— Стоит только пощекотать форель, и она прыгнет к тебе в руки. — Гамлет подмигнул мне и пошевелил пальцами. Предположив, что он собирается пощекотать меня, я стряхнула с плеч его плащ, соскользнула в воду и оттолкнулась от берега. — Вы не сможете подманить меня, как рыбку, — сказала я, потому что мне не понравилась его насмешка. — Действительно, не смогу, потому что ты подобно ужу из поговорки, всегда ускользаешь от меня, — крикнул он. Я поплыла против течения, ощущая напор воды. Гамлет следовал за мной по берегу, подражая движениям пловца. — Ну, прямо настоящая русалка! В верхней части женщина, а хвост рыбий. Я не отличалась пышными формами русалки, мое тело было худеньким, как у мальчика. Зачем он меня дразнит? Я перевернулась на спину и забила ногами, стараясь забрызгать его красивую одежду и заставить отстать от меня. Но он лишь рассмеялся и приподнял край туники, чтобы показать мне, что он и так уже промок насквозь. Когда я подплыла к тому месту, где ивы склонились над глубоким прудом, по которому стремительно протекал ручей, я перестала грести. Я уже начала задыхаться. Мой корсаж и юбка висели на ветке дерева на берегу, так далеко, что я не могла подойти к ним на глазах у Гамлета. — До свидания, лорд Гамлет, — сказала я, намекая, чтобы он ушел. Принц улыбнулся, поклонился и пошел прочь. Он взобрался на луг над ручьем, усыпанный золотистыми маргаритками. — Я вернулся, мой добрый Горацио! Я только что поймал русалку. Никогда не думал, что найду такое чудо вдали от моря! — крикнул Гамлет со смехом. Я увидела его друга на гребне холма, он наблюдал нашу встречу. За спиной Горацио едва виднелись вдали суровые стены Эльсинора. Когда они ушли, я выползла из воды и надела согретую солнцем одежду под прикрытием ветвей ивы. Сердце мое стремительно билось от волнения. Глава 4 Наверное, кто-нибудь поговорил с моим отцом о моей невоспитанности. Вскоре после происшествия у ручья он купил мне новое атласное платье и гребни из рога для волос. Не привыкшими к подобной работе пальцами отец распутывал пряди моих волос и расчесывал их, пока у меня не заболела голова. Потом велел мне ходить вместе с ним, когда он отправляется к королю, делать реверансы и кивать головой в присутствии королевы Гертруды, но ничего не говорить. — Не смотри на солнце, иначе ослепнешь, а стой в его лучах, и пускай они тебя согревают, — наставлял он меня. Это было одним из многих высказываний отца, которые он заставил меня запомнить. Правда, Гертруда была такой величественной и прекрасной, что я боялась взглянуть на нее, даже когда она прикоснулась к моим кудрям и спросила, как меня зовут. — Это Офелия, моя дочь и мое сокровище, точная копия ее покойной и горячо оплакиваемой матери, — величественно произнес отец раньше, чем я успела открыть рот. Гертруда приподняла мою голову за подбородок, и я посмотрела ей в глаза, серые, глубокие и загадочные. — У нее милое лицо, очень красивая девочка, — прошептала королева. — И очень живая, по-моему, — прибавила она с улыбкой. Меня охватило смутное чувство тоски, я опустила глаза и присела в глубоком реверансе. После одобрительных слов королевы Гертруды моя судьба изменилась, я стала одной из приближенных. В тот же день отправили слугу за моим маленьким сундучком. Отец улыбался и напевал себе под нос, он радовался за себя. Однако мне не хотелось переселяться. Хоть я не питала большой любви к отцу, его общество было мне привычным. И я не хотела менять свои привычки. — Я не хочу покидать тебя и Лаэрта, — умоляющим тоном просила я. — Но я не могу о тебе заботиться. Я понятия не имею, как воспитывать юную леди. С такой задачей лучше всего справятся женщины. — Отец говорил так, словно это истина, очевидная