— Мы же с тобой еще не все тайны разгадали! Главное, нам так и не удалось узнать! — напомнила она. — Боюсь, об этом мы никогда не узнаем! Если только ты не обладаешь паранормальными способностями. Ну или твой дед чего подскажет, впрочем, на это у меня особой надежды нет. — Нет, я не обладаю, но из головы не выходит кольцо, которое отсутствует в гарнитуре, и то, что где-то я его все же видела. Мне ж не могло такое присниться, только никак не могу вспомнить, где именно, — сказала она, обхватив руками старый альбом и прижав к себе. — Юль, не думай об этом, не забивай голову. В конце концов, мы сделали главное, нашли тайник Анастасии Александровны, в общих чертах теперь известно, что произошло здесь девятнадцать лет назад, а остальное… — Да, а если еще чуть-чуть покопаемся в этой истории, глядишь, найдем и человека, который находился рядом. Нет, мне кажется, с Сергеем Четвертинским в последний месяц была женщина. Или тебе уже не интересно? — Интересно, но осознанно подвергать себя опасности я не намерен. И, конечно, не позволю делать это тебе! Я же знаю, какая ты отчаянна. Почему ты думаешь, что это могла быть женщина? Дядя Сережа был женат. — Кольцо он мог подарить только девушке или женщине. — Эко тебя на романтику потянуло… Но твоя версия не лишена смысла, давай так, ты покажешь деду альбом, если получится что-то узнать, хорошо, нет — и ладно. Завтра увидимся, подумаем, что делать дальше. А теперь беги домой, пока твои родные не подали в розыск! Юля кивнула и, выбравшись из машины, быстро пошла к калитке. Ариан, некоторое время смотрел ей вслед, а потом, вздохнув, развернул машину. Неторопливо ведя авто, парень постукивал пальцами по рулю, хмурился и не понимал, отчего неясная тревога закрадывается в душу. Глава 10 Отворив калитку, Юля увидела во дворе машину дяди Славы и поняла, что пропала. Раз уже дядюшку подключили, значит, действительно плохи ее дела. Закусив нижнюю губу, девушка дернула входную дверь и переступила порог, смутно представляя, что сейчас начнется. — Юлечка! Внученька! — всплеснула руками бабушка, как только она оказалась на кухне. — А где ж ты была? А разве ж так можно! Я уже и не знала, что думать. Телефон твой не отвечает, и ночь нету, и день нету… Слава уже и к усадьбе ходил, Марина с Володей звонили, тебя спрашивают, а я не знаю, что отвечать и куда бежать. Хорошо, хоть Татьяна звонила, говорит, у нее были, а потом как в воду канули. Я уже решила, что бросила ты своих стариков, внученька! Уехала с этим парнем в Москву… — причитала Федора Николаевна, вытирая слезы, струившиеся по морщинистым щекам. — Да чего я только за это время не передумала. — Бабуль, что ты в самом деле? Как это я бросила? Как я могу вас бросить? Просто гроза была, и телефон разрядился… А потом еще Кирилл, в общем, всю ночь гуляли с Арианом по окрестностям, затем поехали в город. Со мной все в порядке. Ко мне никто не приставал, на меня не покушались. Мы с Арианом друзья. Почему ты так переживаешь? Почему все уверены, раз он из Сиренево, значит, непременно жди беды? Да, ему хотелось узнать о том, что случилось в усадьбе девятнадцать лет назад, и кто убил Сергея Четвертинского, но я тут причем? — спросила девушка. — Ох, внученька! — всхлипнула бабушка, закрывая лицо руками. В это же время за спиной хлопнула входная дверь. Девушка обернулась и увидела дядю Славу. — О, пропажа вернулась! Привет, племяшка! А мы уже думали поисковый отряд вызывать! Бабуля с дедом переживают, Маринка телефон обрывает, Юлю ей подавай! Ты что же, загуляла? — Дядя Слава! — возмутилась девушка. — Ну а чего? Весна, дело молодое, только ты, пожалуйста, в следующий раз следи, чтобы телефон был включен, ладно? Я понимаю, ты у нас уже взрослая, но придурков хватает, поверь моему милицейскому опыту, и в Сиреневой