Мы с Джанет говорили о том, как стать более хорошими христианами и больше делать для бездомных. Одним дождливым воскресным вечером мы решили встретиться в моей квартире, приготовить сандвичи, а потом раздать их бездомным в моем районе. – Мне просто кажется, что неправильно будет давать им деньги, – сказала Джанет. – Я не знаю, на что они их потратят. Мы сидели в квартире, куда только что переехали мы с Ли, слушали кассету Ника Дрейка и готовили сандвичи с арахисовым маслом и желе. Наш план был таким: сложить сандвичи в бумажные пакеты вместе с веганским печеньем и раздать их всем бездомным, которых встретим. Обычно бомжи ненавидели веганскую еду. Я, бывало, шел по улице с остатками продуктов из «Анжелика Китчен», самого старого и знаменитого нью-йоркского веганского ресторана, и видел какого-нибудь бездомного у «Купер-Юниона» на Сент-Маркс-плейс. – Есть мелочь? – спрашивал он. – У меня есть немного еды, – отвечал я. – Не хочешь? – Да ну на хрен, я не жру это говно, – отвечал он. – У тебя есть доллар, я хоть в «Попайс» схожу? Однажды какой-то мужик у станции 6-й линии метро возле Лафайет-стрит и Астор-плейс взял мою веганскую еду, но, заглянув в пакет, явно пал духом. – Эх, мужик, я-то думал, у тебя будет немного козлятины, – сказал он. – Козлятина – это вегетарианская еда. Я хотел сказать ему: «Нет, козлятина – тоже не вегетарианская еда», но вместо этого просто ответил: «Благослови тебя Бог» и ушел по Лафайет-стрит, оставив его печально разглядывать остатки фасоли адзуки с гарниром из бурого риса. Сандвичи с арахисовым маслом и желе и печенье казались нейтральным вариантом: веганская еда, но не откровенно веганская. Может быть, если нам повезет, никто хотя бы не кинет это на землю и не скажет: «Проваливайте». Джанет купила большой пакет из магазина J. Crew; мы наполнили его сандвичами и печеньем и вышли. В восемь вечера поздним осенним днем было холодно. То был не резкий канадский холод, а тяжелый, влажный холод, от которого у меня болело лицо. Мы повернули направо на Мотт-стрит, потом налево на Блекер-стрит. На Блекер-стрит всегда были бездомные… но по какой-то причине именно сегодня их не было. Шел мелкий дождик, и пакет из J. Crew стал промокать. Наши лица онемели от холода, ноги промокли, но мы все блуждали по нижнему Манхэттену в поисках бездомных, которых можно покормить. – Прямо как в «Хранителях», – сказал я. – В чем? – спросила Джанет. – Это комикс такой, – ответил я. – Все бездомные исчезли. Или, может быть, как в «Зеленом сойленте»? Иронично будет: мы кормим бездомных, а потом их перерабатывают в еду. – Фу, какая гадость, Мо. Мы прошли на запад по Четырнадцатой улице, и мне вспомнилась песня Television под названием Venus, где Том Верлен пел «Бродвей выглядит так по-средневековому»: сегодня весь Нью-Йорк выглядел по-средневековому. Город был окутан холодным туманом, и все фонари выглядели как гало, а все здания – как черные замки. – Где все бомжи? – спросил я, пока мы шли по Юниверсити-плейс. – Может быть, в парке Вашингтон-сквер? – предположила Джанет. – Не уверен, что там безопасно. – Ну, посмотреть-то можно. Парк Вашингтон-сквер просто сочился угрозой. Мы видели там несколько человек, но это были наркодилеры, а не бомжи. Дилеры, скорее всего, вряд ли обрадуются, если какие-то белые ребята из Коннектикута двадцати четырех лет от роду станут совать им сандвичи с арахисовым маслом и желе в бумажных пакетах. Особенно учитывая то, что большинство наркодилеров зарабатывают куда больше, чем большинство двадцатичетырехлетних белых ребят из Коннектикута. Мы прошли к востоку и сели на мокрую каменную скамейку возле высоких зданий Нью-Йоркского университета в Мерсере. Мы так и не раздали ни одного сандвича, а на каменной скамейке было еще и очень холодно. В двадцать четыре года должна быть сильная страсть и секс по десять раз в день. Мы с Джанет встречались с перерывами два года. Познакомились мы несколько лет назад в группе по изучению Библии в Коннектикуте и с тех пор пытались быть добрыми христианами, которые встречаются. Наши отношения были дружескими, но не страстными. Мы никогда не бегали по улицам с криками: «Я влюблен!» Никогда не