– У тебя тоже. – Мне нравится твоя футболка. Очень. Она на тебе отлично смотрится. Джошуа озадаченно оглядывает себя: – В ней нет ничего особенного. Мне… мне твоя тоже нравится. Она такая большая, как платье. Двери лифта открываются. Я вываливаюсь наружу. К несчастью, Джошуа меня не оставляет. – Здесь. – Я прислоняюсь к двери своей квартиры. Джошуа находит ключи в моей сумке и отпирает дверь. Никогда не видела человека, которому больше хотелось бы получить приглашение войти. Он просовывает голову в дверной проем. Руки цепляются за косяк, будто он вот-вот ввалится внутрь. – Это не то, чего я ожидал. Не так уж… цветасто. – Спасибо тебе. Всего хорошего. – Я проталкиваюсь на кухню и хватаю стакан. Потом пью прямо из-под крана. – Думаю, мы могли бы найти клинику, которая работает в вечернее время, – произносит у меня за спиной Джошуа и забирает стакан, прежде чем я успеваю его уронить. Он придвигает к стенке тостер и, чтобы заполнить неловкую паузу, складывает кухонное полотенце. Потом скребет ногтем приставшую к столешнице крошку. О боже, он из тех мужчин, которые любят чистоту! Ему хочется засучить рукава и начать мыть и чистить. – Тут такой бардак, да? – Я указываю на чашку с отпечатком помады на краю. Он смотрит на нее с вожделением, и мы одновременно пытаемся разойтись в тесном пространстве. – Позволь мне отвезти тебя к врачу. – Мне нужно прилечь. И все. – Может, позвонить кому-нибудь? – Мне никто не нужен, – гордо заявляю я и протягиваю руку за ключами. Джошуа держит их вне пределов досягаемости. Мне никто не нужен. Я позабочусь о себе сама. Справлюсь. Я одна в этом мире. – Одна во всем мире? Как драматично! Схожу в аптеку и посмотрю, что я могу сделать для тебя. – Конечно-конечно. Приятных выходных. Когда дверь за ним прикрывается, я заново утверждаюсь в мысли, что моя квартира похожа на зону стихийного бедствия, загромождена вещами и, да, довольно бесцветна. Отец называет мою берлогу «и́глу». У меня не хватило времени, чтобы придать ей отпечаток моей личности. Я была слишком занята. Застекленный шкаф со смурфами занимает бóльшую часть стены в гостиной, но без подсветки он тонет в темноте. Слава богу, Джошуа ушел! Кровать моя выглядит так, будто я видела тревожный сексуальный сон, что верно. Простыни сбиты и смяты, а та сторона, где должен спать мужчина, завалена книгами. Из ящиков, как салат из бургера, торчат лямки нижнего белья и краешек трусов со смурфами. Беру с прикроватной тумбочки копию страницы из ежедневника Джошуа и прячу ее. Принимаю душ: он восхитителен, мучителен, бесконечен. Делаю воду прохладной и ледяной. Потом включаю горячую и разогреваю себя изнутри. Ловлю ртом струйки. Выдавливаю себе на макушку горку шампуня и даю воде смыть его. Свидетельство того, что я, вероятно, близка к смерти, – отсутствие желания воспользоваться кондиционером для волос. Голова идет кругом и полнится нелепыми образами. Я прислоняюсь к кафельной стенке и вспоминаю, каково это было – опираться спиной на дерево, когда Джошуа Темплман прикрывал меня своим телом. Наедине с собой я могу воображать что хочу, и мысли мои вовсе не прогрессивные, созвучные двадцать первому веку. Это развратные, брутальные мысли пещерной женщины. В моих мечтаниях Джошуа наэлектризован животным инстинктом защищать меня, его большие руки с крепкими мышцами обхватили мое тело. Он принимает на себя все удары, и это его привилегия. Он напичкан по самое некуда природным супернаркотиком тестостероном. Я завернулась в Джошуа и защищена от всех напастей, которые может послать мне мир. Всему болезненному или жестокому придется сперва пробиться сквозь него, прежде чем оно доберется до меня. И этого никогда не случится. – Жива? Я вскрикиваю, когда понимаю, что резонирующий голос звучит не в моем воображении, и вжимаюсь в кафель. – Не входи! – Дверь я закрыла. Спасибо вам, ангелы-хранители. Скрещиваю руки поверх частей тела, которые просвечивают на флюорографии. – Конечно