Кассия криво усмехнулась. Наверное, на ребенка такие слова бы подействовали. Но в возрасте семнадцати лет блеск простоты таких фраз уже не имел никакого эффекта. – Думаю, я предпочла бы быть одаренной, чем быть самой собой. – А Олливан одаренный? – О, да. Однажды я подслушала, как мой отец назвал его самым одаренным чародеем, которого он когда-либо знал. Было невозможно сдержать язвительность в интонации. Ее отец был далек от нее уже тогда, когда она была ребенком, и все больше отсутствовал по мере того, как она росла. В конце концов он тихо ушел из их семьи примерно на тринадцатом году жизни Кассии. Когда во время одного из визитов она спросила, где отец, Алана совершенно спокойно сказала, что Кассия больше его не увидит. Она не помнила, чтобы что-то чувствовала по этому поводу. Таковы были их отношения, и все же этот человек уделял Олливану достаточно внимания, чтобы тот произвел на него впечатление. – Олливану все дается легко. Так было всегда. Мы не могли бы быть более разными, чем сейчас. – Ну и что, – сказала Вайолет. – Ты трудолюбивая! Ты стремишься к лучшему. Это гораздо ценнее, Кассия. Кукла произнесла ее имя. Кассия и не подозревала, что оно ей известно. Но, как бы то ни было, она ошибалась. – Но быть трудолюбивым бесполезно, если в итоге ничего не получается. Никто даже не узнает, как усердно ты работал, если не увидит результатов. – И для тебя это имеет значение? Вопрос был тяжелым и серьезным. – Это имеет значение для всех, и если кто-то говорит по-другому, то он лжет. Лжет и все больше разочаровывается в тебе из-за того, что ты не такая одаренная, как брат. Кукла очень долго молчала. – Ты говоришь о своей матери. – Моей матери. Моем отце. Моем дедушке. Она позволила себе откинуться на кровать и уставилась на нижнюю сторону балдахина, который выбрала Алана: он был полностью розовым. – Единственное, что они во мне видят, – это то, как сильно я отличаюсь от Олливана. Я не очаровательная. Я не смелая. Я не лидер. И я не одаренный чародей. В нашем роду есть исключительно одаренные чародеи, есть обычные. Но неудачников не было. До меня. Возможно, именно поэтому они послали меня в Камден. Она добавила последнее замечание как бы между прочим и была встревожена, почувствовав, как сжимается ее сердце. – Твоя семья отослала тебя прочь? – Когда мне было пять. – Пять? Кассия вздрогнула от тона голоса куклы; резкого и более громкого, чем обычно. – Твоя семья ожидала, что в пять лет ты проявишь себя как одаренный чародей? – Олливану было три года, когда он заколдовал музыкальную комнату, чтобы инструменты в ней сами писали и играли симфонии, – отрезала Кассия, уставившись в беспорядок кружев у себя над головой. – Один театрал купил у него права на музыку для пьесы. Торговец из Дорберга. Эту постановку ставят до сих пор. – Земля и звезды, – пробормотала кукла. – Совершенно верно. – Это несправедливо. – На самом деле для трехлетнего ребенка сумму он получил довольно щедрую. – Нет, несправедливо то, что они ожидали от тебя. Ты должна быть самой собой. Казалось, магия внутри куклы достигла своего максимума, и ей было нечего больше сказать. – Да, ты уже говорила, – пробормотала Кассия, больше для себя, чем для куклы. Она была удивлена, как ей стало грустно оттого, что разговор закончился; что иллюзия того, что есть с кем поговорить, разбилась вдребезги. – Ты должна быть самой собой, но все хотят, чтобы ты была Олливаном. Кассия приподнялась на локтях. Кукла не двигалась, и все же казалось, что она смотрит на нее. Возможно, Кассия сдвинула кровать, когда ложилась. Она села еще дальше, и, хотя глаза куклы, казалось, не двигались, она все еще смотрела на нее, как на портрете, глаза с которого следуют за вами по комнате. – Я полагаю, этот Олливан, этот твой брат, был изгнан за проступок? – За убийство, – натянуто сказала Кассия. – Он убил человека в драке. – Тогда почему ты должна быть такой, как он? Он не заслуживает их уважения. Его заслуживаешь ты. Кассия не могла не согласиться. Звезды где-то просчитались, и это сделало Олливана президентом Общества молодых одаренных чародеев в ту же ночь, когда оно во второй раз отказало Кассии в инициации. Это был просчет, который совершался снова и снова с того дня, как ее семья решила подготовить Олливана к должности верховного чародея, а ее сделать кем-то вроде детского посла от своей фракции. Убрать ее с дороги. Разобраться с ней так, как никто не смог разобраться с Олливаном. Даже изгнание не помешало ему добиться своего. Кассия знала все это; это было ее реальностью в течение семнадцати лет. Но никогда за все это время никто другой не озвучивал то же самое. – Позволь мне помочь тебе, – сказала Вайолет. Она говорила это много раз. Это был основной принцип создания зачарованных кукол; чтобы юные чародеи могли практиковаться в использовании своей магии. Но эта кукла… Это было блестящее волшебство. Она почти заставила Кассию поверить, что