— Мое дело — сторона. Раз не надо ему знать, значит, и не узнает. О ком речь? У меня шустрых ребят, за кем глаз да глаз нужен, много. — Вася Ремезов. Он у вас тут вроде разнорабочего. — Упс! Ремезов, говорите? Жаль, хороший парень и работник старательный. Между прочим, практически единственный непьющий. — Да вы не спешите выводы делать, — перебил прораба Гуров. — Я ничего плохого про него вам рассказывать не собираюсь. Наоборот, расспросить хотел. — Да, знаю я, что он судимый, — поморщился прораб, и его глаза перестали быть смешливыми. — Это его беда, он от всех скрывать пытается, но ведь земля слухами полнится, как в старину говорили. Все и так знают, многие не верят, что он за грабежи сидел. Знаете, ребята молодцы, что хоть с расспросами не лезут к нему. — Скажите, вы верите, что он завязал? — коротко спросил Гуров. — Вы бы видели, как он работает, не задавали бы таких вопросов. Я ведь знаю, что в уголовной среде работать самому, своими руками — постыдное дело. Только воровать и отнимать. И семью им заводить нельзя… — Да, есть такие старые понятия, — отмахнулся Гуров. — Вы лучше мне скажите, где был Ремезов вот в эти дни. — Он достал маленький карманный календарь и обвел авторучкой две даты. Прораб удивленно взглянул на календарь и что-то прикинул в уме. Потом уверенно заявил: — Здесь был. В поселке. У нас получился простой из-за того, что материалы вовремя не подвозили, и пришлось потом полторы недели нагонять. Ребята работали по двенадцать часов, а то и больше. А Ремезов живет вон в том доме с теткой. — Прораб показал в сторону кучки частных домов, которых еще не коснулось веяние современной архитектуры. — Вкалывали все до седьмого пота. Так что он или дома, или здесь. Хотя если в поселке что-то, то… тут я поручиться не могу. — Странно, — вздохнул Гуров, убирая календарик в карман. — Что странно? — не понял прораб. — Странно, что не можете поручиться. Мне показалось, что вы относитесь к Ремезову с большой симпатией и готовы защищать его. — Ну, тут за самого себя трудно поручиться, — нахмурился прораб и опустил голову. — В наше время я не знаю, кто кому верить станет. — А времена всегда одинаковые. Дело, мне кажется, не во временах, а в людях. — Да ладно, ладно! — Прораб нахмурился еще больше. — Понял я вас. Думаете, что своя рубашка ближе к телу и все такое прочее? Если хотите откровенно, то скажу. Не верю я, что Васька Ремезов снова пойдет на преступление. Завязал он навсегда и очень серьезно. Он мне говорил, я глаза его видел. — Вот за это спасибо. — Гуров улыбнулся и протянул прорабу руку. Крячко увидел в кабинете сидевшего на своем любимом диване Гурова и замер у порога: — Ты чего, Лева? — Тебя жду, — отозвался сыщик и с неохотой поднялся с дивана. — А ты слишком рано пришел. Не дал насладиться раздумьями. — Вся ночь впереди. А что за мысли тебя одолевают, сомнения какие или так просто? — Знаешь, Станислав, иногда вот накатывает одна мысль, что мы будем делать, если эти пятеро окажутся не при делах, а преступления, которые мы пытаемся примерить к матерым и злобным уголовникам, совершил милый, симпатичный парень как раз из коммерческих соображений? Ты не боишься потерять веру в современную молодежь и будущее страны? Ведь это же страшно, что уголовники его не совершили, а парень совершил. — Ну-ну, — не очень весело засмеялся Крячко. — Уверяю тебя, что совершили эти преступления как раз злобные уголовники. А ты что, про Никифорова узнал что-то интересное? — Узнал. Наш старый знакомый прохиндей Олег Никифоров не шел в ногу со временем и научно-техническим прогрессом. Видишь, как много значит в жизни образование. Оно не мешает в любой профессии, даже в профессии вора. Ты