тосковали друг по другу. У нас были спокойные, в основном целомудренные отношения. А где-то в глубине души я понимал, что в двадцать четыре года отношения не должны быть спокойными и целомудренными. В двадцать четыре года должна быть сильная страсть и секс по десять раз в день. Нам было по двадцать четыре, но мы занимались сексом раз в месяц и после этого молились Богу о прощении. – Я хочу, чтобы мы расстались, – сказал я. Она уставилась на землю, ссутулив плечи под мокрым красным пальто. Сидя на холодной мокрой скамейке, я наконец признался себе в том, о чем долго боялся думать: отношениям нужно положить конец. Я немного помолчал, надеясь, что, может быть, сейчас чудесным образом вмешается Бог и устроит конец света, чтобы мне не пришлось заводить разговор о расставании, но нет. Я нарушил печальное молчание. – Джанет, мне надо кое-что сказать. – Ой, – ответила она дрожащим голосом. – Что же? – Я очень не хочу так говорить, но у нас ничего не получается. – Кормить бездомных? – Да, это тоже не получается. Но я говорю о наших отношениях. По-моему, они никуда не ведут. – Что ты имеешь в виду? – Джанет повернулась ко мне, у нее в глазах стояли слезы. Я замолчал. Джанет была такой доброй, и она любила меня, но я хотел остаться один. – Я хочу, чтобы мы расстались, – сказал я. Она уставилась на землю, ссутулив плечи под мокрым красным пальто. – Прости, – добавил я. Она просто сидела на скамейке и тихо плакала. Я огляделся. Нью-Йорк был пуст. Холодный туман превратился в довольно сильный прохладный дождь. Моя шляпа была мокрой, а перчатки насквозь промокли. – Прости, – снова сказал я, – но мне кажется, что именно этого я хочу. – Тебе кажется? – с неожиданным ядом произнесла она. – Ты говоришь мне, что хочешь со мной расстаться, потому что тебе кажется, что ты этого хочешь? Я сглотнул. – Нет. Я знаю, что хочу этого. Она громко заплакала, по-прежнему смотря на землю. – Блин, – сказал я. – Блин. Она перестала плакать и посмотрела на меня, судя по всему, обнаружив в себе какие-то внутренние резервы силы. – Ну, ты знаешь, чего хочешь, – сказала она, – так что, пожалуй, нам надо идти. Она встала и отряхнула капли с пальто. – Хочешь расстаться – мы расстаемся, – бесстрастно сказала она. Я взял мокрый пакет с сандвичами и печеньем. – Проводить тебя до метро? – спросил я. – Да, Моби, проводи меня до гребаного метро, – сказала она. Мы пошли на восток, не говоря ни слова. Ни одного бездомного мы так и не встретили. Пакет с сандвичами и печеньем был мокрым и тяжелым. – Хочешь забрать их? – спросил я. – Нет, – сказала она и взяла у меня пакет. – Да ну все на хрен, – сказала она и вышвырнула его в переполненный мусорный бак возле «Макдоналдса». Я оскорбленно уставился на нее. – Я мог бы кого-нибудь этим накормить, – сказал я. – Тут некого кормить, Моби, – ответила она. – К тому же все уже промокло. Мы стояли у входа на станцию линии N на углу Бродвея и Сент-Маркс-плейс. Дождь все усиливался. – Думаешь, пойдет снег? – с надеждой спросил я. Джанет лишь окинула меня раздраженным взглядом. – Ну? – спросила она. – Я не знаю, что делать, Джанет, – сказал я. – Мы расстались, Моби. Тебе не надо ничего делать. Она отвернулась и пошла вниз по лестнице метро, ее мокрое красное пальто блестело в резком белом свете флуоресцентных ламп. Я был свободен. Печальный, мокрый и свободный. Я не знал, как встречаться, не знал никого, кто согласился бы встречаться со мной, но я был свободен. Я повернулся и пошел вниз по улице, прислушиваясь к звукам мокрых шин такси на Бродвее. Мое лицо замерзло от холодного дождя, а шляпа пахла мокрой псиной. Я сделал это – расстался с Джанет. Но почему мне больно? И почему вообще быть одному лучше, чем быть с кем-то, кто тебя любит? Я пошел на юг, мимо закрытых магазинов электроприборов и обуви. На углу Бродвея и Блекер-стрит стоял какой-то бездомный и курил сигарету. – Слушай, помоги, а? Мелочи не найдется? – спросил он. – Вот тебе, – ответил я и отдал ему все четвертаки, которые мы взяли с собой. – Эй, спасибо, мужик! – сказал он. – Благослови тебя Бог, – ответил я. – Я пойду куплю что-нибудь в KFC, спасибо! – воскликнул он и торопливо пошел куда-то под дождем.