Ее глаза казались огромными на бледном лице. – Однажды меня уже использовали и выбросили, как надоевшую игрушку, – сказала она, – я до сих пор иногда ощущаю себя… ненужной вещью. Я не в силах пройти через это еще раз. Себастьян схватил ее запястья. – Даю тебе слово! Я оформлю письменное обязательство, что ты ни в чем не будешь нуждаться. Я буду заботиться о тебе как о своей жене. Аннабель слегка вздрогнула. – Я верю тебе. Но, боюсь, мне это не подходит. Какая безумная несправедливость – из-за давней обиды, которую причинил ей вовсе не он, она не получит его, а он не получит ту, которую желал больше всего на свете! – Пойми, ты требуешь слишком многого, – сказал Себастьян сквозь зубы. Ее взгляд метнулся в сторону. – Да, – прошептала она. – Слишком многого. Себастьян отпустил ее, сжав руки в кулаки. Он мог бы приковать ее к своей кровати. Только это не поможет… Он наклонился и коснулся губами ее лба. Кожа была липкой и холодной. – Я буду в своем кабинете, – произнес он. – Обо всем, что касается вашего отъезда, можете справляться у моей экономки. – И вышел, не оглядываясь. Глава 27 – У тебя сегодня что-то с глазами. Обиженный голосок Хэтти прервал горькие раздумья Аннабель. В нос ударил едкий запах скипидара. Будто очнувшись, Аннабель с удивлением заметила, что тени на полу студии удлинились. Должно быть, сеанс близился к концу. Аннабель позировала для «Елены Троянской» в последний раз. – Очень жаль, – ответила она. – А что с ними? Хэтти опустила кисть, подыскивая слова. – Понимаешь, в них нет искры, – наконец сказала она. Необязательно быть художником, чтобы увидеть, что Аннабель пребывала в печали. По ее глазам, словно через окно, было видно, что сегодня в душе ее царят пустота и растерянность. И так будет много дней. Дней? А может, месяцев, а может, и лет. Аннабель тяжело вздохнула. – Я не знаю, что делать. – Ничего, ничего. – Хэтти положила кисть и вытерла руки об испачканный фартук. – Закончим завтра. Надо было отменить сегодняшний сеанс, слишком мало времени прошло с того ужасного дня. – Ее карие глаза внезапно наполнились слезами. – Как представлю, что из-за меня ты оказалась в тюрьме… Ты такая храбрая, не могу передать, как мне жаль… – Ну что ты, – возразила Аннабель. – Я вовсе не храбрая, просто вступилась за тебя. Ничего особенного я не сделала. – По-твоему, ничего особенного?! – Возмущенная Хэтти выглядела очень забавно. – Ты чуть не прикончила того ужасного типа одним ударом! Нет, нужно было изобразить тебя Афиной, богиней войны, разящей мужчин голыми руками. Аннабель устало улыбнулась. Афина была к тому же и богиней мудрости, а она, Аннабель, была далеко, далеко не мудрой… Я люблю тебя, Аннабель. Его голос преследовал ее с того самого утра, когда она покинула Лондон. Аннабель догадывалась, чего стоило такому человеку, как Себастьян, державшему в узде все эмоции, обнажить свою душу, и все же ответила на его признание молчанием. Вместо этого она корила себя за то, что совершила колоссальную ошибку, придя к нему в спальню. У Себастьяна не было никаких сомнений в своих чувствах. Он доказал это. Наверняка разрешения на демонстрацию суфражисток добился он сам, поскольку никто из его секретарей этого не делал. Рискуя репутацией, он освободил ее из тюрьмы и ничего не ждал взамен. А она нанесла ему глубокую рану. Я не знала. Разве могла она представить, что ее власть над ним столь огромна? – Теперь у тебя совсем мрачный вид, – сказала Хэтти. – Потому что я окоченела. Можно пошевелиться? – Боже, конечно, двигайся! – всплеснула руками Хэтти. – Не хочешь взглянуть на себя? Аннабель сгибала и разгибала затекшие руки. – А можно? Не принесет ли это несчастье? Как же примета – не смотреть на портрет, пока он не закончен? – Ерунда, – сказала Хэтти. – Сказать по правде, это все выдумки художников. Знаешь, бывают такие трудные клиенты, которые каждый час норовят взглянуть на холст. Вот художники и придумывают всякое, чтобы их отпугнуть. А ты вела себя образцово. Так что можешь созерцать. Аннабель осторожно обошла тесно стоящие мольберты и мраморные бюсты, стараясь ничего не задеть юбками. Когда она наконец присоединилась к Хэтти у высокого мольберта, ее изумлению не было предела. Она словно глянула в волшебное зеркало: на картине ее черты были переданы с поразительной точностью, но кисть Хэтти ухватила и все, что обычно Аннабель старательно