Слободе в том числе! — Я постараюсь! — кивнула девушка. — Вот и хорошо! Матери позвони, а то ведь мы уже и не знаем, что говорить ей. Думали, ты в городе, к родителям поехала, столько лет не виделись, а ты будто и не рада, что они вернулись. Юль, что там с Сиренево? Что за парень там объявился? Чего ему от тебя надо? — Ничего ему от меня не надо! Ариан — архитектор-реставратор. Его семья купила Сиренево, и теперь они собираются его возродить. Он приехал поработать, мы случайно познакомились. Вот и все! Никакого криминала. — Случайно, говоришь? А вот дед наш говорит, что он был знаком с прежними хозяевами усадьбы, с Четвертинскими. — Да, был, именно поэтому они и вознамерились восстанавливать имение. Дань памяти… — Ага… И только? — Дядя Слава, и ты туда же? — нахмурилась Шарапова. — Юлька, у меня служба такая, всех подозреваю! — улыбнулся Емельянов-младший. — Ладно, звони матери! Они завтра в деревню приедут. — Сейчас позвоню! — кивнула девушка и, минуя кухню, на ходу чмокнула бабушку в мокрую щеку. Проходя мимо телефонного аппарата, девушка лишь мельком взглянула на него и вошла к себе в комнату. Положив альбом на край трюмо, Юля потянулась к створкам окошка и распахнула их, впуская в комнату свежесть майского вечера. Солнце пряталось за лес, и облака, легкие, прозрачные, размытые, на бледно-голубом атласе неба окрашивались в розовый и сиреневый цвета. Розоватый свет заката, наполненный благоуханием цветущих яблонь, опускался на землю, овевая мир благодатной тишиной, которую разбавляли трели соловья. Закат медленно угасал на горизонте, блекли краски, а по полям от леса к деревне медленно подбирались сумерки. Юля понимала, что должна, но так не хотела звонить маме, не хотела оправдываться или изображать радость, которую не испытывала. Они давно не виделись, а она не скучала. И если б они вообще больше не встретились, вовсе не расстроилась бы. Родные стали чужими в тот день, когда Шарапов рассказал ей правду относительно отцовства, когда до нее дошла истинная причина его поступка. Они предали ее, разбили сердце, и ничего, кроме отчуждения, отвращения, неприязни и ужаса, девушка не чувствовала по отношению к ним. Но она умеет изображать радость, пряча за ослепительной улыбкой свои настоящие чувства и эмоции. Сильнее, чем когда-либо, хотелось сбежать из дома и отправиться в Сиренево. Хотелось вдыхать аромат цветов и слышать, как шумит вода на плотине, звенят комары, квакают лягушки, щебечут птицы… Все эти звуки разбавляли тишину вечера, и в то же время были так созвучны с ней. Юлька и побежала бы к усадьбе, пусть даже Ариана там не было, если бы не страх снова наткнуться на Кирилла, ведь она не знала, где он сейчас и что с ним сделали охранники Старовойтова. В глубине дома зазвонил телефон, и Юля вздрогнула. Оторвавшись от собственных мыслей и созерцания угасающего заката за окном, она не стала дожидаться, пока ее окликнет бабушка. Девушка вышла из комнаты и подняла трубку. — Алло, — вздохнув, произнесла она, чувствуя, однако, как дрожит все внутри. — Юля? — услышала девушка голос матери, и на глазах у нее выступили слезы. — Это ты? Ты где была? Почему не приехала в город? Почему весь день не подходишь к телефону? Что происходит, Юля? — голос Марины Прохоровны звучал встревоженно. Красивый, мелодичный голос, спокойный и негромкий. Шарапова не видела мать несколько лет, но сейчас, слыша ее голос, представляла миловидное лицо с нежным абрисом, васильковые глаза, смотревшие на мир с некоторой строгостью, и мягкие линии губ, которые редко улыбались. Марина Шарапова, в девичестве Емельянова, казалась существом ранимым, и, возможно, таковым в душе и была, но никогда этого не показывала. Она была строгой и сдержанной, немногословной, и еще было что-то в ней недоступное