– Извините, Анфиса, я, наверное, не смогу сегодня заниматься. Хочу повернуться, чтобы уйти, но Тор загораживает проход, да еще и начинает ржать, опять как конь. – Мышь, она пошутила. Я к себе пойду, только заскочу на кухню, похаваю быренько, мне потом тоже на тренировку. – Роман, я, кажется, настаивала, чтобы в моем доме без «похаваю» и без «быренько», за языком следи и не грохочи аки парнокопытное. – Фис, плиз, не лечи. – Роман Игоревич! Я бы попросила! Лер, извини нас, племянник неуправляемый, только переехал ко мне, и уже началось. Смотри, отправлю домой, будешь знать! Стою столбом. Не знаю, что делать. Глупая ситуация. Зато я уже кое-что знаю. Рома племянник. И раньше он тут не жил. Интересно, почему сейчас? – У родичей в доме ремонт, они свалили в поместье, а у меня школа. Давай куртку, Мышь. Я замираю, потому что Торопов сам снимает с моего плеча рюкзак и тянется, чтобы помочь снять куртку. – Какая она тебе мышь, Ром? Веди себя прилично. Приготовь нам кофе и принеси из кухни канапешки и макарошки. – Я не буду ничего, спасибо, – выдавливаю из себя, стараясь сохранять лицо. – Не тушуйся, Щепкина, ты же голодная? – Тор иронично приподнимает бровь, знает, подлец, что выглядит при этом весьма эффектно. Но я не ведусь. Я не западаю на смазливых качков. Не западаю! Я вообще ни на кого не западаю. – Кофе я выпью. Если можно, с молоком и без сахара, но есть не буду. Это лишнее. – Капучино пойдет? Канапешки легкие с овощами, а макарошки – это пирожные такие, кругленькие, разноцветные. Ага, и обязательно разговаривать со мной как с дебилушкой неотёсанной. Что такое пирожные макарони я прекрасно знаю. Мама тоже их макарошками называет. – Ром, подай Лере тапочки и иди уже, устроил представление, не думала, что ты так ведешь себя с девушками. – Как? – Как шут гороховый. Мне казалось, ты у нас парень неглупый. Лера, проходи в кабинет, детка. Анфиса ловко разворачивает коляску, едет по коридору и скрывается за дверью. Мы с Тором остаемся наедине. Коридор довольно просторный, светлый, но почему-то сейчас он кажется мне тесным и темным. – Обувь снимай, тапки сейчас дам. – Я могу сама взять. – Нет уж, тетушка сказала, чтобы я подал, а я привык слушать старших. – Да неужели… Это вырывается непроизвольно. Хочется прикусить язык, но поздняк метаться. – Ты зачем устроила это шоу в зале? Что? Он серьёзно? Думает, я буду с ним это обсуждать? – Sorry, but I have to go to class. – Ok, honey, see you later. Сам ты… сладенький. Не изменяя маске «мисс Пофигу», снимаю ботинки. Тор ставит перед моими ногами милые меховые тапочки, а потом… потом неожиданно накрывает ладонью мою ступню. – Такая маленькая… Глава 7.2 Он ведь знает, что я не буду реагировать? Он поэтому так делает? Знает, что я не начну кричать, не буду его толкать. Ничего не сделаю. Не потому, что я боюсь напугать Анфису. Просто потому, что не буду, и всё. Я замираю. Мы замираем. Стою на каменной плитке в одних носках. Тор сидит у моих ног. Его рука обжигает. Зачем он… Секунда, две, три… Рома убирает ладонь, пододвигая ближе мягкий тапок. – Надевай. Капучино, значит, – голос безразличный, пустой. Он поднимается, поворачивается, чтобы идти на кухню. Выдыхай, Щепкина, выдыхай. – А зачётная у тебя «двоечка», я бы – да, – голос выцарапывает где-то внутри огненные всполохи. Придурок. Кровь опять отливает от лица. Хотя чего я ждала? Теперь это будет шутка номер «раз» у распрекрасного одиннадцатого «Е». Особенно если Тор завтра повторит эту фразу в классе. Или просто шепнет кому-то из подпевал, или Да Винчи, или Коршуну. Хотя они не считаются подпевалами. Они типа кореша, братья, все трое равны. Три моральных урода. Ладно, Лерка, забей. У тебя занятие. Анфиса ждет. Захожу в кабинет, улыбаюсь, ненавязчиво бегло оглядывая его, словно я тут в первый раз. С удовольствием отмечаю, что вокруг нет никаких явных признаков присутствия Торопова, значит, я не пропустила домашнее фото с племянником. Странно, что моя репетитор не сказала о том, что её родственник учится со мной в одном классе. Ну да ладно. Она не обязана была говорить. А я не обязана спрашивать. Мы погружаемся в бойкую беседу, посвященную путешествиям, обозначениям разных действий сразу в трех временах, настоящем, прошлом и будущем. Что мне нравится в методике Анфисы – она не готовит к долбанному ЕГЭ, единому, чёрт бы его побрал, государственному экзамену, ярмарке тщеславия, а не знаний. Анфиса учит языку. И мне нужен язык, а не баллы. Если я буду знать язык – я сдам. А если не сдам… в конце концов, обучение можно оплатить, и мама и папа не раз говорили мне о том, чтобы я не доводила себя до крайностей и не очковала. – Дочь, если ты не сдашь – мир не рухнет, ничего страшного не случится. Деньги на обучение я заработаю, – папа повторял это постоянно. Папа тоже в курсе, что провалить экзамен – не самое страшное в жизни. Мой папа врач. Он… он знает, что говорит. И мама. Мама тоже доктор. Ей тоже известно, что есть вещи гораздо страшнее оценок и баллов. То, что не получается иногда даже купить, даже за очень большие деньги. И мне это тоже известно. Очень хорошо. Неожиданно хлопает дверь. – Excuse me, ladies, your coffee. Произношение у него отличное, и голос звучит иначе, как-то… благороднее, что ли, богаче. Торопов закатывает в комнату столик, на котором чашки кофе и тарелочки с пирожными и закусками. И два стакана сока, явно свежевыжатого. Он улыбается Анфисе, которая тоже отвечает улыбкой.