скрывала. – Так вот какой ты видишь меня… – потрясенно произнесла она. Хэтти развязала фартук. – Ты здесь такая, какой, думаю, могла бы быть, – сказала она, – если бы осмелилась. И именно такая, какой хотела бы стать я. – Вот… такой? – Да. Хотя бы раз в жизни. Подожди, пока портрет не будет закончен. Обещаю, что он будет ослепителен. – Еще ослепительнее? – тускло произнесла Аннабель. – О да, – сказала Хэтти. – Понимаешь, эта картина непременно должна быть ослепительной, чтобы произвести фурор в гостиной Джулиана Гринфилда. Он согласился устроить торжественный показ во время важной деловой встречи через несколько дней. При мысли о том, что десятки мужчин увидят ее в таком виде, по телу Аннабель пробежала дрожь. Как хорошо, что она не вращается в деловых кругах. Студия Хэтти в Школе рисования Раскина находилась всего в миле от гостиницы «Рэндольф», поэтому девушки решили немного прогуляться. Подруги не спеша шли по Хай-стрит, миссис Форсайт и охранник Хэтти следовали по пятам. Для зимнего дня было необычайно тепло, прекрасные шпили Оксфорда и башни из песчаника четко вырисовывались на фоне постепенно темнеющего неба. В груди Аннабель разлились благодарность и упоение, стоило ей взглянуть на знакомые стены колледжа медового цвета и серые свинцовые крыши. Ведь она чуть было не лишилась всего этого. – Хэтти, – спросила Аннабель, стараясь говорить тихо, – чья это была идея – обратиться к герцогу, чтобы освободить меня? Вчера, приехав в Оксфорд, Аннабель еще не пришла в себя окончательно, находясь в каком-то оцепенении. Подруги взволнованно перешептывались, а она говорила очень мало, чтобы не пришлось лгать, если спросят, где она провела ночь. – Катрионы, – ответила Хэтти. – Профессора Кэмпбела не было, он как раз в это время уехал в Кембридж, и она сказала, что нужно обратиться к герцогу. – Но почему? – Ты же знаешь Катриону, – сказала Хэтти, пожав плечами. – Разве поймешь, что у нее в голове? Но она настаивала, и ведь оказалась права! Вы с ним знакомы, и как джентльмен он был просто обязан прийти на помощь. Признаюсь, сначала я не очень-то верила в успех, но герцог не колебался ни секунды. – Ее лицо приняло хитроватое выражение заправской сплетницы. – А сегодня утром я узнала, что он освободил еще дюжину суфражисток. Слышала? Что-то внутри Аннабель похолодело. – Дюжину? – сказала она. – Что за чепуха? Кто тебе это сказал? Хэтти нахмурилась. – Леди Мейбл. Не знаю, откуда она узнала. Тоже от кого-нибудь. Земля слухами полнится. – Лицо Хэтти стало серьезным. – Аннабель, я уже говорила тебе, но, поверь, если бы у Монтгомери ничего не вышло, я бы пошла к отцу и умоляла бы его помочь. – Знаю, милая, – рассеянно ответила Аннабель. Этого еще не хватало… Слухи о Миллбанке и вмешательстве Себастьяна, гуляющие по Оксфорду, не сулили ничего хорошего. Мощный грохот прокатился по небу и отозвался дрожью в теле Аннабель. Хэтти взвизгнула. – Быстрее! Сейчас хлынет! – Она поспешила вперед, спасаясь от первых брызг дождя, словно вспугнутая кошка. Не прошло и двух дней, как вслед за слухами последовали неприятности. Мрачное предчувствие возникло у Аннабель, как только она обнаружила в почтовом ящике конверт без надписи. Сама мисс Элизабет Вордсворт, ректор колледжа, вызывала ее к себе. Письмо выскользнуло из дрожащих пальцев. В последний раз Аннабель была в кабинете ректора сразу после поступления, когда та лично поздравила ее. Тогда ее сердце колотилось от волнения в преддверии новой жизни. Теперь же оно выскакивало из груди от страха. – Я сразу перейду к делу, – сказала мисс Вордсворт, как только Аннабель уселась. Умное лицо начальницы стало серьезным. – Мне сообщили, что в прошлую пятницу во время демонстрации в поддержку избирательного права для женщин на Парламентской площади полицией задержана студентка Леди-Маргарет-Холл. Это правда? Меня исключат… Комната поплыла перед глазами… Аннабель смогла лишь молча кивнуть. В ясном взгляде мисс Вордсворт читалось некоторое беспокойство. – С вами хорошо обращались? – Вполне приемлемо, мисс. – Рада это слышать, – сказала мисс Вордсворт. – Тем не менее ситуация весьма непростая. Как вам известно, в вопросе высшего образования женщины сталкиваются с противодействием на каждом шагу. Ваше собственное поведение всегда отражается на всех женщинах, получающих высшее образование, и на нашем учебном заведении в целом.