* * * Пока мы катили через весь Париж по направлению к восточным пригородам, Билли непрестанно обращал мое внимание на памятные места и делился личными воспоминаниями, с ними связанными. Улица, на которой теперь живет Марлен Дитрих, а вон там ресторан, где однажды Билли обедал в течение восьми часов с Морисом Шевалье… Либо ронял замечания вроде: «Париж — город, где деньги рвутся, стоит их в руки взять, но попробуй оторвать кусок туалетной бумаги от рулона — дудки» — и снова цитировал содержание телеграммы, посланной Одри, той, что про стойку на руках в душе, и хотя я слушала эту историю уже в третий раз, все равно смеялась, потому что рассказывал он с таким нарочито туповатым выражением лица, а еще потому, что он бывал так счастлив, когда люди покатывались со смеху в ответ на его шутки. Машина летела по обезлюдевшим парижским улицам, и вскоре мы оказались в пригородах. В поселках с незнакомыми названиями вроде Варе Торси, Ланьи Ториньи и Эбли. Тихая, благополучная округа. Большие частные дома, иногда с семейными парами на балконах или в саду, где они угощались аперитивами перед ужином, но в основном дома пустовали. Вероятно, их хозяева пока не вернулись из своих загородных усадеб. Пригороды мы быстро проскочили и двинулись по сельской местности — по ровному монотонному пейзажу на протяжении почти четырех миль, пока впереди не замаячил город. Первыми мы увидели башни мощного готического собора, отбрасывавшего по-летнему длинные тени на магазинчики и дома, теснившиеся у его подножия. — Где это мы? — спросил Билли. С тех пор как мы выехали из Парижа, Билли делал пометки в сценарии и только сейчас, закончив, огляделся по сторонам. — Приближаемся к Мо, сэр, — ответил шофер. — Мо, — повторил за ним Билли. Название ему явно ни о чем не говорило. — Там делают бри, — сказал шофер. — Лучший бри во Франции родом из этих мест. — Ну конечно! — воскликнул Билли. — «Бри де Мо». — Не хотите ли попробовать? — предложил водитель. — У моего родственника ферма поблизости. Он будет очень рад вашему визиту. — Заманчиво, — с искренним воодушевлением произнес Билли, — и даже весьма. Но нам необходимо вовремя попасть на съемочную площадку. — До фермы рукой подать. Минут за пять доберемся. Билли в нерешительности обратился ко мне: — Как думаете? То есть было бы глупо приехать туда, где делают самый бесподобный бри на свете, и не отведать его, разве нет? Я подумала о том, что вся группа ждет нас на площадке. И вспомнила об Ици, неизменно ратующем за «истинный профессионализм». — Нам нельзя опаздывать… — пробормотала я. — Так, — Билли посмотрел на часы, — сперва они должны проложить рельсы вдоль платформы. И пока они с этим не покончат, нам там делать нечего. Думаю, у нас есть время в запасе. — Он наклонился к водителю: — Окей, будьте добры, отвезите нас на ферму, но предупреждаю, наш визит продлится всего несколько минут. — Мой родственник будет на седьмом небе, — улыбнулся шофер. — Для него это огромная честь. Мы круто повернули вправо, съехали с автострады и затряслись по единственной колее в чистом поле. Вскоре с левой стороны показалась ферма, к ней вела длинная, посыпанная щебнем дорога. Щебенка хрустела под колесами машины, поднимая клубы пыли. Дорога была ухабистой, а водитель спешил. Нас с Билли швыряло то вперед, то назад, и он вцепился в мою руку безопасности ради, когда мы перемахивали через канаву. В голове моей крутилась мысль: не слишком ли много препятствий мы преодолеваем лишь для того, чтобы отведать какого-то сыра. Но затем я припомнила наш разговор с Ици в Греции и подумала, что, возможно, этот крюк по бездорожью имел для Билли некое символическое значение. В конце концов, в душе он был европейцем; в этом году он провел в Европе почти пять месяцев и недавно жаловался