– Может, это будет стоить того. С понедельника по пятницу он превращает меня в страшилище. Я напоминаю цыганку, крикливым голосом предвещающую неминуемую смерть. Буйнопомешанную в психушке, готовую выцарапать себе глаза. – Ну что же, Люсинда Хаттон. Маленькая гибкая девчонка. – Джошуа снова откидывается назад в кресле. Обе ступни прочно уперты в пол, носки ботинок нацелены на меня, как револьверы во время перестрелки где-нибудь на Диком Западе. – Кадровики, – предостерегающе обрываю я его. Я терплю поражение в игре, и он это понимает. Упоминание отдела кадров равнозначно признанию того, что я выдохлась. Джошуа берет карандаш и давит острым кончиком в подушечку большого пальца. Если человек способен усмехаться, не меняясь в лице, то он только что сделал это. – Я имел в виду, что ты гибко подходишь к жизни. Это, должно быть, твое здоровое воспитание, а, Печенька? Чем там занимаются твои родители? Не напомнишь мне? – Ты сам прекрасно знаешь. – Я слишком занята, чтобы реагировать на эту ерунду. Беру стопку исписанных бумажек с заметками и начинаю разбирать их. – У них ферма… – Джошуа смотрит в потолок, притворяясь, что шевелит мозгами. – У них ферма… Незаконченная фраза повисает в воздухе на целую вечность. Это пытка. Я стараюсь не заполнять тишину, но слово, которое сильно забавляет Джошуа, проклятием вылетает у меня изо рта. – Клубничная. – Отсюда и мое прозвище Клубничная Печенька. Я уступаю желанию поскрежетать зубами. Мой стоматолог об этом не узнает. – «Скай даймонд строуберис»[2]. Мило. Слушай, я сделал закладку на одном блоге. – Он дважды кликает мышью и разворачивает экран компьютера ко мне. Я кривлюсь так сильно, что внутри растягиваются какие-то связки. Как он это нашел? Моя мать, наверное, прямо сейчас кричит отцу: «Найджел, дорогой! Наш блог набирает популярность!» «Ежедневник „Скай даймонд“». Да, вы не ослышались. Ежедневник. Давненько я туда не заглядывала. Времени не хватает. Когда мама встретила отца, она работала журналистом в местной газете, но ушла с работы, чтобы растить меня, и тогда родители завели ферму. Если знать историю мамы, ежедневные записи в блоге оставляют довольно грустное впечатление. Я щурюсь на монитор Джошуа. Сегодняшняя заметка посвящена поливу. Продукция с нашей фермы поступает на три местных рынка фермерских товаров и в сеть овощных магазинов. Ферма открыта для туристов, которые могут сами набрать себе чего хотят, и еще мама продает банки консервов. В жаркую погоду она готовит домашнее мороженое. Два года назад «Скай даймонд» получила сертификат, что вся ее продукция – натуральная, и для родителей это стало большим событием. В бизнесе бывают приливы и отливы в зависимости от погоды. Приезжая домой, я до сих пор в свою очередь занимаю место у въездных ворот и объясняю посетителям разницу во вкусе между клубникой сортов «Эрлиглоу» и «Диамонт», «Камино реал» и «Эвер». Все они звучат как названия крутых старых тачек. Мало кто обращает внимание на мой бейдж с именем и сопоставляет его с названием фермы. Фанаты «Битлз», которые делают это, остаются очень довольны собой. Могу поспорить, вы догадываетесь, что я ем, когда скучаю по дому. – Нет! Ты не посмеешь! Как ты вообще… – И знаешь, тут где-то были милейшие семейные фотографии… А-а, вот они. – Джошуа снова кликает мышью, ему почти не нужно смотреть на экран. Глаза его загораются дьявольским весельем, он наблюдает за мной. – Как мило! Это твои родители, да? А что это за восхитительная малышка с черными волосами? Это твоя маленькая кузина? Нет… Это довольно старый снимок. – Джошуа разворачивает картинку на весь экран. Я становлюсь краснее чертовой клубники. Разумеется, это я. Такого снимка, кажется, я и сама ни разу не видела. Мутная линия деревьев на заднем плане мигом дает ориентир. Мне исполнилось восемь, когда родители посадили рядами эти деревца с западной стороны участка. Бизнес тогда шел в гору, отсюда и гордые улыбки на лицах отца и матери. Я не стыжусь своих