже. Ну, по крайней мере, я так думаю. Обе пары тоже визуализировал, а вот всю схему, ну никак не получалось. Он немного помолчал, заметив, что Громалк внимательно слушает. — Тогда я решил зайти с другого конца и прикинуть, как всё это работает. — Понятно, — буркнул учитель, — и начал, конечно, сэйта памяти. Артём, запомни, память, да и вообще тело и всё сознание управляются через дух. Не зря же я велел тебе в первую очередь проработать именно этот эйт. Между прочим, визуализировать его только полдела, контроль его для новичка не так уж и прост. Так что будь добр, впредь точно следуй моим инструкциям. — Поверь, всё могло закончиться очень плохо: бывает, что чародеи становятся памятными наркоманами, не в силах оторваться от приятных воспоминаний.