не поверишь, но, обворовывая год за годом богатые офисы и обходя всякие современные электронные средства безопасности, он как раз на них и попался. Я разговаривал с опером, который им занимался, и у меня создалось впечатление, что, сколько веревочке ни виться, а конец все равно будет. Научно-технический прогресс движется вперед быстрее, чем за ним успевают полуграмотные воры. Короче, он второй раз загремел на нары уже с рецидивом. Что из Якутии на него прислали? — Оперативный отдел характеризует его не очень хорошо. Представь только, его сравнивают со злобным хорьком. Вроде блатные его уважают, а все равно отношения не складываются. Слишком этот парень любит себя и ненавидит всех остальных. Там целый набор фотографий прислали, так что есть с чем сравнивать. Скажу честно, если бы Никифоров был на свободе, ни секунды бы не сомневался, что все эти убийства — его рук дело. Но он сидит, и очень далеко отсюда, и сидеть ему еще… много. — Связь с волей поддерживает? Дружки, родственники? — Нет, замкнулся. Они его там разрабатывали, думали, что он малявы получает, так нет, нет у него связи с внешним миром. У меня тоже, честно говоря, появлялась мыслишка, что эти преступления — его рук дело, но только не сам он ими занимался, конечно, а через дружков своих. Но, похоже, что он тут ни при чем. — Да? Ладно, оставим Никифорова пока на скамейке запасных. Не очень я верю этой публике, и его карту в колоду пока убирать рано. Глава 6 Крячко положил перед Гуровым на стол еще один лист бумаги. — Это выписка. Прислали из колонии, где Горобец отбывал срок. Рак ему поставили, поэтому, сделав исключение, и выпустили по УДО. А это свидетельство о смерти. Могилу я тоже видел, хотел взять выписку из регистрационной книги на кладбище, но начальника не было, и я решил, что ты поверишь мне на слово. — Поверю, — задумчиво ответил Гуров, не отреагировав на шутку Крячко. — Вышел из колонии и через два месяца все же умер. Вот опять у меня возникает ощущение, что огромный объем работы, который мы проделали, уходит как песок сквозь пальцы. А ведь Горобец, Михно и Магомедов больше всех подходили по фигуре и форме лица под того «друга» Левкина, с которым он приходил на квест в день своей смерти. — Да, Горобец умер полгода назад. А Магомедов пропал без вести десять лет назад. — Не верится мне что-то. Ты же помнишь Магомедова, он скользкий был как уж намыленный. Сколько раз выворачивался, сколько раз его считали умершим, а он снова появлялся, терял дружков, а сам уходил. Я хорошо помню, как среди блатных слушок пошел, что Магомедов специально подставляет подельников, чтобы самому уйти. У него якобы стиль такой. И с ним уже никто не хотел идти на дело. — Кстати, его, в конце концов, свои же дружки и бросили в последний раз, когда засыпались с грабежом в Марфине. Его гнали несколько часов зимой. Он вышел на лед на Пестовском водохранилище, решил оторваться от машин оперативников и провалился. Пока ребята подоспели, его уже затянуло под лед. Тело, кстати, так и не нашли. Ни весной, ни позже. Так что в известном смысле Магомедов снова ушел, только теперь навечно. — А ты уверен, Станислав? Ты рапорта оперативников читал, сам с кем-то из тех, кто его гнал в тот день, разговаривал? Знаешь, разыщи кого-нибудь, пообщайся. Точно Магомедов утонул или сомнения остались? Горобец хоть тело оставил, вскрытие делали, а от Магомедова ничего не осталось. Смущает это меня, учитывая, каким был Магомедов. — Хорошо, — кивнул Крячко. — Я проверю все как можно точнее. Гуров посмотрел на часы. На сегодня оставалось последнее важное дело — съездить в Горенки недалеко от Балашихи, где, по полученным сведениям, сейчас жил Михно. Спустившись во