может ей помочь. – И почему это ты хочешь мне помочь? На этот раз она увидела это. Это не игра света. Глаза куклы скользнули к ней, ее зеленые радужки вспыхнули в свете лампы, как будто внутри были спрятаны механические детали – или более сильная магия. Кассия затрепетала. Она не была уверена, вызвано ли это беспокойством или восторгом. – Потому что ты дала мне волшебство, – сказала кукла. – Ты вернула меня к жизни в той холодной, пыльной комнате, помнишь? Кассия покачала головой. – Это не я. Я просто нашла тебя. – Ты нашла меня, и ты сделала меня такой, какая я есть, – сказала кукла более настойчиво. – Все, что было раньше, было скучным и непонятным. А потом мы стали друзьями, и я чувствую, что вместе мы сможем сделать все что угодно. Кассия сдалась. Что плохого в том, что у нее была кукла, которой она могла излить свою душу, если это заставляло ее чувствовать себя лучше? Это было все равно что вести дневник, или кричать в подушку, или сочинять письма Гедеону, Эстер или Файфу, прежде чем бросить их в огонь. Она улыбнулась Вайолет, зная, что, какой бы магией эта кукла ни была наделена, она и в самом деле может видеть Кассию. – Тогда друзья. Глава 9 Празднование слишком затянулось. По воспоминаниям Олливана, подобные кутежи устраивались каждую неделю, так что он не понимал, почему преемники чувствовали такую необходимость пить, танцевать и болтать до утра из-за каких-то выборов. Ему нужно было ускользнуть отсюда, но он не мог этого сделать, потому что все ожидали, что он станет болтать со всеми, кто захочет к нему подойти. А этого хотел каждый – по крайней мере, каждый, кто здесь присутствовал. Он ответил на семьдесят с чем-то вопросов о том, как, ради всего святого, ему удалось совершить такой переворот, а его ответы в основном были чем-то вроде «ты не хотел бы этого знать», сопровождаемое застенчивым подмигиванием. На самом деле Олливан не мог упрекнуть в любопытстве никого из них. Ведь план был просто гениальным. Прошло несколько часов, прежде чем ему удалось проскользнуть из большой гостиной в президентское убежище этажом выше. Убежище, защищенное дверью, которая открывалась только для него и выбранного им секретаря, было привилегией, которую он получил вместе с новым титулом. Коснувшись дверной ручки, Олливан почувствовал глубокую защитную магию, и, когда он вошел внутрь, заклинание дрогнуло в знак согласия. Убежище было ненамного меньше большой гостиной внизу. Длинное помещение с письменными столами в обоих концах; на том, что у двери, висела деревянная табличка с надписью «Ян Ленникер, секретарь Общества», которую Олливан бросил в огонь. Между офисными помещениями располагалась большая зона отдыха, изысканно отделанная разноцветными шелками и усеянная экзотическими растениями. Апельсиновое дерево в горшке цвело, наполняя убежище своим сладким ароматом. Олливан поднес один из цветков к носу и вдохнул аромат и волшебство. Он мог бы опуститься в кресло и задержаться здесь, купаясь в своей славе – во всем, ради чего так усердно трудился в прошлом году, – но время для этого еще не настало. Он пришел сюда в поисках ключа. Шкафчик находился за столом секретаря, но крючок с нужным ему ключом был пуст. – Будь он проклят, звезды, – пробормотал он себе под нос, осматриваясь, на случай если ключ висел на другом крючке. Но, конечно, это было не так. Его могли бы навсегда снять с крючка несколько месяцев назад, и никто бы так и не заметил этой пропажи. Это было весьма в духе Яна Ленникера – похоже, с убежища не просто снимали защиту, но даже не утруждались его запирать. Но это не так уж важно. Ему просто требовалось попробовать заклинание, написанное им в гроссбухе мистера Холта и спрятанное в кармане куртки. Скорее всего, он правильно запомнил то защитное заклинание и его не затянет в неизвестное измерение… Он повернулся на каблуках, чтобы покинуть убежище, и его здоровое ухо наконец уловило звук шагов. Как раз в тот момент, когда кто-то уже подошел к двери. – Олливан? – раздался оклик, сопровождаемый стуком. Размашистым жестом Олливан открыл дверь и пригласил Льва Мэллори войти. Лев улыбнулся, и Олливан улыбнулся в ответ, подумал, что ухмылка юноши может быть шире двух его вместе взятых. – Поздравляю, – сказал Лев. Когда он улыбнулся, его глаза почти исчезли – как и всегда. – Как у тебя дела? – Я поражен. Не могу поверить, что вы справились с этим. – Мы справились, – сказал Лев, шагая к Олливану и обнимая его. – Добро пожаловать домой. Дом. Хотя это слово и согрело Олливана, оно напомнило ему о препятствиях, которые все еще нужно было преодолеть, прежде чем все снова станет на свои места. – Ты хочешь узнать, что пообещал своим избирателям? – сказал Лев, отступая в сторону и освобождая лицо Олливана от своих пушистых черных волос. Олливан был невысок, но Лев все равно был на полголовы ниже его. – Резонный вопрос, – произнес глубокий голос из-за спины Льва. – Список длинный.