для всех, у кого есть хоть капля здравого смысла. Я упиралась каблуками в землю и сопротивлялась, пока он тянул меня за руку. — Идем же, хватит капризничать, — сказал отец, но уже мягче. — Прислуживать королеве — большая честь. — Но что мне делать, если она будет недовольна, или будет грубо обращаться со мной? — Повинуйся ей. Вот и все! Иди скорее, девочка, не будь глупой, — приказал отец, снова теряя терпение. Потом он вложил мне что-то в ладонь. Это был миниатюрный портрет моей матери в золотой рамке. Я почувствовала, что во мне загорелся слабый огонек отваги. Путь от дома отца на задворках замка до покоев Гертруды в самом сердце Эльсинора показался мне долгим. Мы много раз сворачивали из зала в зал, и я почувствовала, что перестала понимать, куда иду. Я шла за слугой мимо жилых помещений придворных и министров, гораздо более просторных, чем комнаты отца. Я следовала за ним через караульные помещения, где спали, болтали и играли в кости мужчины. Они едва взглянули на нас, когда мы вошли в коридор, ведущий в покои королевы. Я шла все медленнее, разглядывая длинную галерею над обширным залом внизу. Ее стены покрывали гобелены, на которых были вытканы боги и богини, солдаты и охотники, дамы и единорог. Я начала думать, что, возможно, будет интересно проводить время среди такого великолепия. Когда мы пришли в комнату возле спальни королевы, слуга оставил меня одну и ушел. В узкой, залитой солнцем комнате стояла кровать, табурет, кособокий стол и лежал тростниковый коврик. Там был камин, где я могла разводить небольшой огонь, чтобы согреться. Окно выходило на юг, я выглянула из него и увидела далеко внизу сад и лабиринт. Не зная, что будет со мной дальше, я сжала в руке портрет матери, я чувствовала себя одновременно покинутой и избранной, полной отчаяния и надежды. Хриплое дыхание и шаркающие шаги предупредили меня о чьем-то приближении. Женщина преклонных лет вошла в мою комнату. Тучная, задыхающаяся, она все время вытирала свой влажный лоб и шею. Из-под ее шапочки выбивались белые кудри, похожие на ростки бледного мха. Это была Элнора, леди Вальдемар. На ее долю выпала незаслуженно неприятная обязанность обучать меня придворным манерам и руководить моим образованием. Она сразу же дала мне понять, какая это невыполнимая задача. — Я слышала, что ты любишь сбрасывать юбки и плавать! Что ты бегаешь по дворцовой территории и дерешься с мальчишками! — От возмущения леди повышала голос в конце каждой фразы. — Это должно прекратиться, потому что нет ничего более неподобающего для придворной дамы королевы Гертруды. — Кудряшки Элноры запрыгали, когда она неодобрительно трясла головой. Я считала несправедливым, что она меня ругает, но ответила только: — Я очень хочу делать только то, что вам понравится. — Отец гордился бы таким ответом. — Конечно, хочешь. Иначе тебя отошлют назад в ту пещеру, откуда ты явилась. Сколько тебе сейчас? Одиннадцать лет? И тобой все это время никто не управлял! Ба! Ни одна лошадь не станет терпеть уздечку и не кусаться после стольких лет. Мне не понравилось, что меня сравнивают с лошадью. — Я умею сама собой управлять, когда учусь, — возразила я. — Я могу часами сидеть, не двигаясь, когда читаю Птолемея или Геродота. — Я стремилась показать ей, что обладаю кое-какими достоинствами и достаточно образована. — Больше ты не будешь изучать никаких философов древности, — твердо произнесла Элнора. — Ни одному мужчине не нужна жена, более ученая, чем он сам, он будет опасаться, что она окажется строптивой и заставит его носить юбки. — Я не стану строптивой! — воскликнула я, вспоминая о том, как часто я превосходила Лаэрта в учении. Но потом прикусила язык. Нужно ли всегда