После часа ожидания очередь наконец дошла до меня. В фойе ночного клуба за большим складным столом сидели три человека и перебирали документы. Один из них спросил: – Какую работу ищешь? Помощник официанта, бармен, охранник? – М-м-м… а у вас есть вакансия диджея? – спросил я. Повисла неловкая пауза, затем они все расхохотались. – Нет, у нас нет вакансии диджея, – ответил мне обескураживающе спокойный женский голос из-за стола. Ко мне обратилась красивая негритянка в длинном черном пальто поверх потрепанной футболки New York Dolls. – Юки уже нанял диджея, – объяснила она. – Ох. Можно мне хотя бы оставить вам кассету? – спросил я. – Тут с одной стороны хаус, а с другой – хип-хоп. Вы не сможете передать ее человеку, который нанимает диджеев? Она с жалостью посмотрела на меня, но кассету все-таки взяла. А потом посмотрела на человека, стоявшего в очереди за мной. Я застыл. – Ладно, спасибо, – сказал я. Ответа не последовало. – До свидания. Я торопливо вышел и нашел на углу телефон-автомат, из которого собирался позвонить Джанет. Он оказался сломан. Я дошел до следующего телефона-автомата в квартале отсюда – он тоже был сломан. Шел дождь, я замерз, темные тучи висели низко, а я только что опозорился перед клевой, красивой женщиной в ночном клубе, который станет самым лучшим на планете. Мне хватило дерзости мечтать, что я смогу стать диджеем в «Марсе». Вот я дурак. А теперь я стою и таращусь на сломанный телефон-автомат, а мои ноги заливает смесь из дождевой воды и крови животных. У меня было с собой несколько долларов, так что я пошел в магазин здоровой пищи на углу Тридцатой улицы и Восьмой авеню. Когда я торопился с фабрики в город, я был полон надежд, что наконец-то смогу стать настоящим диджеем в Нью-Йорке. А сейчас я шел под дождем, сгорбившись от холодного ветра, чтобы купить жратвы у местных хиппарей. Я взял соевое молоко и хлеб из пророщенного зерна, перепрыгнул турникет, чтобы сесть на линию F, подумал, что F – как раз самая удачная оценка для этой поездки в Нью-Йорк, пересел на поезд до Гранд-Централа на Сорок второй улице и даже купил билет обратно до Стэмфорда, чтобы не сидеть в туалете. В электричке я съел хлеб и выпил соевое молоко; временами я смотрел через поцарапанные окна на виды Южного Бронкса, временами – заглядывал в журнал New York Rocker, забытый кем-то на сиденье. Этот человек не спрашивал меня, не живу ли я на фабрике незаконно; он просто проложил провода и поставил телефонную розетку. Когда он уходил, я чуть не спросил его имя, чтобы потом назвать первенца в его честь. У групп, о которых писали в New York Rocker, были контракты на запись, и они играли концерты. Давали интервью. Выпускали пластинки. Их фотографировали. Слушали их музыку. Обо всем этом я мечтал. Я хотел играть для настоящих зрителей. Хотел работать диджеем в темных, заполненных залах Нью-Йорка. Но на деле я был почти бездомным двадцатитрехлетним музыкантом-электронщиком, чьим единственным источником реального дохода была работа диджеем по понедельникам в маленьком баре в Порт-Честере, штат Нью-Йорк, и по субботам – в клубе для всех возрастов в церкви Гринвича. Когда я сошел с поезда в Стэмфорде, дождь усилился, и обратно на фабрику я бежал. Дойдя по длинному коридору до моей крошечной студии, я позвонил Джанет. Меня до сих пор изумляло то, что у меня вообще есть телефон. Переехав на фабрику, я позвонил в телефонную компанию и спросил, нельзя ли установить мне его. На следующий же день прислали техника, и через пять минут после его приезда у меня уже был работающий телефон. Этот человек не спрашивал меня, не живу ли я на фабрике незаконно; он просто проложил провода и поставил телефонную розетку. Когда он уходил, я чуть не спросил его имя, чтобы потом назвать первенца в его честь. – Ну что, как все прошло? – возбужденно спросила Джанет. – Тебя взяли? – Ну, в очереди было много народу, все искали