Наконец, он поднимает на меня глаза и откладывает приборы. — Я там, где хочу быть. — Вот и весь ответ. Конечно, что еще я могла ожидать. — Разве ты не должен работать и ну… Твоя девушка? — Последнее я произношу тише, опустив глаза на тарелку. — Мой ассистент на больничном. Я без неё, как без рук — Я поднимаю голову, ожидая увидеть насмешливое выражение лица, но встречаю нежную, искреннюю улыбку, которой там не было, ни разу. Мне хочется улыбнуться в ответ, но я замечаю, что он промолчал на счет девушки. — А…второе? — Засовываю кусок мяса в рот, просто, чтобы занять себя чем-то и не выдать волнение. — Второе… — Он откидывается на спинку стула и складывает руки на груди. — Та часть, про девушку, да? — Он издевается и это очевидно, но я не поддаюсь. Киваю и продолжаю жевать. — Она не против поделиться. Я давлюсь своим мясом. Не медля, встаю и беру его бокал, делая большой глоток. Какого черта? Поделиться? Когда, я убеждаюсь, что больше не нахожусь на грани жизни и смерти из-за куска говядины, поднимаю глаза и вижу, как его плечи трясутся в беззвучном смехе. Он прикрывает рот кулаком, нисколько не скрывая свое удовольствие. Его смех… Это, как испытать слуховой оргазм. — Ты покраснела, мышка. — Я бросаю вилку и кладу ладони на свои щеки. Моя реакция смешит его еще больше, потому, что он откидывает голову назад и разражается еще более громким смехом. Он злит меня, но я, как глупая дурочка, продолжаю наслаждаться звуком его смеха. Смотрю на щетинистую шею, и как красиво двигается его адамово яблоко. Святая дева. Моя новая цель — найти минусы в этом дьяволе. Конечно, помимо, дерьмового характера. Когда босс, наконец, приходит в себя, я говорю: — Я вообще-то серьезно. — Почему ты не спросила меня об этом, когда кончала на мои пальцы? Или когда позволила овладеть этими губами? — Он крутит указательным пальцем перед моим лицом. А я? Что я? Я пытаюсь скрыть смущение, которое вызвали его грязные слова. Он всегда произносит эти вещи так спокойно, будто спрашивает, который час. — Я…я… была застигнута врасплох и не подумала об этом тогда. — У меня никого нет. — Он не отводит глаз от моих губ. — Только маленькая заноза в заднице и головная боль, которую она вызывает. — Головная боль? — Я пропускаю слова о занозе, потому, что не совсем понимаю, что это значит. — Может выпить обезболивающее? Он усмехается, но не так, как несколько минут назад. Более грустно. — Обезболивающее не поможет. *** Я мою тарелки в раковине, пока Ричард разговаривает по телефону. Он кричит и возмущается, но когда смотрит на меня, его губы кривятся в легкой улыбке. Неосознанно вспоминаю его слова о головной боли. Не сразу, но в итоге я поняла, что «заноза в заднице» — это я. Сначала мне стало немного обидно, но позже я была рада, что плотно засела в его голове так же, как и он в моей. Ричард даёт понять, что я что-то значу, подтверждая это чувственными прикосновениями. Но отношения в офисе запрещены. Для всех. Это бред, но я не могу пойти против правил. Если только… Уволиться? Если я не буду сотрудником «Strage Interprice», то возможно тогда, у нас с Ричардом появится зеленый свет. Стоп. Что? Нет, я не уволюсь. Может я всё навыдумывала, может, ему вообще не интересна тема отношений, и тогда я просто потеряю работу по своей глупости. Этого не случится. Не из-за мужчины, который заявляет, что я принадлежу ему, а потом отталкивает, как надоедливую игрушку. Всю жизнь я была зависима от отца, потом от Люка, больше этого не случится. Теперь, я сама по себе. Ричард встает рядом со мной, когда я вытираю посуду сухим полотенцем и складываю в шкафчик. Его руки спрятаны в карманы брюк, а взгляд блуждает по правой стороне моего лица. Я не смотрю на него, но чувствую тепло, распространяющееся по щекам и шее. Меня немного злит то, что я не могу управлять своим телом в его присутствии. — Я хочу, чтобы ты закончила портрет. — Произносит мужчина тем тоном, с которым заключает важные сделки. Я откладываю тарелку и смотрю на него выпученными глазами. Не знаю, чего я ожидаю, может слов, что это шутка, но босс молчит. — Серьезно? — Да. — Зачем тебе это? Хочу сразу предупредить, я не отдам его. Он пожимает плечами, делая вид, что ему все равно соглашусь я или нет, но мне кажется здесь нечто большее. — Это интересный опыт. Я ни разу не был натурщиком. Я прищуриваю глаза, в попытке выявить настоящую причину, но его лицо непроницаемо. — Что ж… Тогда пошли. — Ты уверена, что готова? Я не совсем понимаю, что