двор и сев в служебную машину с водителем, он вспомнил, что так и не позвонил сегодня Маше. Но при водителе вдруг общаться с ней не хотелось, и Лев решил отложить разговор до вечера. Маша все равно не ляжет спать, пока не дождется его звонка. Это он знал точно. — Здравия желаю, Лев Иванович! — повернулся к нему водитель Сашка Артемьев. — Здорово, Сашка! — поздоровался с ним Лев. Артемьев был парнем общительным и открытым. Светлые непослушные волосы все время падали ему на лоб, и он их убирал одним ловким движением. Сашка весь был какой-то большой и светлый. И глаза, и кожа, и рубашки носил всегда светлые, и улыбка у него была простая и открытая. А еще Сашка всегда знал, помолчать или, наоборот, занять шефа ненавязчивым и необременительным разговором. При всем при этом он был хорошим полицейским, и Гуров знал несколько случаев, когда Сашка умудрялся задерживать преступников, помогая оперативникам, а однажды отразил нападение каких-то олухов, решивших ограбить кассира, выходившего из банка с деньгами. — Куда едем, Лев Иванович? — В Горенки. Это возле Балашихи, если ехать по Объездному шоссе. — Ага, знаю, — улыбнулся Сашка и завел машину. Проскочив по Садовому до Кожевнической, он ушел вправо, зная, что свободные дороги в это время суток будут как раз здесь. По Новоспасскому мосту они перелетели Москву-реку, потом по пустому Рогожскому Валу выехали к шоссе Энтузиастов. Еще не вечерело, но в воздухе уже пахло свежестью. Тянуло влагой и зеленью из Измайловского парка. Трехполосное шоссе было практически пустым, и Сашка гнал машину со скоростью под 90 километров. Гуров не возражал. Времени было в обрез, постоянно приходилось работать в условиях жесткого цейтнота. Дважды попадались наряды ДПС, и оба раза, увидев номера МВД, постовые отдавали честь, пропуская «Сонату». Нужную улицу они нашли почти сразу. Сашка ехал медленно по пыльной улице, вглядываясь в номера домов. Гуров показал вперед на высокий синий забор, набранный из обрезной доски. Забор, крыша дома и кусок участка возле забора выглядели ухоженными. Чувствовалось, что в доме есть хозяин. Не вязался образ ухоженного сельского дома с образом уголовника, домушника, взломщика, человека, которого Гуров подозревал в двойном убийстве и шантаже с непонятной пока целью. Кажется, опять пустышка. — Останови метрах в двух до калитки, — велел он водителю. — Из машины выйди и будь внимателен. Я не исключаю, что нужный мне человек захочет скрыться в какой-то момент. — А нападение на вас возможно? — деловито спросил Артемьев. — Возможно, Сашка, но маловероятно. Но ты все равно держи ухо востро. — Есть держать ухо, — улыбнулся водитель, выключая двигатель. Калитка было железной, обшита доской, а по верхней части украшена довольно симпатичной резной деревянной панелью. Повернув ручку, Гуров зашел во двор дома. Первая же мысль была, что двор небогатый, но чистый и аккуратный. Утоптана дорожка из глины и битого кирпича, низкий заборчик из обрезков древесины и большая веранда со снятыми на лето оконными блоками. И опять в душе сыщика появились сомнения. Не вязался этот тихий, ухоженный, пусть и не богатый уголок с образом матерого уголовника. Вдоль стены дома стояли деревянные резные оконные ставни. Резьба была аккуратная, сделанная хорошим инструментом. Кажется, это дом местного мастера-краснодеревщика. Лев подошел к веранде и увидел на ней большой верстак, несколько мешков со стружкой в углу и несколько заготовок каких-то резных панелей. Он поднялся по ступеням и взял в руки одну панель. Легкая липовая дощечка была разрисована карандашными контурами, и часть из них была уже вырезана. Почему-то Гурову подумалось сразу про баню. — Чего, заказать