окружающим, даже близким, мужу и детям, что-то, не позволяющее ей стать с ними единым целым. Юля любила мать, но не понимала ее, а еще у них никогда не было той особой близости, которая, говорят, существует между матерями и дочерями. И с Настасьей мама тоже не была близка, но, возможно, прошедшие годы и жизнь в Германии изменили сие обстоятельство. А еще Юля не понимала, что Марина Прохоровна нашла в Шарапове, ведь таких совершенно разных, не похожих друг на друга людей, сложно найти. — Привет, мама, — ответила Юля. — Я тоже рада тебя слышать! — только и ответила она. — Юля, как это понимать? В квартире кругом пыль, ты ни разу не была дома после того как мы уехали? Неужели так сложно проветрить комнату и убраться к нашему приезду? Папа сердится на тебя, и я ничего не понимаю. Что случилось с тобой? При упоминании Шарапова девушку передернуло. — Со мной все в порядке! Я была занята, вот и все! Вы так внезапно решили приехать, а у меня свои дела и обязательства! Я говорила тебе, что сотрудничаю с издательствами, и у меня есть сроки. И вообще, сейчас в деревне полно дел, ты ж знаешь. Мне было не до уборки, прости! — тараторила она. — Юля? — оборвала ее мама. — Ты даже не соскучилась по нам? — Конечно, соскучилась! — солгала она. — Бабушка сказала, что вы завтра в деревню приедете? Это так здорово! Танька заходила? — Нет, мы устали с дороги, к тому же в квартире бардак. — Завтра к обеду вас ждать? — Да, не раньше! — Ладно, привет Настасье! — ответила она, собираясь положить трубку. — Юля, — окликнула ее мама. — У вас там точно все хорошо? Я сегодня с бабушкой разговаривала, голос у нее какой-то усталый, и вздыхала она больше обычного! — У нас все хорошо, мама! Ты можешь сама спросить завтра об этом бабушку! — Я сегодня спрашивала, но она ничего не говорит! — Наверное, ей просто нечего сказать! — с некоторой беспечностью, отозвалась Шарапова. — Не уверена в этом! — задумчиво произнесла Марина. Юля промолчала, не желая продолжать разговор. — Ладно, спокойной ночи! — наконец сказала мама и положила трубку. А Юля, облегченно вздохнув, вернулась в комнату. Не зажигая в комнате свет, она присела около окна, положила руки на подоконник и прижалась к ним щекой. Синий майский вечер опустился на землю. Затихли все звуки, исчезли пчелы, весь день вившиеся в кронах цветущих деревьев. Улетел ветерок, трепавший эти пенные кружевные каскады. Розовым сиянием заката были окрашены вечерние облака, сгустившиеся на горизонте. В воздухе разливался душистый аромат сирени. Эти восхитительные майские вечера, теплые, ароматные, прозрачные и волшебные кружили голову, дарили надежду, рождали мечту, вселяя в сердце веру. Мир был так прекрасен. Жажда жизни, буйная и хмельная, снова брала свое. Какими бы невзгодами и испытаниями не проверяла на прочность жизнь, весна, май заставляли забыть обо всем и поверить, все еще впереди, все еще будет, счастье все так же возможно. Глядя вдаль, девушка прогнала прочь мысли о маме, сестре, Шарапове, и о том, что завтра ей придется с ними встретиться. Не хотелось думать о них и чувствовать, как гадливость и ужас снова закрадываются в душу. Ей хотелось думать об Ариане и мечтать, несмотря ни на что. В комнате быстро сгущались сумерки, а Юле лень было вставать, чтобы зажечь свет. В зале бабушка включила телевизор, но его звук не отвлекал Шарапову. Она пододвинула к себе мобильный телефон, точно зная, Ариан обязательно позвонит или напишет, хотя бы для того, чтобы пожелать ей спокойной ночи. На улице скрипнула калитка, и она услышала, как на лавочке у куста сирени устроились дед и дядя Слава. Скоро к аромату сирени прибавился запах сигаретного дыма. Какое-то время они курили молча. — Отец, ты бы перестал уже изводить себя, — нарушил молчание Емельянов-младший. — Мама говорит, у