работу, но я оставил кассету одной из женщин, которая там всем заведует, – ответил я. – Отлично! Как себя чувствуешь? – Хорошо, – соврал я. Мы поболтали еще несколько минут, договорились, что в воскресенье сходим в церковь, и я положил трубку. Я сделал все возможное, чтобы мне дали работу в «Марсе». Помчался в Нью-Йорк под дождем. Оставил кассету, украшенную представлением студента-бухгалтера о клевых граффити. А теперь все в руках Божьих. Ну, не кассета, конечно. Кассета, скорее всего, уже валяется в мусорном баке или стоит в чьем-нибудь автоответчике. Но вот ситуация – в руках Божьих. Так что я сделал то же самое, что и всегда: включил свою студию и начал работать над музыкой. До полуночи я сочинял тихий эмбиент-хаус, потом снял наушники и выключил оборудование. Приготовив овсянку, я стал читать потрепанную книгу по «Звездному пути» в бумажной обложке, поставив фоном кассету Дебюсси. Сидя у окна и слушая, как дождь со всей силы хлещет по огромным фабричным окнам и отопительным трубам, я был счастлив. Я давно не мылся и вонял, жил на заброшенной фабрике в наркоманском районе, день вышел сплошным разочарованием, но я был спокоен и счастлив. В четыре утра я лег спать в свою маленькую кровать, все так же слушая дождь. Я нажал «Пуск», кассета перемоталась, и я услышал, пожалуй, лучшее сообщение за всю историю автоответчиков: – Привет, это Юки Ватанабэ звонит, из ночного клуба «Марс». Мне нужен диджей Моби. Наутро дождь прекратился, но было по-прежнему холодно и пасмурно. Я снова приготовил овсянку на плитке, а потом достал из запасов несколько орешков миндаля и апельсин. Миндаль и апельсины были роскошью, но вчерашний день выдался довольно гадким, так что я хотел себя побаловать. У меня практически закончилась вода, поэтому после завтрака я сходил в бодегу вниз по улице и купил две большие пластиковые бутылки. Вернувшись на фабрику, я заметил огромные кучи грязи на пустой парковке; когда-то это были зачатки большого жилого комплекса, но сейчас они превратились просто в кучи грязи. Вернувшись в студию, я увидел сообщение на автоответчике. Я нажал «Пуск», кассета перемоталась, и я услышал, пожалуй, лучшее сообщение за всю историю автоответчиков: – Привет, это Юки Ватанабэ звонит, из ночного клуба «Марс». Мне нужен диджей Моби. Я послушал твою кассету. Позвони мне по поводу работы диджея в «Марсе». Я застыл, ошеломленный. Потом еще раз прослушал запись. И еще раз. Кто-то по имени Юки с сильным японским акцентом послушал мою кассету с миксами, и этот человек хочет, чтобы я стал диджеем в «Марсе». Я в четвертый раз переслушал сообщение, чтобы убедиться, что оно настоящее. Потом в пятый. Ну и для полного счастья – в шестой. Снимая трубку, я был в ужасе. Мне нужно позвонить этому Юки и как-то убедить его дать мне работу диджея в клубе «Марс». Пожалуйста. Это все, что я мог сказать – ему, или Богу. Пожалуйста. Я сжал трубку потной рукой и набрал номер. – Здравствуйте, это Юки Ватанабэ, – медленно прогрохотал голос в телефоне. – Алло, это диджей Моби, – очень быстро сказал я. – Вы звонили мне по поводу работы диджеем в «Марсе»? – Да, я слушал твою кассету. Очень интересно. Можешь выйти на работу в пятницу ночью? – Да. Да, я могу выйти в пятницу ночью. – Хорошо. Будешь играть в подвале. С десяти вечера до четырех утра. Платим сто долларов. – Спасибо! Увидимся в пятницу. – Хорошо, диджей Моби. Я повесил трубку и подумал об Уокере Перси. В его романе «Кинозритель» есть сцена, где главный герой после происшествия оказывается в музее. Наступает момент ясности, и он вдруг видит маленькие пылинки в лучах солнца. Моя жизнь только что изменилась – причем я еще даже не осознавал масштаба перемен, – и я увидел пылинки в свете зимнего солнца, струившегося через огромные окна. Я сел на ковер, все еще сжимая в руках телефон, мои нейроны кипели, словно кружащиеся атомы в образовательном фильме по каналу PBS. Это в