возражать? — Пожалуйста, научите меня, как я должна себя вести, — покорно попросила я. — Описание того, что ты должна узнать о правилах приличия, заняло бы много томов, — с усталым вздохом ответила она. — Девочки благородного происхождения обладают врожденными навыками достойного поведения. Другие могут тренироваться и научиться этому, но с очень большим трудом. Я начала отчаиваться, но потом напомнила себе о своей успешной учебе и поклялась овладеть этой новой наукой. Затем Элнора заставила меня снять одежду, она осмотрела мои руки и ноги и пощупала пульс на запястье. — Хорошее, крепкое тело. Сильные конечности и хорошее телосложение, — сказала леди одобрительным тоном, несколько обнадежив меня. Она обратила внимание на гладкие шрамы на моей спине и ногах, и я рассказала ей, как меня укусила собака. — Ну, нечего стыдиться. Красота многих юных дам пострадала от оспы. Тебе еще повезло. Она измерила мой рост, лентой обмерила талию и записала цифры. Сказала, что я должна иметь гардероб белья и простых платьев, соответствующих моему новому положению. Перспектива сменить поношенные, некрасивые платья, из которых я уже давно выросла, на новую одежду обрадовала меня. Я даже начала надеяться, что Элнора будет добра ко мне, если я не буду доставлять ей много хлопот. Но в последующие дни мне часто бывало грустно, словно я переселилась за океан, а не просто на другую сторону двора Эльсинора. Я скучала по занятиям и по той радости, которую испытывала, бегая вслед за Лаэртом и его товарищами. Несмотря на то, что я попала в мир женщин, я все равно чувствовала себя ребенком, которого все игнорируют, затерянного в этом новом царстве. Придворные дамы, с их яркими перьями и щебечущими голосами, напоминали множество птиц в золоченой клетке. А я была среди них простой малиновкой, я стремилась к свободе и не могла петь, сидя за решеткой. Элнора сказала, что я не должна дуться и выражать недовольство. Она каждый день повторяла мне правило: «Леди должна всегда стремиться угодить: сначала — королеве, которой она служит, потом — мужчине, за которого выйдет замуж». Потом прибавляла: «Только ребенок может заботиться о собственном удовольствии. А ты, Офелия, уже не ребенок». От ее упреков мне становилось еще тоскливее, будто я виновата в том, что я — ребенок, и я должна искупить этот грех. Стать леди, как я узнала, не так-то легко. Мне не давались новые уроки, особенно искусство вышивки. Дамы Гертруды гордились своим искусным владением иглой, но для меня эта тонкая, острая сталь стала орудием пытки. Я до крови исколола свои неуклюжие пальцы и загубила много ярдов шелка прежде, чем овладела самым простым швом. Я бы с радостью провела много часов за чтением или письмом, но за шитьем все время ерзала, а иногда плакала от скуки. И все-таки я прилежно трудилась, радовалась самой крохотной похвале Элноры. Я верила, что ее доброе отношение, в свою очередь, расположит ко мне королеву. Я старалась думать так же, как отец. Я хотела быть послушной дочерью и не опозорить его неудачами в учебе. Поэтому я старательно трудилась на уроках музыки, в которой придворная дама обязана достичь совершенства. Мне удалось добиться успеха в игре на лютне, но мои неловкие пальцы запинались во время игры на клавесине. Я обнаружила, что талант пения дан мне от природы, и Элнора хвалила мой голос. Поэтому, чтобы развеселиться, я часто сочиняла песенки. Иногда они вызывали на круглом лице Элноры улыбку, от чего оно покрывалось морщинками. Мне также хотелось угодить другим дамам, особенно Кристиане, потому что она была почти такого же возраста, как я, а мне так нужна была подруга. Кристиана была родом из знатной семьи, ведь ее отец приходился кузеном королеве. Благодаря