мне, что за все это время не успел как следует насладиться всем тем, за что он так любит Европу. Съемки «Федоры» почти завершены. Еще дня два-три, и Билли вернется в Штаты. И почему бы не ухватиться за этот последний шанс, чтобы напомнить себе, чем для него всегда была Европа, — и выяснить, какой она покажется на вкус человеку, не по своей воле покинувшему эти края много, много лет назад? Последний шанс окунуться в атмосферу континента, вырастившего его. Может, в этом было дело. Мы затормозили у фермерского двора со множеством хозяйственных построек и, выключив двигатель, погрузились в глубочайшую, умиротворяющую тишину. Ни птичьего пения, ни блеянья животных, ни звука. Пока шофер ходил в фермерский дом за своим родственником, мы с Билли вылезли из машины, чтобы размять конечности. Я привалилась к теплому корпусу автомобиля, пытаясь принять как должное эту непредвиденную перемену в маршруте. Впрочем, за последнее время любая перемена в моей жизни была абсолютно непредвиденной. — Сюда, сюда! Шофер вернулся со своим родственником, и начались энергичные мужские рукопожатия, объятья и похлопывания по спине, при этом фермер твердил снова и снова, как ему нравится «Бен-Гур», это его любимый фильм и вообще шедевр кинематографа. Билли привык к тому, что его путают с Уильямом Уайлером — по меньшей мере, уже лет тридцать, — и добродушно принимал похвалу от имени своего коллеги. Фермер повел нас к большому каменному амбару с зеленой дверью. Отперев замок, он пригласил нас войти; в амбаре, где разместили столики для гостей, было прохладно — мягко говоря. А также сумрачно и неуютно. — Можно вынести столик на солнышко, — предложил фермер. — Если вас не затруднит, — ответил Билли. — Это было бы замечательно. — Какой там затруднит! Для человека, что показал в кино ту гонку на колесницах, — сказал фермер-синефил, — я в лепешку разобьюсь. Вместе с шофером они вытащили из амбара столик и сервировали его двумя тарелками, двумя ножами и двумя бокалами для вина. — С бри я всегда рекомендую пино-нуар, — сообщил фермер. — Это вино не слишком фруктовое и не слишком тяжелое. И обостряет вкус. — Мы целиком полагаемся на вас. — Билли протянул фермеру свой бокал. Два бокала наполнили вином и затем принесли сыр. — Это, — объяснил фермер. — «Бри де Мело». Мы продаем его здесь, но делают его за несколько миль отсюда, на ферме брата моей жены. Все в том же регионе Сены и Марны, как и любой настоящий бри. «Бри де Мело» терпкий на вкус, солоноватый. Если позволить ему созревать дольше, чем требуется, он начинает горчить. Этот сыр созревал пять недель. — Вы когда-нибудь пробовали такое? — спросил меня Билли, намазывая сыр на хрустящий кусок багета. — Никакого бри я не пробовала никогда, — призналась я. — Я почти не удивлен, вы же из Греции. У вас там фета. Приятный сыр, но иного уровня. Это все равно что сравнивать шипучий «Асти» с шампанским. — Билли откусил от хлеба с сыром и, закрыв глаза, сосредоточенно жевал. — О да, хорошо. Один из лучших, какие я когда-либо пробовал. Я осторожно надкусила свой хлеб, не зная, чего ожидать. И вмиг во рту у меня заиграла целая гамма вкусовых ощущений. Сыр был мягким, молочным, слегка отдававшим грецким орехом и безусловно натуральным. Моим неизбалованным вкусовым рецепторам эта ореховая молочность казалась странной, но и необычайно приятной. А сочетание кремовой текстуры сыра с хрустящим хлебом было просто потрясающим. — Действительно очень вкусно. — Теперь попробуйте его с вином, — посоветовал Билли. — Наш хозяин прав, они друг другу очень подходят. Я подняла бокал, посмотрела на свет. Под лучами вечернего солнца густые рубиновые цвета заиграли яркими бликами. Сделала большой глоток, и винные с ягодным привкусом нотки смешались, а затем и взяли верх, но не