— Есть словесный портрет? — вскинулся Гуров, забыв про тошноту. — Я предъявил двум свидетелям фотографии наших пятерых подозреваемых. Они опознали Горобца. На восемьдесят процентов. — Так, — нахмурился Лев и почесал бровь. — Час от часу не легче. Эдак мы до «зомби апокалипсиса» докатимся. Живые мертвецы по улицам ходят и кражи совершают. Ну-ка, давай, Костя, все подробно. — Если подробно, то один из актеров видел человека, похожего на Горобца, когда тот крутился возле костюмерной и даже пробовал ее открыть, дергал за ручку. Правда, тогда она была заперта. Он спросил, что ему здесь надо, а тот ответил, что ищет туалет и якобы ему указали сюда. Второй его видела уборщица в тот момент, когда он убегал сразу после того, как выпрыгнул в окно. Точнее, она не видела самого прыжка, потому что он выбежал из-за угла, где было окно. Это я предположил, что он выпрыгнул. — Хорошо, а есть кто-то, кто видел, как этот псевдо-Горобец залезал в окно, выпрыгивал оттуда? — Таких свидетелей нет, — отрицательно покачал головой Морозов. — Хорошо, — снова откинулся на подушку Лев, — почему ты говоришь, что Горобца опознали на восемьдесят процентов? — Они сказали, что он похож, но на фото он несколько полноват по сравнению с тем, кого видели они. Этот вор был заметно худее. Гуров молчал и смотрел в потолок. Морозов терпеливо поглядывал на знаменитого сыщика и тискал в руках свою папку, Крячко расхаживал по палате, рассматривая оборудование и обстановку. Потом подошел к окну и стал смотреть во двор больницы, что-то тихонько бормоча или напевая. Наконец Гуров протянул руку к тумбочке, достал оттуда свой мобильник и набрал номер Орлова: — Здорово, Петр! — О, больной наш очнулся! Здорово! Как себя чувствуешь? — Нормально, не в этом дело! — отмахнулся Лев. — Слушай, ты вечером у себя будешь? — Тихо, тихо, Лева! — повысил голос генерал. — Ты куда собрался? Твое дело лежать, лечиться и мозгами шевелить. Станислав с Морозовым все без тебя сделают, что ты, в самом деле… — Петр, это серьезно! Мне надо с тобой поговорить. — Говори, кто тебе не дает? — Не по телефону. Это не телефонный разговор, мне придется тебя убеждать, а ты будешь возражать. По телефону не получится. — Да-а? — удивился Орлов. — И в чем это таком ты собрался меня убеждать, если знаешь заведомо, что я буду возражать и сопротивляться? — Ты согласишься, потому что ты опер. Ты опытный и умный опер. — Вот только не надо этого, — хмыкнул генерал. — Я подумаю, может, сам к тебе подскочу завтра. — Сегодня, Петр, — отрезал Гуров. — Не сможешь ты, тогда приеду я. Я вполне нормально себя чувствую, почти сутки в меня вливали какую-то гадость, и почти сутки я спал. — М-да, — вздохнул Орлов. — Чем бы мне таким надышаться, чтобы спокойно поспать сутки и начальство само уговаривало бы меня поспать еще пару суток. Не посоветуешь? Гуров промолчал, пропуская мимо ушей слова старого друга. Он знал, что Орлов согласится, потому что Орлов хорошо и очень давно знал Льва Ивановича Гурова. И если Лев Иванович Гуров говорил, что надо, значит, действительно надо и с этим стоит считаться. — Черт бы тебя побрал, Гуров, — буркнул генерал. — С врачами договариваться будешь сам, я тебе в этом не помощник. Я освобожусь часиков в восемь вечера, так что милости прошу. — Спасибо, — засмеялся Лев и тут же закашлялся. — Господи, — послышалось в трубке, — он еще куда-то собрался, а сам без соплей пять минут не может. Продолжая улыбаться, Лев положил трубку на тумбочку возле кровати и посмотрел на своих помощников. Крячко подошел и облокотился на спинку кровати. Морозов достал авторучку и приготовился записывать… Орлов слушал Гурова, откинувшись в своем рабочем кресле и наблюдая, как сыщик то и дело промокает салфеткой испарину на бледном лице. А ведь прикажи ему отправляться лечиться, снова вернуться на больничную койку — ни за что не пойдет, еще и обидится на друга. В этом весь Гуров, для него дело важнее всех этих мелочей. Даже состояние здоровья для него сейчас