тебя давление скачет, и сердце хватает. Сколько можно жить прошлым? Хватит уже оглядываться. — Есть на что, — пробормотал Прохор Прокопьевич. — Прошло много лет, чтобы ни случилось тогда, уже ничего не изменишь. Да и срок давности давно вышел. — Я не этого боюсь… — А чего? Их ведь уже нет никого, ты сам сказал, а эти не имеют к прошлому отношения. — Да, но они здесь не просто так. Юля, погруженная в свои мысли и мечты, не сразу стала прислушиваться к тому, о чем говорили дядя и дед. Но как только смысл сказанного дошел до нее, в голове будто щелкнуло что-то, и ее прошиб холодный пот. Она вдруг поняла, они говорят о Сиренево, Четвертинских и о преступлении, которое произошло в усадьбе. И говорят так, словно имеют к этому отношение. Вернее, имел дед. Дяде Славе тогда было лет шестнадцать, не больше. «Нет, — испуганно пронеслось в голове, и Юлька, старясь не шуметь, отодвинулась от окошка. — Нет, они о чем-то другом. Дед не мог, нет, неправда. Я брежу или схожу с ума… Дед не убийца… Возможно, он видел что-то, знает, кто сотворил преступление в Сиренево, но сам он не мог. Никогда в это не поверю!» В одно мгновение прекрасный вечер и ее мечты утратили очарование, разбившись о страшную догадку, которая, засев в голове, уже не отпускала. И чем больше она обо всем этом думала, сопоставляя факты и припоминая все известное, тем больше крепла уверенность, что Прохор Прокопьевич причастен к той истории. Тогда все, что было связанно с усадьбой, вплоть до беспокойства бабушки и ее слез, становилось понятным. Бабушка, скорей всего, тоже обо всем знала. А Танька? Мама? Нет, вряд ли… Девушка не стала задаваться вопросом, откуда все стало известно дяде Славе. Возможно, дед сам рассказал, решил покаяться или пришел с повинной, все-таки Емельянов-младший работал в милиции. Но как бы там ни было, он не осуждал отца. И Юлька не могла. Четвертинские ей чужие, а деда она любила. Девушка услышала, как завибрировал мобильный телефон, пришло сообщение, но Шарапова не стала его читать, знала, это от Ариана, он, вероятно, беспокоится или желает спокойной ночи. Ему она ничего не скажет, никому не скажет. Никто и никогда не узнает правды. А сама забудет об этом, постарается забыть… Ей вообще о многом придется забыть, и, желательно, в самое ближайшее время. И лучше будет, если Старовойтов уедет. Незачем ему и дальше оставаться в Сиренево. В конце концов, он нашел главное — тайник Анастасии Александровны. Возможно, это подарит ей покой на том свете. А остальное ей ведь и так уже известно. Зарывшись лицом в подушку, Юлька, не сдерживаясь, заплакала. Жестокая реальность разбивала иллюзии того мирка, который подарил ей Ариан Старовойтов. Ничего не изменилось. Все возвращалось на круги своя, только было еще тяжелее. И никто из людей, любивших ее, даже не догадывался, какие переживания и тревоги терзают сердце Юли, сколько боли спрятано в душе. Впрочем, утром от ее ночных волнений, переживаний и слез не осталось и следа. Она встала пораньше и была, как обычно, деятельна и улыбчива, помогая бабушке по хозяйству и готовя обед. Она смеялась и порхала по дому, стянув волосы на затылке резинкой, облачившись в шорты и футболку. Девушка изображала радость, чувствуя, как внутри все сжимается и дрожит от нервного напряжения. Утром мама опять звонила, но ее к телефону не просила, разговаривала с бабушкой. Юля не стала принаряжаться к приезду гостей, и к косметике не притронулась, она ей и не требовалась. Даже с небрежным пучком на макушке и в домашней одежде она походила на распустившийся бутон чайной розы. Ее красоте не требовалось обрамление, от нее и так захватывало дух. Не было в ней вычурности, кричащей яркости или вульгарности. Наоборот, проявлялась изящная строгость, благородство и неповторимая утонченность.