– Юный Эрон Джефферсон. – Кто? – Это его настоящее имя, хотя он называл себя Уай-Эй, когда играл в футбол за Городскую среднюю школу. Ты понимаешь, как Уай-Эй Титтл[17]. Хотя его подруга – и мать его трехлетнего сына – говорит, что он называет этого парня Уай-Эй Титтис. Когда я спросил, в шутку или всерьез, она ответила, что понятия не имеет. Это еще одна история, которую Ходжес знает очень хорошо: такая старая, что ноги, вероятно, растут из Библии… или в ней есть какая-то ее версия. – Позволь догадаться. На его счету уже дюжина ограблений… – Четырнадцать. Размахивает этим обрезом, как Омар в «Прослушке»… – …и не попадается, потому что дьявол на его стороне. Потом он изменяет маме своей крошки. Та выходит из себя и сдает его. Пит нацеливает палец в прежнего напарника. – В яблочко. И в следующий раз, когда юный Эрон войдет в ломбард или в винный магазин, размахивая обрезом, мы будем знать заранее и, как ангелы, спустимся с небес. – А чего ждать? – Опять городской прокурор. Если приносишь Крутой Диане стейк, она говорит: приготовь его, как я люблю, а если он будет пережарен или недожарен, я отошлю его назад. – Но вы его пасете. – Готов спорить на комплект белобоких покрышек, что Уай-Эй Титтис будет в тюрьме округа до Четвертого июля. А в тюрьме штата – до Рождества. С Дэвисом и Парковым насильником, возможно, придется повозиться подольше, но мы их возьмем. Хочешь десерт? – Нет. Да. – Официанту он говорит: – У вас все еще есть ромовый торт? С черным шоколадом? Официант выглядит оскорбленным. – Да, сэр. Всегда. – Я возьму кусок. И кофе. Пит? – Обойдусь оставшимся пивом. – С этими словами он выливает пиво из кувшина в свой стакан. – Ты уверен насчет торта, Билли? По-моему, ты набрал несколько фунтов с тех пор, как мы виделись последний раз. Это правда. На пенсии в еде Ходжес себе не отказывал, но только в последние два дня она обрела для него вкус. – Я думаю насчет «Следящих за весом». Пит кивает. – Да? А я думаю, не податься ли мне в священники. – Пошел ты. А что по Мистеру Мерседесу? – Мы все еще работаем по району Трелони. Собственно, Изабель и сейчас там. Но я буду в шоке, если она или кто-то еще найдет хоть одну ниточку. В любую дверь, в которую постучится Иззи, уже стучались пять-шесть раз. Этот парень украл дорогую тачку Трелони, выехал из тумана, сделал свое черное дело, уехал в туман, бросил тачку и… все. Какой там Уай-Эй Титтис! Если кому дьявольски повезло, так это Мистеру Мерседесу. Если бы он попытался проделать это часом позже, там бы уже были копы. Для обеспечения порядка. – Я знаю. – Думаешь, он знал, Билли? Ходжес неопределенно взмахивает рукой, показывая, что вопрос открыт. Может, если он и Мистер Мерседес наладят контакт на сайте «Синий зонт», он спросит. – Этот говнюк-убийца мог потерять контроль над автомобилем, когда начал давить людей, но не потерял. Чудо немецкой инженерной мысли, вот что говорит Изабель, лучший автомобиль в мире. Кто-то мог прыгнуть на капот и перекрыть ему обзор, но никто не прыгнул. Одна из стоек, к которым крепилась лента, могла попасть под машину, зацепиться за днище, но не зацепилась. И кто-то мог увидеть его, когда он парковался за складом и снимал маску, но никто не увидел. – Он парковался в двадцать минут шестого, – напоминает Ходжес, – а то место пустует и в полдень. – Из-за рецессии, – мрачно добавляет Пит. – Да, да. Вероятно, половина людей, прежде работавших на том складе, пришла к Городскому центру в ожидании открытия ярмарки вакансий. Кто рано встает, тому Бог подает. – То есть у тебя ничего нет. – Тишь да гладь. Приносят заказанный Ходжесом торт. Запах отменный, вкус еще лучше. Когда официант отходит, Пит наклоняется над столом. – Мой ночной кошмар – он сделает это снова. С озера на город наползет туман, и он сделает это снова. Он говорит, что не сделает, отмечает про себя Ходжес, отправляя в рот очередной кусок восхитительного торта. Он говорит, у него абсолютно нет желания. Он говорит, одного раза достаточно. – Это или что-то еще, – соглашается Ходжес. – Я поругался с дочерью в марте, – говорит Пит. – Жутко поругался. В апреле ни разу с ней не виделся. Она не желала приезжать ко мне на выходные. – Правда? – Да. Она хотела пойти посмотреть конкурс групп поддержки. «Зажигай», думаю, так он называется. Практически все школы штата в нем участвовали. Ты помнишь, как Кэнди относилась к группам поддержки? – Ага. – Он не помнил. – У нее была короткая плиссированная юбка, когда ей было то ли четыре, то ли шесть. Так она чуть ли не спала в ней. Матери двух ее подружек сказали, что повезут их на конкурс, но я запретил. Знаешь почему? Конечно, он знает. – Потому что конкурс проводили в Городском центре, вот почему. Я будто видел примерно