подавили стойкие вкусы сыра и хлеба. — М-м-м-м… — У меня не находилось слов, чтобы выразить свое восхищение. Я могла только мычать: — М-м-н-м-н-м-м… Пока мы ели и пили, фермер отправился за следующим сортом сыра. — С вашего позволения… я хотел бы поговорить с вами на личные темы, да и ситуация располагает. — Билли промокнул губы носовым платком. — Ранее я не мог не заметить, что вы пребываете в несколько пессимистическом настроении. И подумал, не случилось ли чего плохого. — Ну… — То есть если вы расстроены из-за окончания съемок, так мы тоже не ликуем, но что поделаешь, всему приходит конец. — Вы правы, я… — Знаете, я очень рад, что для вас нашлась кое-какая работа и вы смогли поехать с нами в Германию и Францию, и мистер Даймонд, он сам мне говорил, очень благодарен вам, вы были отличной ассистенткой, но теперь нам пора возвращаться в Лос-Анджелес и мы не можем взять вас с собой, к сожалению. — Разумеется. Я даже и не мечтала об этом. Фермер принес другой сыр. — Этот, — сообщил он, — тоже с фермы брата моей жены. Еще один «Бри де Мело», но его выдерживали четыре недели, поэтому он потверже и приправлен специей. Посмотрим, угадаете ли вы, что это за специя. Намазав сыр на хлеб, Билли откусил кусочек. Долго жевал, уставившись в пространство. Затем он произнес: — Горчица. Верно? — Верно. Семена горчицы. Не много. Сдабривали очень осторожно. Наслаждайтесь, а я вас пока оставлю, пойду схожу за наилучшим сыром. Пока он где-то ходил, а я ела и ела хлеб с сыром, запивая вином, не в силах поверить, что простейшие еда и напиток могут быть настолько вкусными. Билли продолжил расспросы. — Тогда я предполагаю, что ваше плохое настроение связано с личной жизнью, так? Я кивнула, проглотила горчичный сыр и ответила: — Когда мы работали в Лефкаде, с нами был один парень. По имени Мэтью… Мы вроде бы подружились, а потом он уехал, и наши отношения остались… какими-то недоделанными… наверное, так это можно назвать. — И что было дальше? — поторопил меня Билли, когда я снова потянулась к вину. — В общем, в пятницу он объявился в Париже, в отеле, где мы все живем, — его мать работает гримером на картине, — и прошлым вечером мы вдвоем отправились в кино, в ресторан, а потом… — А потом, надо полагать, довели дело до конца, — закончил за меня Билли. Пилюли он мне не подсластил, высказался без обиняков, но я кивнула в ответ. — А теперь он пропал? — Все намного хуже. — И я рассказала Билли о письме, найденном мною в кармане штанов Мэтью, и как я почувствовала себя нагло использованной, обманутой. Поразительно, насколько легко было откровенничать с ним. Всем известно, что вино развязывает язык и дает волю словам. Но в данном случае не вино подвигло меня на исповедь. Думаю, это был сыр. Кстати, о сыре, у нашего столика возник фермер с третьим и последним сортом на пробу. На сей раз сырная головка была не только крупнее двух предыдущих, но и покрытой тончайшей корочкой. Наклонившись вперед, Билли разглядывал сыр. — И это?.. — Мой собственный сыр. Сделанный на этой самой ферме. Настоящий «Бри де Мо», сэр. Созревал он целых восемь недель. Молоко от наших собственных коров. Сыр выкладываем на солому, как повелось искони, а когда сыворотка стечет, солим, подсушиваем денька два и оставляем созревать в холодном подполе. В первую же неделю у него появляется кожица, которую, — добавил он, взглянув неодобрительно на мою тарелку, — необходимо съесть, мадемуазель. Она очень питательная. И на вкус хороша. В пору созревания головки сыра переворачивают вручную каждые несколько дней. Во всей Франции вы не отыщете сыра вкуснее, сэр. Помяните мое слово. Билли взглянул на часы и спросил шофера: — Сколько нам добираться до площадки? — С полчаса, сэр. — Отлично. Тогда нам лучше поскорее управиться с сыром.