Серия «Аранский и Ко» 1 Борис встал с кресла, по диагонали пересек комнату и подошел к окну. Там, за окном, с высоты двадцать четвертого этажа, хорошо были видны привокзальные высотки новостроев, блистающий своей современностью ДТЭК, и облака — серые, неуклюжие и в то же время стремительно несущиеся, догоняя, напирая и обгоняя друг друга, в сторону Днепра. А потом, опускаясь ниже к земле и цепляясь за нее своими косматыми рваными клубами, направлялись дальше, размазываясь над Русановкой, над аляповато разноцветным «Комфорт Тауном», и вдруг, словно ослабев и обессилев, уже тащились дальше, уходя грязно-серой бесконечной чередой в сторону Броваров. Ветер неистово свистал на лоджии, шурша и поскрипывая в стопке оставшегося после ремонта и отсыревшего за зиму хозяйского строительного хлама, а где-то рядом на крыше грохотал открепившийся кусок жестяного листа — тревожно, напористо и беспокойно. Далеко внизу двор казался уже не жуткой пропастью, а наоборот, вполне обыденной и привычной законной картинкой. Детские качели и горки разноцветно пестрели среди песочниц, а разлетевшийся беспорядочно и неаккуратно по бетонной плитке дорожек серый песок периодически кружил с порывами ветра небольшими вихрями-вьюнками. Двор был небольшой и неуютный: десятка полтора автомобилей теснились на парковке у двух парадных, остальные искали пристанище за его пределами, на обочине проезжей части Соломенской улицы, где нескончаемый поток машин, казавшийся спокойным и размеренным, бесшумно лился, как река, строго соблюдая свои границы и правила, вот только сразу в дух направлениях. Для Киева была обычная весенняя пора, начало апреля. Ветер то вдруг налетал, хулиганя меж городских зданий, то отступал, неохотно усмиряясь и таясь, то неожиданно срывался в холодный дождь вперемешку со здоровенными хлопьями мокрого снега, захватывая врасплох зазевавшихся прохожих и тут же мгновенно прекращался. Облака, тяжело и низко летящие, цепляясь и спотыкаясь о верхушки высоток, вдруг, словно сговорившись разбегались по сторонам, оголяя солнечный свет, яркий и задиристый. Борис посмотрел на часы: десять минут одиннадцатого утра. Еще раз окинул взором городской простор, приподнялся на носках и, качнувшись несколько раз вперед-назад, повертел головой, разминая шейные позвонки, вздохнул, задумчиво прошел обратно и сел в широкое кожаное кресло. Хотя, скорее всего, это был кожзам, квартира была съемная. Включил телевизор, новостной канал. Картинка была идеальной, может, поэтому он частенько смотрел именно этот канал. А может, нравились ведущие? Да, наверное, нравилось ему все: немного политики, новости, анализ событий и рассуждения приглашенных гостей. Борис закрыл глаза и откинул голову назад на спинку кресла, затем протянул руку чуть в сторону и взял со стеклянного журнального столика пистолет Макарова. Пистолет был потрепанный просто на редкость. Почти вся вороненка на нем стерлась, то ли от времени, то ли специально, поэтому смотрелся как обыкновенная железка. Запиленный грубым напильником заводской номер, неумело и неосновательно, делал как оружие его совсем неприглядным. Но не это главное. Состояние оружия говорило о другом — паленым был ствол. Неизвестно, в скольких руках побывал этот металлический предмет, согреваясь в чьих-то грубых ладонях, а сколько раз чей-то указательный палец давил на спусковой крючок, а дикая сила порохового газа, загнанная в гильзу — маленький латунный стаканчик, вышвыривала наружу из ствола металлический цилиндрик, способный уничтожить все живое на своем пути, и сколько жизней оборвал этот небольшой металлический предмет — это было покрыто тайной. А может, и нет. Потаскали его менты лет двадцать по кобурам своим шершавым, а если где и стрелял, то только в тире по мишеням. Борис вздохнул и подумал: «Хорошо бы». Как бы там ни было, но другого не было. Точнее, за те деньги, которые мог отдать он за оружие, причем с глушителем, не нашел бы. Он надавил большим пальцем на скобу. Обойма с патронами высунулась из рукоятки и брякнулась на стол. Второй рукой передернул