мелочь, когда вот-вот появилась в деле ниточка, когда появился шанс за нее ухватиться и потянуть, разматывая весь клубок преступления. Генерал Орлов за свою жизнь повидал немало трудоголиков и просто увлеченных своей работой людей. Но всех их отличало, как правило, неумение отделить жизнь от работы. А вот Гуров умел. Он отдавался работе сполна, не щадил себя, и в то же время жена не ощущала себя брошенной, одинокой. Умел Лев Иванович находить время для нее и окружать вниманием — когда словом, когда поступком, приятным сюрпризом. И Маша всегда знала, что и на работе, в трудные минуты он все равно помнит о ней. — Ты Марии когда звонил? — поинтересовался Орлов. — Что? Маше? — Гуров даже не удивился, к таким вопросам он готов всегда, потому что Маша у него всегда на первом месте. И работа на первом месте, и Маша. И они не делят это место, не толкаются локтями и не ворчат друг на друга. Они уживаются, относясь друг к другу с пониманием. — Утром звонил. Проснулся и сразу позвонил. Ну, не совсем сразу, а как только Станислав с Морозвым ушли. — И как ты ей объяснил, что не ночевал дома? — А она не знает, — с многозначительным нажимом в голосе ответил Лев. — А утром я ей сказал, что было много работы, пришел поздно и ты разрешил мне немного отоспаться. — Ладно-ладно, — засмеялся Орлов. — Если что, я тебя прикрою. Не хватало еще ей узнать про твои приключения. Лишь бы Красовский не проболтался. — Красовский толком ничего не помнит. Мы лежали в соседних палатах, и он не знает, что меня привезли вместе с ним в больницу. Он думает, что я появился в переходе вовремя и просто спас его. А подробностей у него в памяти не осталось. Ну, может, так, в виде бреда какого-то. Впечатлительный он очень. — Ладно. Все, что Морозов привез из Рязани, я знаю, мне Станислав рассказывал. Так что ты предполагаешь дальше? — Эксгумацию тела Горобца. — Ну, ты загнул! С такими доказательствами мы не получим санкции. — Надо убедить, включить административный ресурс. Ты, Петр, пойми, что косвенно Горобец всплывает у нас не раз и не два. Он незримо стоит за всем этим, его психологический портрет как на ладони. Это его стиль, это подход, его мышление. — Подожди, Лева! Какие у тебя есть основания полагать, что в могиле не Горобец? Я все понимаю, пусть преступления совершаются в стиле Горобца, пусть у него есть серьезные основания тебя ненавидеть, пусть у него больная фантазия, каких мы давно не встречали у уголовников. Все допускаю, но давай взглянем с тобой на это дело с другой стороны. Какие у тебя есть основания полагать, что Горобец не умер? Его освободили с онкологическим диагнозом, причем на скверной стадии. Это есть в документах. Второе, он и умер примерно через пару месяцев. И опять же, результаты вскрытия показали, что умер от рака. Где у нас тут лазейка для твоей теории, а? — Она в той могиле, где лежит тело, — спокойно ответил Гуров, как будто и не слышал всей этой длинной тирады своего шефа. — И потом, Петр, у трех подозреваемых железное алиби. Нет алиби только у двух — у Горобца и Магомедова. — Ну, ты даешь! Смерть человека для тебя уже не алиби! — Горобца опознали в Щербинке во время кражи. Очевидцы подписались под этим фактом. Это уже основание усомниться в том, что он действительно умер. Тела Магомедова никто больше не видел, и это основание предполагать, что он мог и не погибнуть, а лишь затаиться. И сейчас воспылал жаждой мщения. — Охо-хо-хо! — Орлов поднялся из-за стола, прошелся по кабинету. Постоял у окна, глядя на улицу, потом повернулся к Гурову и, потирая затылок произнес: — Если бы я не знал тебя тысячу лет, если бы не работал с тобой вместе тысячу лет… М-да, твоя интуиция не раз помогала нам в самых сложных случаях, хочу надеяться, что не подводит и сейчас. Но ты хоть предполагаешь, кто лежит в могиле, скажем, вместо Горобца? И как можно было провернуть это дело с чужим трупом? — А я и не говорю, что в могиле не Горобец, — неожиданно сказал Гуров. — Я хочу быть уверенным на сто процентов, что