– Прислугой! – Миссис Саммерхейз даже взвизгнула. – На это надеяться нечего! Даже поденщицу не могу удержать. Одна была хорошая, и ту убили. Такая я невезучая. – Вы имеете в виду миссис Макгинти? – быстро вставил Пуаро. – Да, ее, бедняжку. Господи, как мне ее не хватает! Сначала-то была прямо сенсация! Ведь, можно сказать, убили члена нашей семьи, жуть как интересно, но потом я так и сказала Джонни: за что нам такая невезуха? Без миссис Макгинти я не управляюсь, хоть плачь! – Вы были к ней привязаны? – Понимаете, милейший, на нее можно было положиться. Она приходила в понедельник после обеда, в четверг с утра – как часы. Теперь ко мне ходит эта Берп со станции. У нее муж и пятеро детей. Ясно, что ею здесь и не пахнет. То муж сорвался с катушек, то старушка-мать наклюкалась, то дети какую-нибудь заразу подхватили. А у старушки Макгинти если кто и мог сорваться с катушек, так только она сама, но до такого почти никогда не доходило. – В общем, вы считали ее человеком надежным и честным, да? Вы ей доверяли? – Что-нибудь стибрить, даже пищу, – этого она себе не позволяла. Сунуть нос в чужие дела – что бывало, то бывало. Но так, по мелочи, в письмецо заглянуть, не больше. Ну, оно и естественно. Ведь жизнь-то у нее – тоска смертная, верно? – Миссис Макгинти жилось тоскливо? – Я думаю, до ужаса, – рассеянно ответила миссис Саммерхейз. – Тоже мне веселье – целый день скрести пол на коленях. С утра приходишь к людям, а в раковине тебя ждет гора грязной посуды. Да жди меня по утрам такое, я бы вздохнула с облегчением, если бы меня убили. Точно говорю. В окне появилось лицо главы семейства, майора Саммерхейза. Миссис Саммерхейз подскочила, опрокинула фасоль и кинулась к окну, широко его распахнула. – Морин, этот чертов пес снова сожрал куриный корм. – Вот черт, теперь и его будет рвать! – Посмотри, – Джон Саммерхейз выставил дуршлаг, полный зелени, – шпината хватит? – Конечно, нет. – По-моему, это огромная куча. – Когда эту кучу сваришь, от нее останется чайная ложка. До сих пор не знаешь, что такое шпинат? – Господи! – А рыбу принесли? – Боюсь, что нет. – Вот проклятье, придется какие-нибудь консервы открывать. Давай, Джонни, в угловом шкафу поройся, возьми банку. Мы на одну грешили, что она вспучилась, ее и возьми. Ничего такого в ней нет. – А со шпинатом что делать? – Сейчас заберу. Она выскочила прямо в окно, и муж с женой удалились. – Ничего себе! – воскликнул Эркюль Пуаро. Он пересек комнату и возможно плотнее закрыл окно. Ветер донес до него голос Джонни Саммерхейза: – Что это за новый жилец, Морин? Чудной какой-то. Как его зовут? – Только что не могла вспомнить, когда с ним говорила. Пришлось сказать «мистер Гм». Пуаро – вот как его зовут! Француз. – Знаешь, Морин, где-то я эту фамилию слышал. – Может, в салоне красоты? Он похож на парикмахера. Пуаро поморщился. – А может, попадалось на банке с соленьями. Не знаю. Но точно помню, где-то мне эта фамилия встречалась. На всякий случай возьми с него семь гиней вперед. Голоса затихли. Эркюль Пуаро стал подбирать с пола фасолевые стручки, разлетевшиеся в разные стороны. Едва он закончил, через дверь снова вошла миссис Саммерхейз. Он вежливо передал ей фасоль: – Вот, мадам. – Ой, спасибо огромное. Слушайте, что-то эти стручки уж больно черные. Мы их обычно кладем в глиняные горшки и засаливаем. А с этими, похоже, что-то приключилось. Боюсь, как бы они не испортились. – Разделяю ваши опасения… Позвольте, я закрою дверь? Тут явно сквозит. – Да-да, конечно. Я, растяпа, никогда не закрываю за собой двери. – Я уже заметил. – Эта дверь все равно закрываться не желает, хоть ты тресни. Весь дом, можно сказать, разваливается на части. Здесь жили