затвор, оторвал голову от спинки кресла, посмотрел на телевизор и зачем-то прицелился в дикторшу. Может, ему показалось, а может, что-то в эфире произошло, только замерла она на полуслове, словно ощутила на себе холодное отверстие ствола — черное, бездонное, неотвратимое, буквально на секунду… Улыбнулась, повернулась к собеседнику и продолжила свой разговор дальше… Борис нажал на спуск, ударник звонко клацнул, затем еще несколько раз подряд. Опять посмотрел на часы, опять вздохнул, взял мобильный, набрал номер. Ответили ему быстро. Сразу узнал по голосу, это был он — Герман Валентинович. — Добрый день. Я вам вчера звонил, договаривались на сегодня. Как и обещал, три. Да, буду один. И в этот момент в трубке зазвучал зуммер параллельного вызова, Борис посмотрел на дисплей, звонила мама, переключать на нее не стал, продолжил разговор: — Хорошо, подъеду и сразу наберу вас. Да, Герман Валентинович, всего. Кстати, какой курс на сегодня? — Пока тот же, двадцать шесть и два. Если изменится, то после обеда, в какую сторону, не знаю. — На этом телефон Германа Валентиновича отключился. Зуммер параллельного вызова продолжался, Борис ответил: — Да, мама, привет. — Здравствуй сыночек. Ну как ты там? — Да нормально. — Точно? Кушать есть что? На выходных приедешь? — За питание не беспокойся, насчет приехать пока не знаю. Дел полно. — Что с работой? — Ищу, мама, ищу. Ты же знаешь, сейчас это сложно. Как вы? Как папа, сестра? — Папа на работе, Варя тоже. У Вари сейчас работы много, на дом берет почти каждый день, сидит до часу ночи, на машинке своей строчит. А так все как обычно. — Понятно. А ты? — Да все так же, то давление, то ноги. Может, отца в выходные к тебе отправить, из продуктов что завезет? — Пока не надо. Если что, скажу, а скорее всего, подъеду. — Хорошо, сынок, смотри сам, как лучше. А у нас тут снег только что пошел, ну нет тепла, зима и зима. — Я видел, мам, на Бровары к вам такие тучи пронеслись, просто жуть. Ну все. Привет всем, пока. Борис положил телефон на столик, закрыл глаза и опять откинул голову на спинку кресла. Нужно было собраться с мыслями. Итак, ехать! Его ждут, все готово, он тоже готов. Значит, он решился? Вспомнил сестру — мать сказала работает Варька не покладая рук. Да и как тут замуж выйдешь. Сколько ей сейчас? Ему тридцать два — значит, Варе тридцать четыре. После школы как закончила швейное училище, так лет десять уже не разгибается. И не устроит она свою личную жизнь, сама уже не устроит. А время летит. Себя он чувствовал виноватым. Значит, решился. Сейчас на маршрутке до ЖД вокзала доберется, а там на метро до Майдана Незалежности, на синюю ветку перейдет и до Петровки. Борис посмотрел на пистолет. В карман, за пояс класть не стал: в метро менты могли остановить, на вокзале тоже. В прихожей взял барсетку, убрал все из нее, положил туда оружие, застегнул молнию: пистолет впритык, но зашел. Ремешок барсетки надел на руку, посмотрел в зеркало — со стороны маленькая сумочка для документов, не более. Надел кепку, куртку, вдруг вспомнил и вернулся в комнату, сдвинул стекло шкафа и вынул небольшую пачку долларов, пролистал — принтер хорошо передавал цвета — казались настоящими, положил их во внутренний карман, закрыл за собой входную дверь и вызвал лифт. На Майдане Незалежности зашел в предпоследний вагон. Людей было не так чтобы много, но и не пустой вагон, пришлось стоять. На Петровке из вагона вышел и сразу направился сквозь упругий встречный поток воздуха приточной вентиляции и тяжелых стеклянных выходных дверей на книжный рынок. Герман Валентинович опять ответил сразу, спросил где и сказал, что сейчас подойдет. В лицо Бориса он уже знал, три раза менял у него Боря доллары на гривны. Курс у менялы этого всегда был немного выше, чем в обменниках, возле которых обычно и крутился Герман Валентинович, здесь же и менял. Два раза сделка совершалась на улице, на третий почему-то провел в магазинчик на вещевом рынке. Вчера Борис позвонил ему, это был уже четвертый заход, на этот раз по-крупному: если прошлые разы менял по сотке, сейчас заказал