там другой человек или, наоборот, что там именно Горобец. Дальше без этой информации мы просто не продвинемся. А насчет того, как можно было провернуть то дело с чужим трупом, окажись он в могиле, я не знаю. Морозов сейчас как раз раскапывает это дело полугодовой давности. Может, что-то и прояснится. Та часть кладбища, где был похоронен Горобец, считалась последним прибежищем малоимущих. Здесь хоронили одиноких стариков, но почему-то именно эта часть кладбища была самой посещаемой. Среди ухоженных могил в мраморе почти никогда не появлялись люди. Кажется, что эти могилы старались обходить то ли из боязни, что вот-вот прибегут охранники в черных костюмах и прогонят представителя нежелательных слоев населения, которых усопший и при жизни не жаловал. А может, просто не было там знакомых у тех, кто бродил с палочкой между могилками и, часто уставая, присаживался на лавочку, скорбно глядя на потемневшие фотографии и облупившиеся памятники. Одинокие при жизни, они искали таких же одиноких, а может, уже примерялись и к тому, что скоро и их фамилия и фотография вот так же появятся на скромном памятнике. Гуров предложил провести процедуру эксгумации рано утром, пока на кладбище нет посторонних, да и работников тоже. К пяти утра заместитель директора кладбища с четырьмя рабочими ждали полицейских у могилы Горобца. Микроавтобус не смог подъехать близко, и Гурову со своими помощниками, криминалистом и судмедэкспертом пришлось пробираться между оградками. — Здесь? — для порядка спросил Гуров, пожимая руку работнику кладбища и подходя к могиле. — Однако и ограда, и памятник! Я думал, что Горобец был одиноким, и хоронили его на пособие от государства. — Так и есть, — подтвердил работник кладбища и, кивнув на Морозова, добавил: — Я вчера вашему коллеге рассказывал, что похоронили этого человека по минимальной цене. Холмик и табличка пластмассовая на проволочной ножке. А спустя месяц пришел какой-то человек, поговорил с нашими мужиками, я имею в виду рабочих, денег им заплатил, вот они и постарались. Из старых оград собрали вот эту, памятник ржавый восстановили, проварили, покрасили и установили. И раз в месяц порядок наводят. — Среди этих рабочих, — Гуров показал на присутствующих, — есть кто-то, к кому подходил тот знакомый Горобца и заплатил деньги? — Есть, вон тот паренек. Эй, Сашка, иди сюда! Худощавый парень лет двадцати двух подошел к ним и озабоченно посмотрел на полицейских в гражданской одежде, потом на своего начальника. — Скажите, Александр, — без всяких предисловий спросил Гуров, — вы сможете опознать по фотографии того человека, который просил вас оборудовать могилу как положено и ухаживать за ней? — Не знаю, — пожал плечами парень. — Обычный вроде. Мужик как мужик. — Возраст у него какой примерно? — Да… не знаю, как у вас, наверное. — Или как у него? — Гуров показал на капитана Морозова, который был лет на двадцать моложе. — Ну да. Или как у него. — Так сколько бы лет ты ему дал на вид? — Лет сорок. Или пятьдесят. — М-да, — покачал головой стоявший рядом Крячко. — Парень, похоже, не очень разбирается в возрасте людей. А опиши его внешность — худой, средний, плотный, толстый? — Да средний. — А рост? — Рост у него… — Парень явно был в замешательстве. — Даже не знаю… — Как у меня? — нетерпеливо спросил Лев, затем взял за локоть одного из рабочих, который был на голову ниже его, и подтащил к себе. — Или как у него? А может, как у вашего начальника? — Да… я же сидел, когда он к нам пришел. Мы в раздевалке нашей выпивали. Холодно было тогда. Я и разглядеть его не успел. Темно у нас было. — Темно было потому, что они свет не включали, — пояснил недобрым тоном начальник. — Они так прячутся, когда пьют. Думают, что мы не догадываемся, что нам не слышно и не видно. Как дети! И выгоняем, и наказываем, а все равно. — Кто еще видел этого человека? — продолжал спрашивать Гуров. — Да никто. Со мной тогда Гешка был, он в соплю пьяный лежал. А Соколов уже ушел… на четвереньках.