хотите? — послышался за спиной старческий голос. Гуров положил панель и обернулся. Из полумрака сеней к нему выходил старик с длинными седыми волосами. Судя по походке, у него вместо одной ноги был протез, причем плохой. И только когда старик приблизился, Гуров его узнал. Это был Михно. Не тот Михно, каким Лев его помнил, не те лисьи глаза, не та кошачья походка. Глубже стали морщины, в глазах напряжение, плотно сжатые тонкие губы превратились в узкую бледную полоску. — Гуров?! Опять? Зачем ты явился? От меня и так осталась половина человека… Как я тебя ненавижу! Сыщик положил на место резную панель и посмотрел в глаза уголовнику. Ненависть? Скорее усталость от всего, что было в жизни. Да, потрепала она его изрядно. Лев уже понял, что без ноги Михно не смог бы проделать то, что сделал убийца Влада Левкина. Правда, всегда оставалось место оговоркам, например, физически убить мог другой человек, нанятый им, или хромоту Михно сейчас просто имитирует, а нога в штанине у него вполне нормальная. — Меня любить не обязательно, — без улыбки ответил Гуров. — Я этого от людей никогда не добивался. У меня другие цели в жизни. — Как можно больше посадить? — скривился в злой усмешке Михно. — Мне интересно узнать, как ты стал таким мастером, — кивнул сыщик на резные изделия. — Удивил! А вот твоей обидой я нисколько не удивлен. Очень часто приходится такое слышать. Ты как будто был в прошлом воспитателем в детском саду. Ты же вор, Михно! За это сел, за это и отсидел. Кто тебе мешал жить иначе? — Шило, мочало, начинай сначала, — проворчал уголовник, прошел мимо Гурова и уселся в старое кресло в углу веранды. Теперь стало понятно, что вместо ноги у него в самом деле протез. Причем начинался он выше колена. — А кто мне поверил? Кто-то услышал меня, когда я раскаивался, когда просил снисхождения? — Как у тебя все просто, — покачал головой Лев. — Захотел — украл, захотел — раскаялся. Ты хоть задумывался иногда, сколько неприятностей, проблем и горя ты принес людям своими преступлениями? Ладно, когда ты залезал в сейф богатого человека, я допускаю, что украденные наличные из его сейфа не последние и он без них не умрет. Но у него сорвалась сделка, у него из-за этого что-то изменилось в планах, люди, которые на него работали, могли не получить премию, может, он уволил нескольких человек из своей охраны из-за того, что ты был таким шустрым, потом их, с его характеристикой, не взяли ни в одно приличное место, а у двоих кредиты на квартиру были, у всех дети. А когда ты украл казенные деньги, которые этому человеку пришлось возвращать из своего кармана… — Все такие несчастные, — проворчал Михно. — Я еще не видел ни одного несчастного с такими деньгами. Обо мне никто не подумал? — Я тебе только что объяснил, что и другие люди зависят от того, кого ты обокрал. Ты обокрал богатого, а кроме него, из-за тебя пострадали бедные, малоимущие. Все в этом мире взаимосвязано. И притом, Аркадий, в какой это стране, в каком обществе разрешено брать чужое? Чужое, понимаешь? Грубо говоря, даже если двери моего дома не заперты и в него можно свободно попасть, это не оправдание для вора. Это чужой дом, он просто не имеет права туда входить. А насчет снисхождения… Понимаешь, за свои поступки принято отвечать перед людьми. За преступления тем более. Почему к тебе должно быть другое отношение? Чем ты лучше других? — А цена? — Михно весь подался вперед в своем кресле, его глаза полыхали ледяным огнем. — Цена одна для всех, она прописана в Уголовном кодексе. И смягчающие ее обстоятельство, и усугубляющие тоже. — А вот с этим как жить? — Уголовник постучал костяшками пальцев по протезу. — Это в твоем кодексе тоже прописано?