на три штуки «зелени» сразу, но с условием: не на улице — в уединенном помещении, а Борис будет один. Неожиданно и непонятно откуда возник Герман Валентинович, не особо приветливый и разговорчивый, поздоровался, мотнул головой, словно говоря «Ходи за мной», пошел в сторону магазинчиков вещевого рынка. Борис последовал за ним. Метрах в двадцати от входа в крытых павильонах в первом же ряду вошли в уже знакомую кожно-галантерейную лавку. Герман Валентинович закрыл дверь на защелку и задвинул непрозрачные розовые занавески на стеклянной стенке. Магазинчик был полностью заставлен кожаным товаром: сумки, портфели, кошелки, ремни — все это висело, лежало и даже валялось где только можно. В дальнем углу стоял небольшой шкафчик и стол, за которым сидела женщина. — Моя жена, — кивнув на нее сказал мужчина. — Наш общий бизнес, можно сказать, основной вид деятельности. Так что ничего, при ней можно. Он подошел к шкафу, открыл дверцу, вытащил несколько пачек денег и бросил их на стол. — Три? — меняла вопросительно посмотрел на клиента и кивнул на стол с деньгами. — Здесь семьдесят восемь тысяч шестьсот. — Три штуки баксов, как договаривались, — Борис достал из кармана пачку фальшивых долларов, перетянутых резинкой, и тоже бросил их на стол, рядом с горкой гривен. Затем расстегнул барсетку и вытащил пистолет, передернул затвор. — А теперь на пол, быстро. Пикнете — убью. Так с протянутой рукой к долларам Герман Валентинович и замер: — Ты серьезно, парень? — только и спросил он. — Я сказал, молчать. На пол быстро, харями вниз, не шучу, убью. Борис устрашающе тряхнул пистолетом и вдруг, его словно водой окатило: глушитель, вот так промашка, он не успел накрутить на ствол глушитель, разумеется, в вагоне сделать этого не мог, когда вышел на улицу — тоже, теперь в магазинчике пока было не до этого, да и просто забыл. Теперь понимал: если выстрелит — конец, на громкий звук хлопка сбежится народ из соседних лавочек, и ему не уйти. Патронов всего шесть, народу полно, станция метро под боком, менты там вооруженные, так что если парочка эта успеет сообразить, то шансы его на то, чтобы забрать деньги и благополучно ускользнуть, были невелики. Значит, не дать им подумать и сориентироваться! Борис был выше и крепче мужчины, да и моложе, должен был справиться, легко, даже с двумя. Он неожиданно резко ударил рукояткой пистолета менялу по голове и тут же двинул ногой под коленку. Тот вскрикнул от боли и упал на пол. Схватил женщину за волосы и швырнул рядом, затем быстро достал глушитель и так же быстро накрутил его на ствол. Теперь все, он облегченно вздохнул. Присел рядом и уже размахивая перед их носами пистолетом с глушителем спокойно объяснил: — Мне ваши жизни не нужны. Деньги нужны. Это понятно? Поэтому сейчас свяжу, заберу бабки и уйду. Если потом выяснится, что вы меня сдали и будут искать менты, убью: подкараулю и убью. Где меня найти, вы не знаете, где вас — я знаю. Деньги еще есть? Мужчина с женщиной молчали. — Повторяю, деньги еще есть? Если найду, убью. Лучше скажите, — он подошел к мужчине и ударил его ногой в бок, тот застонал, но стерпел, затем в живот ударил женщину, тоже ногой, она не сдержалась и заголосила вполсилы, Герман Валентинович ее стал успокаивать. — Ну как знаете, — Борис открыл шкафчик и стал из него все выбрасывать. — В столе, — мужчина, лежа на полу, приложил руку к разбитой голове и застонал. Борис выдвинул ящик стола, там лежали два пакета. В пакете поменьше находилось на вид две-три тысячи долларов, в другом, объемном и увесистом, гривны, навскидку — сумма, раза в три больше той суммы, которая лежала на столе. — Неплохо, — налетчик окинул взглядом лавку: из тех сумок, которые были товаром, выбрал средних размеров, бросил в нее гривны, доллары положил в карман, свои, фальшивые, тоже. Зазвонил телефон, Борис вопросительно посмотрел на пленников: — Чей? — и не дожидаясь ответа, определил, звук исходил от мужчины, вытащил из его кармана телефон, выключил и бросил в сумку, затем, вытряхнул все из женской сумочки, нашел ее телефон, тоже выключил и