родители Джонни, со средствами у них, бедненьких, было туго, и они в него не вкладывали ни гроша. А когда сюда после Индии переехали мы, тоже было не до него – других расходов хватало. Зато детям, когда приезжают на каникулы, здесь раздолье, бесись сколько влезет, дом большой, огород с садом и все такое. Мы гостей для того и пускаем, чтобы на ремонт деньги были, хотя, говоря по правде, кое с кем из них мы хлебнули лиха. – Сейчас, кроме меня, у вас никто не живет? – Еще старушка наверху. Как въехала, так и забралась в постель и с тех пор из нее не вылезает. Нет-нет, она вполне здорова. Но лежит себе, и точка, а я знай четыре раза в день поднимайся к ней с подносом. Аппетит у нее чудовищный. Но завтра она уезжает – кажется, к племяннице. Миссис Саммерхейз помедлила, потом продолжила слегка искусственным голосом: – Сейчас придет торговец рыбой. Вот я и подумала, если вы не против, заплатите мне за неделю вперед. Вы ведь неделю у нас проживете? – Может, и больше. – Мне неудобно вас беспокоить. Но у меня сейчас совсем нет денег, а вы сами знаете, что это за публика – им вынь да положь, а остальное их не волнует. – Пожалуйста, мадам, не надо извиняться. Пуаро извлек из бумажника семь фунтовых банкнот и добавил к ним семь шиллингов. Миссис Саммерхейз не без алчности приняла деньги. – Большое спасибо. – Мадам, пожалуй, я расскажу вам о себе чуть подробнее. Я – Эркюль Пуаро. Эти слова не произвели на миссис Саммерхейз никакого впечатления. – Какое милое имя, – вежливо сказала она. – Случайно не греческое? – Я, как вам, наверное, известно, – продолжал Пуаро, – детектив. Знаменитый, может быть, даже самый знаменитый. Миссис Саммерхейз обрадованно вскрикнула: – Я вижу, месье Пуаро, вы настоящий шутник. И что же вы расследуете? Пепел от сигарет и следы ног? – Я расследую обстоятельства убийства миссис Макгинти, – ответил Пуаро. – И вовсе не шучу. – Ой! – воскликнула миссис Саммерхейз. – Палец порезала. Подняв палец, она внимательно его оглядела. Потом уставилась на Пуаро. – Подождите, – сказала она. – Вы это серьезно? Ведь дело-то закрыто, все кончено. Арестовали этого несчастного полоумного, что у нее квартировал, предали суду, вынесли приговор и все такое. Его небось уже повесили. – Нет, мадам, – возразил Пуаро. – Его еще не повесили. И дело миссис Макгинти еще не кончено. Хочу напомнить строку, сочиненную одним из ваших поэтов: «Вопрос считаем мы решенным, лишь если верно он решен». – О-о, – протянула миссис Саммерхейз, уже переключив внимание с Пуаро на кастрюлю, стоявшую у нее на коленях. – Вот черт, я кровью фасоль закапала. А ведь хотела ее на обед приготовить. Вообще-то ничего страшного, ее все равно в кипяченой воде варить. А в кипятке все микробы подыхают, верно? Даже если они завелись в консервах. – К сожалению, – спокойно сообщил Пуаро, – во время обеда меня здесь не будет. Глава 5 – Говорю вам, ничего про это не знаю, – сказала миссис Берч. Она повторила эти слова уже в третий раз. Не так-то просто преодолеть врожденное недоверие к иностранцам с черными усами, в длинных пальто с меховой оторочкой. – Об этом и вспоминать неприятно, – продолжала она. – Про то, что тетушку убили, про полицию и все такое. Пришли и давай тут расхаживать, вынюхивать да вопросы задавать. А у соседей, ясное дело, ушки на макушке. Я сперва думала, мы вообще этого не переживем. А матушка моего мужа – та вообще распоясалась. В ее семье, мол, ничего подобного никогда не случалось, она мне этим дырку в голове просверлила. Ах, ах, мой бедненький Джо, и все такое. А я, я не бедненькая? Она ведь, между прочим, была мне тетушкой! Но сейчас, слава богу, все вроде бы улеглось. – А вдруг Джеймс Бентли все-таки невиновен?