тысячу девочек-подростков и их мам, толпящихся у Городского центра, ожидающих, когда откроются двери, только в сумерках, а не на заре, но ты знаешь, что туман наползает с озера и в это время. Я буквально видел, как этот членосос врезается в них на другом угнанном «мерседесе» – а может, на этот раз на гребаном «хаммере», – а дети и мамаши просто стоят, смотрят, как олени, на огни фар. Поэтому я ей запретил. Слышал бы ты, как она на меня кричала, Билли, но я все равно запретил. Она не разговаривала со мной месяц, и сейчас бы не разговаривала, если бы Морин не отвезла ее. Я сказал Мо: нельзя, не смей, а она ответила: «Поэтому я и развелась с тобой, Пит. Надоело слышать твои “нельзя” и “не смей”». И разумеется, ничего не случилось. Он допивает пиво, вновь наклоняется вперед. – Мне хотелось бы, чтобы со мной были другие люди, когда мы его поймаем. Если я поймаю его один, то убью только за то, что он выставил меня круглым дураком перед моей дочерью. – Тогда к чему надеяться, что тебя остановят? Пит обдумывает его слова, потом улыбается: – Пожалуй, ты прав. – Ты когда-нибудь думал о миссис Трелони? – как бы между прочим спрашивает Ходжес, но он много думал об Оливии Трелони с того момента, как анонимное письмо упало на пол прихожей. И даже раньше. Несколько раз после ухода на пенсию она ему пригрезилась. Это длинное лицо – морда несчастной лошади. Такое лицо говорит: никто не понимает меня и весь мир против меня. Столько денег – и неспособность осознать собственное счастье, начиная с того, что у нее не было необходимости зарабатывать на жизнь. Прошли долгие годы с тех пор, когда миссис Ти приходилось соотносить расходы с доходами или отслеживать по автоответчику звонки кредиторов, но она по-прежнему лишь считала проклятия да вела длинный список плохих парикмахеров и грубых сотрудников сферы обслуживания. Миссис Оливия Трелони с ее бесформенными платьями с вырезом-«лодочкой» считала, что лодки вечно кренятся то на правый борт, то на левый. И глаза у нее всегда были на мокром месте. Никто не любил ее, включая детектива первого класса Кермита Уильяма Ходжеса. Никто не удивился, когда она покончила с собой, включая того самого детектива Ходжеса. Смерть восьми человек, не упоминая про множество покалеченных, – тяжелая ноша для совести любого. – Чего о ней думать? – А она правду говорила? Насчет ключа? Пит вскидывает брови. – Она думала, что говорит правду. Ты знаешь это не хуже моего. Убедила себя в этом до такой степени, что прошла бы проверку на детекторе лжи. Все так, и Оливия Трелони не стала для них откровением. Бог свидетель, они видели таких же, как она. Рецидивисты признавали себя виновными, даже когда не совершали преступления или преступлений, в которых подозревались, потому что чертовски хорошо знали: в чем-то они да виноваты. Добропорядочные граждане обычно просто не могли поверить в свою вину, и если кого-то из них допрашивали перед тем, как предъявить обвинения, Ходжес знал, что причина допроса почти наверняка не была связана с оружием. Нет, чаще всего это был автомобиль. Я думал, что всего-то переехал собаку, обычно говорили они независимо от того, что видели в зеркале заднего вида после жуткого двойного прыжка, и верили в это. Всего-то собаку. – А я думал, – говорит Ходжес. Как бы размышляя, стараясь не подавать виду, что это наиболее важный для него момент. – Да перестань, Билл. Ты видел то же, что и я, и всякий раз, когда надо освежить память, ты можешь заглянуть в участок и вновь просмотреть фотографии. – Пожалуй. Начальные аккорды «Ночи на Лысой горе» звучат из кармана спортивного пиджака Пита, купленного в «Доме мужской одежды». Он выуживает мобильник, смотрит на экран и говорит: – Должен ответить. Ходжес машет рукой: само собой. – Алло? – Пит слушает, его глаза округляются, он вскакивает так быстро, что стул едва не падает. – Что? Другие посетители ресторана отрываются от трапезы и оглядываются. Ходжес с интересом наблюдает. – Да… Да! Уже еду. Что? Да, да, хорошо. Не жди, поезжай. Он закрывает мобильник и садится. Буквально вибрирует от распирающей его энергии, и в этот момент Ходжес отчаянно ему завидует. – Мне надо почаще встречаться с тобой, Билли. Ты мой счастливый талисман и всегда им был. Мы говорим об этом – и это случается. – Что? – И думает: Это Мистер Мерседес. Далее следует нелепая и печальная мысль: Его должен был взять я. – Это Иззи. Ей только что позвонил полковник полиции штата. Из округа Виктор. Примерно час назад егерь обнаружил какие-то кости в старом гравийном карьере. Карьер менее чем в двух милях от летнего коттеджа Донни Дэвиса на озере, и знаешь что? На костях обрывки платья. Он поднимает руку над столом. Ходжес звонко хлопает ладонью о ладонь Пита.