бросил в сумку с деньгами. — Ну что, ведете вы себя хорошо и дальше так же продолжайте. Сейчас руки за спины, смотреть в пол. Свяжу вам руки, ноги, и все на этом. Смотреть в пол, сказал! Герман Валентинович и его супруга лежали молча и спокойно, денег они уже лишились, теперь главное было не лишиться жизней — пусть забирает все что хочет и уходит, только побыстрее. Борис еще раз посмотрел по сторонам, сумка была упакована. Собственно, на этом и все. Поднял пистолет, прицелился в голову женщине и нажал на спуск, раздался негромкий хлопок, быстро перевел прицел на голову мужчины и еще раз нажал на спуск. Умерли они практически мгновенно. Борис не хотел к ним прикасаться, прощупывать на шее пульс, просто стоял и смотрел, как они неподвижно лежали рядом. Две небольшие кровавые струйки из простреленных в головах отверстий стекали на пол и, соединившись, где-то под их телами, крохотным ручейком медленно приближались к ножке стола, но, не достигнув ее, ручеек отвернул в сторону, коснувшись и охватив островком латунную гильзу. Борис наклонился и поднял еще теплый от пороховых газов металлический цилиндр, пальцами вытер кровь и сунул в карман, прикинул, куда могла залететь вторая гильза, опустился на колени, заглянул под стол и не ошибся. Оставлять следы, а тем более гильзы, никак нельзя было, хватит прошлого раза. В самом нижнем ящике стола виднелись какие-то бумаги, торговые документы, он порылся, нашел чистый лист, фломастер, рулончик узкого скотча и крупными буквами написал «Закрыто. Переучет», подошел к двери, чуть отодвинул занавеску и посмотрел наружу: ходили немногочисленные покупатели, а главное, продавцы не стояли у дверей своих лавочек. Прилепил к стеклянной двери лист бумаги и вернулся обратно к столу, снял кепку и вытер ею все места, где могли бы остаться отпечатки его пальцев. Теперь все, он еще раз посмотрел на неподвижные тела, хотел уже уходить, но все же, подумав, присел рядом на корточки и приложив пальцы к шейной артерии, сначала женщины, потом Германа Валентиновича, убедился, что пульс у них отсутствовал. В сумку положил барсетку с пистолетом и, повесив ее на плечо, подошел к двери, отодвинув слегка занавеску, выглянул наружу — торгаши сидели по своим магазинчикам — повернул щеколду и вышел, прикрыв за собой дверь, неторопливо прошел до конца секции крытых павильонов и вышел на улицу. Перешел через дорогу, напоследок оглянулся назад. Теперь все позади, дело сделано, он был еще слегка на взводе, немного возбужден, но это скоро пройдет, уляжется и успокоится, он это знал. Как спланировал, так и получилось, это очень важно, незначительные ошибки были, потом их оценит и проанализирует, но в основном остался доволен, а пока уходить отсюда подальше, потом анализ, разбор, выводы, потом. У «Макдоналдса» он остановился, достал телефон набрал «2323», через пару секунд перезвонил колбек, диспетчер поинтересовалась, откуда и куда ехать, брякнул первое, что на ум пришло: — К Палацу «Украина». — Ожидайте у «Макдоналдса», — сказала девушка. — Машина будет со стороны «книжки», стоимость поездки — восемьдесят четыре гривны. Ветер на улице стих как-то незаметно и сам по себе, железо на крыше уже не стучало, за окном вечерело и темнело, постепенно в соседних домах напротив вспыхивал свет за окнами, жильцы возвращались домой после работы поужинать, отдохнуть, пообщаться и спать, а завтра опять на работу… а завтра все сначала. Борис сел в кресло, включил телевизор, опустил голову на спинку, закрыл глаза. Был трудный день, но не пустой. Что теперь? Теперь он возьмет Варю, и они поедут в «Дрим Таун», и пусть она приоденется, пусть покупает, что захочет. Она ведь красивая, просто тихая, скромная, а потому незаметная. А потом они в ресторан пойдут, хороший, дорогой, или на концерт, или в клуб какой. Нет, если Варя будет с ним, то ни с кем не познакомится. Или, может, съездят они в аквапарк? Точно. Он купит ей путевку в Турцию, в Анталию, пусть поедет отдохнет, может, там с кем и познакомится, но это чуть позже, летом, а пока приоденется и в ресторан они сходят.