я не войду, – рычит Джошуа. – Я совершенно голая. Синяки… – Я акварель Моне, фиолетовые кувшинки плавают на зеленой воде. Он ничего не отвечает. – Ты иди. В гостиную. Вытирание причиняет боль. Приоткрываю дверь ванной и слышу тишину. Семеню в спальню и нахожу белье – отвратительный бежевый лифчик, шорты и старый верх от пижамы с миленьким динозавром на нем, глаза его сонно полуприкрыты, а под ним написано: «Соннозавр». Голая, одеваюсь, меня отделяет от Джошуа стена. Я люблю тебя, стена. Хорошая стена. Бросаюсь на постель, так что матрас жалобно взвизгивает, и больше ничего не слышу. Просыпаюсь, как на вулкане. – Нет! Нет! – Я не отравлю тебя. Хватит кривиться. – Рука Джошуа поддерживает меня за шею, а другая вкладывает мне в рот две пилюли. Я делаю глоток воды, после чего Джошуа меня отпускает. – Мама всегда давала мне лимонад. И сидела со мной. Когда я просыпалась, она всегда была рядом. А твоя? – Я говорю, как пятилетняя девочка. – Мои родители были слишком заняты, работали сменами, следили за другими больными, так что на меня у них времени не оставалось. – Врачи. – Да, я был не в счет. – Резкость тона выдает, что это болезненная тема. Чувствую его руку у себя на лбу, пальцы легкие и напряженные. – Давай измерим температуру. – Я чувствую себя так глупо. – Голос у меня искажен из-за термометра во рту. Наверное, Джошуа купил его, потому что у меня градусника нет. Я переживаю момент, которому судьбой назначено стать самым неприятным воспоминанием в моей жизни. – Ты никогда не позволишь мне забыть об этом. – Вот что я пытаюсь сказать. Благодаря термометру получается какая-то невнятица, будто у меня контузия. – Конечно позволю. Не сжуй термометр, – тихо отвечает он, вынимая градусник у меня изо рта. – Нельзя допускать, чтобы температура поднялась выше ста четырех. В приглушенном вечернем свете глаза Джошуа стали темно-синими. Он смотрит на меня внимательно, почти как врач, а потом нежно проводит по моему лбу, уже не проверяя температуру, а просто так. Немного поправляет мою подушку. Глаза у него совсем не такие, какие я привыкла видеть. – Ладно. Останься на минутку. Но если хочешь, можешь уходить. – Люси, я останусь. Когда я наконец засыпаю, то снится мне Джошуа, сидящий на краю моей постели и наблюдающий за тем, как я сплю. Глава 10 Меня рвет. Джошуа Темплман держит у меня перед лицом большой контейнер фирмы «Тапервер» – в нем я обычно ношу торты на работу. Чувствую слабый, въевшийся в пластик сладковатый запах сахарной помадки и яиц. Новый приступ рвоты. Запястье Джошуа поддерживает мою полуживую голову, волосы он собрал в кулак. – Это так отвратительно, – говорю я между позывами. – Я так… я так… – Ш-ш-ш, – отвечает Джошуа, и я засыпаю, вздрагивая и хватая ртом воздух, а он протирает мне лицо чем-то холодным и влажным. Когда я вновь просыпаюсь и сажусь прямо, на часах 1:08. Я испуганно вздрагиваю, замечая, что кровать рядом со мной прогнулась под какой-то тяжестью. – Это я, – произносит Джошуа. Он сидит близко к изголовью кровати, вложив большой палец в каталог со смурфами. Обуви на ногах нет, ступни в носках небрежно скрещены. Другие книги аккуратной стопкой переложены на комод. – Мне так холодно, – стуча зубами, говорю я, кладу руку на голову – волосы все еще не высохли после душа. – У тебя температура поднимается, – качает головой Джошуа. – Нет, мне холодно, – возражаю я. Пошатываясь, я иду в ванную, оставляя дверь открытой. Писаю, смываю воду и тут только понимаю: леди так себя не ведут. Ну что же. Теперь он видел и слышал практически все. Что еще мне осталось? Разве что инсценировать собственную смерть и начать новую жизнь. Пальцем втираю на язык немного зубной пасты. Икаю. И еще раз. Слышу, как разворачивается хлопковая ткань, щелкает резинка, скрипит матрас, в щель двери вижу, что это Джошуа стелет на кровать свежее белье. Я взмокшая, отвратительная развалина, но все равно с интересом глазею на его согнутую фигуру со спины.