- Все хорошо, Марк, пусти. Вырываюсь, одной рукой удерживая лёгкий плед, поспешно начинаю искать телефон. Скидываю подушки с дивана, поднимаю лежащую раскрытую книгу и не нахожу искомого. Хватаю руками спадающую прядь волос и завожу назад. - Где... где мой телефон? - мысленно молю, чтобы нашёлся. Обхожу гостиную, замечая, как пристально наблюдают за мной голубые глаза, не понимая происходящего. Вспоминаю, что хотела позвонить Марку, но отложила в противоположную сторону. Подлетаю к дивану, быстро ощупывая поверхность, и когда не нахожу, начинаю просовывать руку между спинкой и подлокотником. Тяжело дышу. Но когда нахожу, нервно начинаю листать контакты. - Ярослава, твою мать, что происходит? - подходит в плотную, протягивает руку к моему телефону. Я же уцепилась так, будто это последний глоток воды в пустыне. - Кое что вспомнила. Нужно срочно позвонить Саше. - Ты время видела? - Не важно, - судорожно подношу аппарат и после длительных секунд ожидания слышу испуганный голос подруги. - Саш... Саш, это я! - готовая разреветься в любую секунду, покидаю гостиную и закрываюсь в ванной, - тут был Влад. - Где был? - У Марка дома. Он у него работает. Саша предлагает приехать к ней. Но я не могу. Как объяснить все Железняку? Посвящать в историю прошлого? Однозначно нет. Ему не нужен груз моих проблем. Отношения, основанные на сексе, не подразумевают раскрытие души. Хочу провалиться в бездну, насладиться кромешной тьмой и мраком, которая была в моей жизни. Это мерзкое чувство знать, что человек, которым ты дышал и жил, опускает тебя в сырую яму, не давая сделать последний глоток живительного воздуха. Руки опускаются, сердце останавливается, ты - на дне. Шанс на спасение ничтожно мал. Практически нет. Потому что боль душевная во сто крат сильнее физической. - Ярослава, открой эту гребенную дверь! - рычит Марк, стуча кулаками. Кажется, что она сейчас слетит с петель, разлетится на осколки от свирепого издевательства. Поднимаюсь, смотрю в зеркало. На меня смотрит моль! Такая же белая и прозрачная. Мне становится тошно, подкатывают рвотные позывы. Подлетаю к унитазу, поднимаю крышку и нещадно извергаю содержимое желудка. Меня ужасно трясёт, спазмы не прекращаются. Больше нет сил, сейчас свалюсь с ног. Но звук грохочущей двери отвлекает. Нажимаю слив, подхожу к раковине, включаю холодную воду, поласкаю рот. Не вижу своего отражения, в глазах все плывёт от застилающей пелены. Хлопаю себя по щекам ледяной ладонью. Ещё и ещё. Умываюсь. Беру полотенце, подхожу к двери и открываю. - Господи, малышка, - сгребает меня в объятия, гладя по голове, - тебе плохо? Может врача? Что ты сегодня ела? В ответ сильнее обнимаю, сдерживая рыдания. У меня просто нет сил. Плед падает к ногам. Стою обнаженная и уязвимая своим положением. Чувства оголены, эмоции наружу, нервы на пределе. - В кафе... на обед... не знаю. Мне плохо, - холодно, зубы стучат, кожа покрывается мурашками. Не знаю как, но мне нужно взять себя в руки. - Сейчас, - отстраняется от меня, поднимает плед и укутывает как в кокон. Подходит к ванной, включает кран с горячей водой, от чего комната наполняется паром. - Сейчас, котёнок, мы тебя согреем. Я ему верю. Рядом с ним хорошо, тепло и уютно. А ещё стыдно. Стыдно, что пришлось все это увидеть. Когда ванна набралась, Марк наливает пену с запахом ванили и кокоса. Подходит ко мне, снимает плед, нежно берет на руки, словно я невесомая, пушинка, маленькое воздушное облако. Опускает в ванную. Затем снимает с себя брюки, в которых находился все это время, залезает ко мне и притягивает к себе. Утыкается в шею, оставляя лёгкий поцелуй. Проходится руками вдоль моих. Его действия настолько нежны, что чувствую себя антикварным фарфором. В них нет и намека на интим, только забота и нежность. Не знаю сколько проходит времени, но рядом с ним я успокаиваюсь, забываюсь. Кто я? Где я? Что я? Мысли улетучиваются, оставляя только нас наедине. Его теплота заполняет меня. Марк не задаёт никаких вопросов, они не нужны. Он понимает, что я что-то не договариваю. Продолжаю молчать. Жалость мне не нужна. Сама выбрала эту боль, утопала в слезах. Собирала себя, когда наконец-то поняла, что потеряла веру. Растрачивала дни в пустоту, улыбалась родным и близким, а потом ночами рыдала беззвучно в подушку. Тушила душевный огонь снова и снова, когда просыпалась на утро от крика боли и понимала, что это - мой крик от кошмарного сна. Больше не оставалось сил мучить свою душу и рвать и без того измученное сердце. Время шло, и я забывала. Только едва заметные рубцы под рёбрами и на левой кисти руки напоминали о случившемся. Зарубцевалась и боль в душе, постепенно уходила, наполняя мою жизнь новыми заботами. Не думала о будущем, жила в настоящем. Работала на износ, до онемения в суставах, не позволяла и минуты на отдых. Стоило остановиться, как начинался самоанализ. - Котёнок, - поднимаю голову на звук голоса, который доносится сверху. Марк стоит уже у ванны, с большим кремовым банным полотенцем в руках. Устало