– Кто такой? – Друг. Хлоя старалась этого не показать, но я услышал, как напрягся ее голос. Кем бы ни был этот человек, она его боялась. – Друг, – повторил он. Рука так и не опустилась в карман – оставалась наполовину на виду, словно он никак не мог принять решения. Я набрал в легкие воздух, собираясь спросить, кто он такой и что ему надо. Но Хлоя поймала меня за локоть и сжала, давая понять, чтобы я помолчал. – Пока, Ленни, – произнесла она и потащила меня прочь. Ленни остался на месте, но я чувствовал, что он смотрит нам в спину. Ноги меня не слушались. На противоположной стороне улицы я оглянулся: Ленни исчез. – Кто он такой? – поинтересовался я. Хлоя дрожала, ее личико съежилось и побледнело – то ли от холода, то ли от чего-то еще. – Никто. Я замерзла. Пошли домой. Наша квартира располагалась на последнем этаже приземистого бетонного здания. Мы поднялись по лестнице, которая вечно пахла мочой, и открыли дверь. И как только вошли, в горле привычно запершило от скипидара и красок. Место было, скажем прямо, не идеальным в качестве мастерской художника, что компенсировалось приемлемой арендной платой. И застекленной крышей, которая давала хороший свет, хотя и пропускала холод. Работы Хлои стояли у стен гостиной – прямоугольники с белыми полями и неразличимыми в темноте рисунками. Поначалу я удивлялся, каким предметным являлся ее стиль, ожидая чего-то более дерзкого и абстрактного. Работы были импрессионистичны, Хлоя обыгрывала контраст светотени, что напоминало жанр «черного кино». В глубине души у меня возникали сомнения по поводу незаконченного моего портрета, стоявшего на мольберте у окна. Технически он был одним из самых совершенных ее полотен, но я не узнавал выражения своего лица. Может, плохо знал себя? Ни один из нас не протянул руку, чтобы включить свет. Я остановился на пороге спальни и смотрел, как Хлоя зажигает электрокамин. Послышалось гудение, нагревательные элементы стали потрескивать и осветились желтоватым светом. – Так ты мне объяснишь, что произошло? Хлоя, не поворачиваясь, стала раздеваться. – Ничего. Просто человек, которого я когда-то знала. Заныло в груди, болью отдалось в горле. Я не сразу сообразил, что это ревность. – Это твой кавалер? – Ленни? – удивилась Хлоя. – Нет. – Кто же тогда? Хлоя подошла ко мне в одном белье. – Шон… Я разнял ее объятия. Сам не знал, почему сержусь: то ли оттого, что напугался на улице, то ли вдруг понял, что совершенно не знаю Хлою. – Он приходил в бар, где я работала. Этого довольно? Там и не на таких насмотришься. Она подняла на меня широко раскрытые, невинные глаза. В знакомой обстановке квартиры недавняя встреча уже начала забываться. И у меня не было причин ей не верить. Я разделся и лег в постель. Мы лежали в темноте, касаясь друг друга. Несмотря на включенный электрокамин, воздух в спальне был свежим. Хлоя пошевелилась, прошептав мое имя. Мы обнялись, но когда порыв страсти затих, я лежал и сквозь окно в потолке смотрел на звезды. – Жасмин сегодня заявила нечто странное, – наконец произнес я. – Мол, ты в полном порядке. Что бы это значило? – Спроси у Жасмин. – Следовательно, тебе нечего мне сказать? В темноте я не видел ее лица, но по блеску глаз понял, что они открыты. – Конечно, нечего, – промолвила Хлоя. – А чего бы ты хотел? Глава 5 Когда утром пришла Матильда, я уже собрал вещи и готовился к уходу. Понял, что это она, до того, как увидел ее – научился отличать ее твердую поступь от шлепанья «вьетнамок» Греттен. Ее взгляд остановился на стоявшем на матрасе застегнутом рюкзаке, но если она и сделала какие-то выводы, то держала их при себе. Матильда принесла поднос, на котором стояла тарелка с едой и лежал чистый бинт. Сегодня утром мой рацион расширили: добавили чашку горячего кофе. – Вот ваш завтрак. – Матильда поставила