необычно зеленым глазам, она казалась почти красавицей, несмотря на слишком длинный нос. В отличие от меня, она с удовольствием проводила долгие часы за шитьем, и гордилась своим искусством вышивальщицы. Она носила на корсаже треугольный нагрудник, расшитый ею самой листьями плюща и бабочками. Даже королева восхищалась им. Кристиана также умела искусно рисовать живую природу — птиц, цветы, лица людей, в которых я узнавала Гертруду и ее придворных дам. — Ты бы не могла нарисовать мое изображение? — спросила я ее однажды. Она свысока посмотрела на меня, холодным, оценивающим взглядом. — Не думаю. В твоем лице нет ничего примечательного, — ответила она и вернулась к своей работе. Неужели я действительно такая некрасивая, удивилась я. В другой день я похвалила ее вышивку, думая, что лесть заставит ее смягчиться. — Пожалуйста, научи меня этому новому стежку? — попросила я, протягивая ей свою вышивку. — Твоя работа такая аккуратная. — Ну, тебе никогда не освоить такую вышивку, потому что у тебя толстые и неуклюжие пальцы, — ответила она, отстраняя мою руку. В следующий раз я разучивала танец, веселый бранль[1], ведь все придворные дамы Гертруды должны были уметь грациозно танцевать. Я усиленно тренировалась, наслаждаясь быстрым стуком своего сердца. Это было почти то же самое, что бег и плавание, по которым я очень скучала. — Поглядите-ка на нее! — Кристиана показала на меня пальцем другим дамам. — Она прыгает, как коза. Как это некрасиво! Лучше бы надеть ей на ноги бубенчики и отправить плясать на деревенском празднике. — Они посмеялись между собой и все согласились, что мне следует проявлять больше сдержанности. В тот вечер Элнора нашла меня в слезах. — Что теперь тебя огорчает? Брось, не надо дуться. Заболеешь из-за плохого настроения. — Почему Кристиана так меня презирает? — плакала я. — Чем я ее оскорбила? Элнора вздохнула и опустила свое большое тело на широкую скамью. Она похлопала ладонью по сиденью рядом с собой, я села и осмелилась слегка прижаться к ней. Она меня не оттолкнула. — Теперь, когда ты живешь среди нас, Кристиана уже не занимает самое низкое положение и, используя свою небольшую власть, должна тебя мучить, — объяснила Элнора терпеливым и усталым голосом. — Ты видела, как куры во дворе клюют друг друга, и каждая курица выбирает ту, которая чуть слабее нее? Так и бывает, всякий раз, когда новая фрейлина появляется при дворе. Я видела это столько раз, что и не сосчитать за те двадцать пять лет, которые провела у королевы. Я вздохнула. — Двадцать пять лет! В два раза больше, чем я прожила. — Я еще чуть теснее прижалась к ней. — Что еще вы видели? Элнора поколебалась, размышляя, ответить на мой вопрос, или послать с каким-нибудь новым поручением. Чтобы повлиять на ее решение, я подсунула подушку ей под спину, и пожилая леди с благодарностью откинулась на нее. — Сейчас я состарилась и устала, — произнесла она, качая головой. — Но я не всегда была такой. Когда-то я была крепкой и хорошенькой, хоть и не такой красивой, как королева. То, что она выбрала меня прислуживать ей, стало честью, которую я не заслужила. Я помню, как плакала от радости, когда она выходила замуж за короля Гамлета. Тогда она была просто худенькой девочкой, благородного происхождения и настоящим образцом добродетели. Она выросла не при дворе, а в самом лучшем монастыре Дании. Король говорил, что взял в жены ангела, потому что в ней так идеально сочетались чистота и красота. Сам же он был светским человеком и воином. Он был мудрым королем, справедливым судьей для народа. Он выбрал моего достойного супруга, лорда Вальдемара, из всех дворян и сделал его одним из своих личных советников, — с гордостью сказала она.