самом деле произошло? Или у меня галлюцинации? Может быть, древние фабричные испарения повредили мне мозг? Я еще раз переслушал запись на автоответчике: да, она настоящая. Меня только что взяли диджеем в подвал самого крутого клуба на планете. Мир вокруг меня исчез. Я больше не видел заброшенной фабрики, и телефона, и даже неба, обрамленного окном. В моем воображении был лишь подвал «Марса». Я представил себе комнату, покрашенную в черное, с низким потолком и идеальной звуковой системой. Темное место, полное демонически клевых людей, а я стою в диджейской будке и играю для них хип-хоп и хаус. Я позвонил Джанет. Ее не было дома, но я смог поговорить с автоответчиком. – Джанет, ты не поверишь, что произошло! – выпалил я. – Позвонил Юки из «Марса». Я выхожу на работу диджеем в «Марсе» в пятницу ночью. Не могу поверить, не могу. Позвони мне! Не могу поверить. Я повесил трубку. Мне нужно было поблагодарить Бога, так что я встал на колени на украденном ковре. – Спасибо тебе, Господи, – прошептал я. – Спасибо. Вот и все – спасибо. Глава вторая Веганское печенье – Кто-то застрелил Джейми? – спросил я, стоя у заброшенной фабрики в Стэмфорде солнечным днем в пятницу и разговаривая с таким же «нелегалом», как я сам. – Не, его зарезали, – ответил нелегальный жилец по имени Педро. – Вчера вечером кто-то услышал крики, а потом увидел, как двое каких-то ребят бегут по коридору. Заглянули в комнату Джейми, а он валяется на полу в луже крови. Педро был фотографом и художником-граффитистом. Его работы были по всей фабрике – в лифтах, на мусорных контейнерах, на каждом дюйме погрузочной платформы. Он всегда носил старую мотоциклетную куртку из коричневой кожи и жил на фабрике уже лет десять. – Да ты шутишь, – сказал я. – Мы же вчера виделись. Смотри, даже его мотоцикл еще здесь. Педро посмотрел на «Триумф» Джейми, припаркованный между двумя мусорными контейнерами. – Думаешь, его кто-нибудь заберет? – спросил он. – Я удивлен, что он еще здесь, – сказал я. – Могу я его стащить, если Джейми мертв? Повисла долгая неловкая пауза, в течение которой мы оба разглядывали мотоцикл. Наконец я сказал: – Думаю, с ходу на это не ответишь. Другие нелегалы и я не боялись, что и нас кто-то убьет; куда больше мы опасались, что полиция поймет, что тут происходит, и выселит нас. Одним из достоинств жизни на фабрике было то, что никому не было дела, чем занимаемся мы, нелегалы. Кроме сочинения электронной музыки и диджейства, я играл на барабанах в панк-роковой группе под названием The Pork Guys и стучал по металлическим банкам в индастриал-группе Shopwell; когда нам нужно было репетировать, мы приносили аппаратуру в какой-нибудь пустующий зал фабрики и шумели сколько вздумается. Никто не жаловался. Это, в конце концов, заброшенная фабрика в наркоманском районе. Пока мы никого не убивали, нас оставляли в покое. Но в прошлом месяце кто-то убил бомжа на парковке, а теперь еще и зарезали Джейми. Другие нелегалы и я не боялись, что и нас кто-то убьет; куда больше мы опасались, что полиция поймет, что тут происходит, и выселит нас. Трупы на заброшенной фабрике – не самое лучшее средство для поддержания анонимности. – Если нас прогонят, куда ты пойдешь? – спросил я у Педро. – Не знаю, – ответил он. – Бруклин, может быть? Или Нижний Ист-Сайд? У меня есть друзья в брошенном доме на Авеню Си. Но там крысы водятся. Большинство нелегальных жильцов обитают в заброшенных многоквартирных домах – и, поскольку в этих домах ранее жили люди, обычно там кишмя кишат крысы и тараканы. Одно из главных достоинств жизни на заброшенной фабрике, не считая миллиона квадратных футов неиспользуемого промышленного пространства, – как раз отсутствие этой живности. – А ты? – спросил Педро. – Куда ты пойдешь? – Вернуться домой я не могу, – сказал я. – Наверное, как-нибудь переберусь в Нью-Йорк. – А у тебя деньги на это есть? Или там тоже будешь бомжевать?