поднос. – Можно поменять повязку? Я сел на матрас и закатал на ноге джинсы. Во время внезапно прерванного ночного похода бинт истрепался и испачкался. Если бы не это, я бы мог подумать, будто неудачная прогулка мне приснилась. При свете дня воспоминание о статуях казалось нереальным, и я убедил себя, что слышал всего лишь крик лисы. Наверное, зверь попал в один из капканов Арно. Я ему мог только посочувствовать. – Вы сможете позднее отвезти меня на дорогу? – спросил я, когда Матильда принялась разматывать бинт. Она не поинтересовалась, почему он такой грязный. – Уезжаете? – Сразу после завтрака. Хочу выйти как можно раньше. Решение было принято после того, как я проснулся. Если вчера я сумел добрести до леса и вернуться обратно, следовательно, готов к походу. Мог бы доковылять до дороги и сам, но зачем тратить силы до того, как путешествие началось? Я до сих пор не решил, что стану делать и куда отправлюсь, но последняя стычка с Арно убедила меня, что лучше отсюда убраться и попытаться что-то предпринять. Что угодно, только не оставаться на ферме. Матильда продолжала разматывать повязку. – Вы уверены? – Если подбросите меня до шоссе, я проголосую и остановлю какую-нибудь машину. – Как хотите. Равнодушие Матильды огорчило меня. Я смотрел, как она снимает бинт и убирает со ступни тампоны. Когда не осталось ни одного, я с облегчением отметил, что нога нисколько не хуже. Наоборот, на вид она даже лучше: уменьшилась отечность и сами раны были не такими воспаленными. – Вроде все неплохо? – Я надеялся, она укрепит мой оптимизм. Матильда не ответила, осторожно поворачивала ступню то в одну, то в другую сторону, затем дотронулась до края одной из ран. – Не больно? – Нет. – Я следил за выражением ее лица, пока она изучала ступню. – Все в порядке. Матильда промолчала. И когда щупала мне лоб, ее лицо оставалось бесстрастным. – Жара не ощущаете? Не лихорадит? – Нет. А что? – Такое впечатление, что у вас температура. – Она снова наклонилась над моей ступней. Я потрогал лоб, но не понял, горячий он или нет. – Больше воспалилось? Перед тем как ответить, она чуть помедлила. – Я так не думаю. Неожиданно мне показалось, будто желтоватый налет припухлостей вокруг ран приобрел нехороший оттенок. Я с беспокойством наблюдал, как Матильда очищает ступню и накладывает новый бинт. – Что-то не так? – Не сомневаюсь, что все идет, как надо. – Она не поднимала головы, и я не видел ее лица. – За процессом хорошо бы последить, но ведь вы спешите. Я посмотрел на свою ногу. И вдруг ощутил боль в мышцах. Вероятно, она являлась следствием ночного напряжения. А если… – Может, мне задержаться еще на денек? – Вы вольны оставаться здесь сколько угодно. Я ничего не сумел прочитать на лице Матильды – ни когда она собирала вещи, ни когда направлялась к люку. Оставшись один, я попытался проанализировать свои ощущения. Нет, лихорадки я не чувствовал, но самое последнее, что мне было нужно, – свалиться больным на какой-нибудь богом забытой французской дороге. Да и идти мне особенно было некуда. Днем меньше, днем больше – никакой разницы. Мелькнула мысль, что Матильда добивалась именно такого результата, но я выкинул ее из головы. Мое присутствие на ферме доставляло ей одни неприятности. У нее было не больше причин желать, чтобы я остался, чем у меня. По крайней мере так я себе говорил. Но, проглотив антибиотик и приступив к завтраку, понял, что испытал облегчение. К полудню на чердаке сделалось невыносимо жарко, и от запаха плесени от сваленной здесь старой мебели появился зуд на коже. Я слушал музыку, задремал, а когда проснулся, обнаружил рядом с открытым люком поднос с обедом. Протирая глаза, решил поесть на улице. Арно предупреждал, чтобы я не попадался ему на глаза, но даже он не вправе требовать, чтобы я целый день торчал в амбаре.