Аннабель откинулась на подушки. Здесь не нужно было следить за камином, а рядом не было ни кузена, ни полудюжины детей, ожидающих завтрака… Она провела рукой по лицу. Лоб был влажным. – Который час? – Около половины седьмого, мисс, – ответила горничная. – Не прикажете ли подать вам чай? Как заманчиво выпить чаю в постели… Несмотря на лишние полчаса сна, Аннабель почему-то ощущала странную вялость во всем теле. Но, пока все спят и дневная суета еще не охватила дом, нужно сделать перевод. Аннабель с трудом опустила ногу с кровати. Нога была тяжелой, словно налилась свинцом. – А в столовой в это время подают завтрак? – спросила она. Глаза служанки расширились, когда до нее дошло, о чем ее спрашивают. Она, вероятно, никогда не видела, чтобы гость вставал на рассвете. Аристократы спали до полудня. Аннабель хорошо это помнила. Лакей прошел в столовую, затем резко остановился и щелкнул каблуками. – Ваша светлость, мисс Арчер, – объявил он. Аннабель остолбенела. Ну и везет же ей! В дальнем конце стола уже кто-то сидел. Раскрытая газета скрывала лицо сидящего, но это, без сомнения, был хозяин дома. И разумеется, он оказался единственным аристократом в Англии, который поднимался раньше полудня. Монтгомери взглянул на Аннабель поверх края газеты. Его глаза, ничуть не сонные, несмотря на ранний час, будто видели ее насквозь. От этого взгляда ей стало неловко, жаркая волна стыда пробежала по телу. Аннабель крепко сцепила руки перед собой. Монтгомери удивленно вскинул бровь, которая из прямой превратилась в дугу. – Мисс Арчер. Что-нибудь не так? Все не так. Он выбил ее из колеи. Черт бы побрал эти умные глаза и непринужденную самоуверенность! Они лишали Аннабель самообладания, из-за них она чувствовала себя неуютно и скованно. Она вспомнила сильную руку, обнимающую ее, твердость груди у себя за спиной, прохладное прикосновение его губ к ее уху… Его незабываемый запах, такой тонкий и ни на что не похожий, неотвязно преследовал ее, пока она не приняла на ночь ванну. Едва узнав герцога, ее тело инстинктивно потянулось к нему, хотя так быть не должно. Ведь Аннабель совсем не нравился этот человек! – Мне сказали, что я могу позавтракать здесь, ваша светлость. – Можете, – рассеянно ответил герцог, будто его мысли были заняты чем-то другим. Он отложил газету и жестом указал лакею на место слева от себя, приказав накрыть на стол. Внутри Аннабель все опустилось. Ей совсем не полагалось сидеть рядом с герцогом! Но тот уже сворачивал газету, как будто вопрос был решен. Чтобы добраться до отведенного ей места, Аннабель пришлось проделать долгий путь мимо пустых стульев, вдоль всего длинного стола. Монтгомери смотрел на нее с присущим истинным аристократам неопределенным выражением лица, взгляд его был тусклым. На гладком черном шелке его галстука так же тускло поблескивала бриллиантовая булавка. – Надеюсь, ваш ранний подъем не связан с какими-либо неудобствами в вашей комнате? – спросил он. – Комната превосходна, ваша светлость. Просто для меня это вовсе не рано. В его глазах блеснул огонек интереса. – Разумеется, не рано. В отличие от нее, ему, вероятно, не было нужды подниматься до рассвета через силу. Наверняка он делал это с удовольствием. Лакей, подвинувший ей стул, склонился над ней. – Вам чаю или кофе, мисс? – Чаю, пожалуйста, – сказала она, стараясь не забыть о том, что в таком доме прислуге не говорят «спасибо». Лакей спросил, не подать ли ей что-то из еды. Чтобы не подниматься сразу из-за стола, Аннабель согласилась. По правде говоря, есть совсем не хотелось. Должно быть, горничная затянула корсет слишком туго. Монтгомери, казалось, давно закончил завтрак. Рядом со стопкой газет стояла пустая чашка. Почему же он приказал ей сесть рядом? Ведь он был так погружен в чтение. Но она уже поняла, что герцог был человеком долга. Учтивость, вероятно, была