он имеет ввиду, поэтому просто киваю. Конечно, писать портрет — это, несомненно, очень сложная кропотливая работа, но я, все же, не вагоны разгружать буду. Думаю, ему будет гораздо сложнее, сидеть в одном положении в течение нескольких часов. Мы заходим в мою временную мастерскую, и я скидываю хлопковую ткань с мольберта. — Так… — Стучу пальцем по нижней губе и кручусь на месте, пытаясь определить, какой угол комнаты лучше освещен. Места не много, здесь два окна, с широкими подоконниками, один из которых занят моими принадлежностями для рисования и куча коробок с хламом из прошлого. — Поставь стул вон там. — Указываю пальцем на пустое место рядом с другим окном. — Сними рубашку и садись. Ричард приподнимает одну бровь, но делает так, как я сказала. Я даже не сразу понимаю, с какой лёгкостью и без капли смущения, попросила его снять рубашку. Это исключительно профессиональная просьба, но теперь… Теперь, когда я вижу, как переливается его слегка смуглая кожа на солнце, как играют мышцы, пока он вешает рубашку на спинку стула… Думаю, это будет гораздо сложнее, чем я думала. Ричард садится, его спина прямая, а лицо хмурое. Он заметно напряжен и мне не нравится это. На моем портрете, его глаза живые, а эмоции свободны. Поэтому, я подхожу к нему сзади и провожу руками по твердым плечам. — Ты должен расслабиться. — Я поглаживаю его спину, и он тяжело выдыхает через нос. Меня смешит такая реакция, но я польщена. Думаю, мне не одной будет сложно сосредоточиться. Встаю перед ним и тру подбородок. Все равно не то. — Лицо тоже должно быть расслабленно. Я вижу тебя иначе, чем тот, кого ты показываешь всем остальным. — Моя ладонь касается его шершавой, от щетины, щеки. Темные глаза тут же становятся точно такими же, как на моем портрете. Я облизываю губы, впечатлённая тем, как он реагирует на мои прикосновения. — Сними свою маску Ричард. — Если ты продолжишь в том же духе, мы не дойдет до дела. — Рычит он, а я широко улыбаюсь и сажусь перед мольбертом. — Хорошо, просто сиди и думай о чем-то хорошем. Я прорисую некоторые мелкие детали, которые не смогла бы изобразить по памяти. Он кивает, и я беру карандаш. Моя рука двигается по его лицу, вырисовывая легкую тень, которую отбрасывают скулы. В жизни они кажутся гораздо острее, чем то, что изобразила я, поэтому мне приходится задержаться здесь подольше. Когда со скулами покончено, я двигаюсь ниже, к щетине. Прорисовываю мелкие волоски на подбородке и шее. Мне нравится то, что он никогда не бреется гладко. Его стиль брутального дьявола очень возбуждает. Закончив, делаю шаг назад и прикусываю кончик карандаша зубами. Да, когда Ричард сидит прямо передо мной, рисовать гораздо проще. Его лицо нетипично красивое и делать это по памяти совсем не просто. Всё это время, он, как послушный ученик не шевелится и не отводит от меня взгляд. Раньше, я не сильно переживала о неточных линиях или легких несовпадениях, потому, что не планировала кому-то показывать портрет, особенно боссу. Теперь, когда он в курсе, мне хочется сделать все идеально. Я хочу, чтобы он увидел себя моими глазами. — Ты сказала, что давно не рисовала, почему? — От его невинного вопроса я замираю. Какая-то часть меня хочет открыться, довериться, перестать держать все в себе, но другая… Другая боится. Боится быть не понятой. Осужденной. Могу ли я действительно доверять Ричарду Стрейджу? Даже если он нормально отнесётся к моим словам, что будет потом? Когда я впущу его, а он решит уйти. — Мой отец запрещал мне рисовать. Я делала это в тайне, в итоге совсем перестала. Его тело напрягается, а я быстро чиркаю карандашом в районе плеч и ключиц. — Он причинял тебе боль? Я молчу, пытаясь определить, с чего он это взял, но видимо моё поведение, и боязнь прикосновений выдает меня с потрохами. Поэтому, я просто киваю, не желая говорить. Воспоминания могут вызвать паническую атаку, а это последнее, чего бы я сейчас хотела. — Это в прошлом, не бери в голову. Он сжимает челюсть, и я переношу резкие линии на холст. Прямо сейчас рисование отвлекает меня и не даёт погрузиться в омут прошлого. Когда я, добираюсь до татуировки, мне хочется спросить, что она означает, но в последний момент передумываю. Я храню от него секреты и будет нечестно просить рассказать больше о себе, когда сама не готова сделать того же. Спустя пятьдесят восемь минут я любуюсь своей работой. Все дополнения были мелкими, но глядя на общую картинку, я остаюсь довольна. — Мы можем сделать перерыв?