для него таким же долгом, как и скачка по морозу ради спасения взбалмошной гостьи от нее самой. Придется сделать в его анкете пометку «очень учтив». Правда, лишь до тех пор, пока он не ошибется, посчитав даму алчной шлюхой, промышляющей в свете. – Вы, кажется, одна из этих, из активисток леди Тедбери, – сказал он. Так-так. Не слишком-то он и учтив. Выражений не выбирает. – Да, ваша светлость. – И что же привело вас к ним? Аннабель чувствовала его интерес, отнюдь не поддельный. Капли пота выступили у нее на спине. Какая досада! Сейчас, когда у нее есть шанс повлиять на врага, она, как назло, была совершенно не в форме. Спокойно. Сохраняй спокойствие. – Я женщина, – ответила она. – Вполне естественно, что права женщин мне небезразличны. Монтгомери удивленно пожал одним плечом, совершенно по-галльски. – Большинство женщин даже не задумывается о каких-то правах, – сказал он. – Ну а вам-то лично какая разница, будет ли изменен Закон о собственности 1870 года или нет? Опять эта заносчивость и бесцеремонность! Герцог прекрасно понимал, что у нее нет никакой собственности, которую она могла бы потерять, выйдя замуж, и, следовательно, нет права голоса, которого можно было бы лишиться. Высокомерие Монтгомери особенно раздражало, когда в словах герцога была доля истины. Аннабель облизала пересохшие губы. – Кроме того, я согласна с этикой Аристотеля, – сказала она, – а он считал, что стремление к общему благу имеет бо́льшую ценность, чем к личному. – Отчего же тогда во времена Аристотеля у греческих женщин не было права голоса? – произнес он, и на его губах мелькнула тень улыбки. Он будто получал удовольствие, ставя ее в тупик. Насмешливый блеск в его глазах сделал ее безрассудной. – Древние греки просто забыли включить права женщин в общее благо. Небольшое упущение, в истории такое случается сплошь и рядом. Монтгомери кивнул. – Ну а как вы относитесь к тому, что мужчины, не имеющие собственности, тоже не могут голосовать? Он определенно наслаждался этим разговором. Как кот наслаждается, прихлопывая мышь, прежде чем ее проглотить. В голове Аннабель будто стучал огромный молот, в висках пульсировала боль. Но ведь она наедине с герцогом, у нее есть возможность на него повлиять. Она должна, должна попытаться. – Возможно, больше равенства необходимо и для мужчин, ваша светлость. Не стоило этого говорить. Герцог покачал головой. – Да вы еще и социалистка, а не просто феминистка, – произнес он. – Я даже опасаюсь, как бы ваше общество не повлияло разлагающе на моих слуг, мисс Арчер. Вдруг они поднимут бунт, когда я завтра вернусь из Лондона? – Я бы не осмелилась, – пробормотала она. – Ведь под домом, вероятно, есть темница. Он посмотрел на нее хищным ястребиным взглядом. – Еще какая, – сказал он, а затем спросил: – Вам нездоровится, мисс? – Нет, все в порядке. Темница? Что за вздор? У нее, без сомнений, легкая лихорадка. Лакей вернулся и поставил перед ней тарелку. Копченая рыба, жареные почки и зеленоватое месиво. От горячей еды шел солоноватый аромат. Аннабель замутило. Монтгомери щелкнул пальцами. – Принесите мисс Арчер очищенный апельсин, – сказал он, не обращаясь ни к кому конкретно. Она уставилась на его руку, без перчатки, вновь лежащую на столе. Изящная рука с длинными тонкими пальцами. Такая вполне могла бы принадлежать музыканту. На мизинце герцога поблескивал фамильный перстень с темно-синим сапфиром, который отбрасывал блики, словно крошечный океан. Аннабель почувствовала на себе его взгляд. И поняла, что он заметил, что она почувствовала. – Надо же, «Манчестер Гардиан», – быстро сказала она, кивая на отложенную в сторону газету. Монтгомери искоса взглянул на нее. – А вы, кажется, приняли меня за читателя «Таймс». – Скорее «Морнинг пост». – Она назвала газету еще более консервативную, чем «Таймс». Суфражистки читали «Гардиан».