родителей, но их занятие неизменно забавляет тех, кто вырос в городе. Большинство беловоротничковых ослов, вроде Джошуа, находят это таким причудливым и милым. Они представляют членов моего семейства этаким простым людом, деревенщинами, живущими на склоне поросшего виноградом холма. Такие, как Джошуа, убеждены, что клубника производится в магазинах, упакованной в пластиковые коробочки. На этой фотографии я распласталась у ног родителей, как новорожденный жеребенок. На мне старый, заношенный, короткий комбинезон, а темные курчавые волосы разметались, как каракули по листу. Лямка сшитого из лоскутков рюкзачка для походов в библиотеку обхватывает тело. Нет сомнений, он набит изданиями из серии «Нянины посиделки» и старомодными книжками с историями про лошадей. Одну руку я запустила в куст клубники, а другая полна ягод. Я пышу здоровьем от солнца и, вероятно, переизбытка витамина С. Возможно, потому я и выросла такой маленькой. Это приостановило рост. – Знаешь, она очень похожа на тебя. Может, мне стоит отправить ссылку на общую почту «Б и Г» и попросить всех угадать, кто эта маленькая девочка? – Джошуа заметно содрогается от внутреннего смеха. – Я убью тебя! На этом снимке я выгляжу настоящей дикаркой. Глаза у меня светлее неба, я щурюсь от солнца и широко улыбаюсь. Та же улыбка появляется у меня на лице всю жизнь. Начинаю ощущать спазм в горле и жжение в носовых пазухах. Смотрю на своих родителей. Оба они такие молодые. Спина у отца на этом снимке прямая, но каждый раз, как я приезжаю домой, она все больше сгибается. Бросаю быстрый взгляд на Джошуа. Он, кажется, больше не давится смехом. Глаза начинает пощипывать от слез, я не успеваю остановить их и подумать о том, где нахожусь и кто сидит напротив меня. Джошуа медленно поворачивает экран компьютера на место, неспешно закрывает браузер. Типичный мужчина – чувствует неловкость при виде женских слез. Я отворачиваюсь, смотрю в потолок, стараясь заставить соленые капли утечь обратно, туда, откуда они выкатились. – Но разговор был обо мне. Что мне сделать, чтобы быть больше похожим на тебя? – Со стороны могло показаться, что он говорит почти по-доброму. – Ты можешь попытаться не быть такой ослиной задницей, – шепотом произношу я и в потолочном отражении вижу, как лоб Джошуа начинает морщиться. О боже! Он озабочен. В сцену одновременно вмешиваются наши компьютеры: звенит напоминание об общем собрании через пятнадцать минут. Я приглаживаю брови, поправляю помаду, используя стену в качестве зеркала. С трудом скручиваю волосы в низкий узел, для чего стягиваю резинку с запястья. Сминаю в комочек бумажную салфетку и прижимаю ее к уголку каждого глаза. Невыраженная тоска по дому продолжает клокотать в груди. Одиночка. Открывая глаза, вижу, что Джошуа стоит и наверняка видит мое отражение. В руке у него карандаш. – Что?! – рявкаю я на него. Он выиграл. Заставил меня плакать. Я встаю и беру в руку папку. Он тоже, и мы беспрепятственно переходим к игре «Зеркало». Оба дважды тихо стучим в дверь своего босса. «Войдите», – одновременно приглашают нас. Хелен, сдвинув брови, смотрит в экран компьютера. Она больше привыкла печатать на машинке. Раньше, пока мы не переехали сюда, она пользовалась ею, и я любила слушать ритмичные удары клавиш, доносившиеся из ее кабинета. Теперь машинка стоит в одном из шкафов. Хелен боится насмешек Толстого Коротышки Дика. – Привет. У нас общее собрание через пятнадцать минут, помнишь? Внизу, в главном зале совещаний. Она тяжело вздыхает и поднимает на меня глаза. Они большие, темные, выразительные, ресницы – рядком, отдельно одна от другой под аккуратными бровями. Не могу приметить на ее лице ни следа макияжа, кроме розовой помады. Хелен переехала сюда из Франции с родителями, когда ей было пятнадцать, и хотя теперь ей уже немного за пятьдесят, в ее речи сохраняются нотки урчания. Своей элегантности Хелен не замечает, что делает ее еще более изящной. Она носит короткую, аккуратную стрижку. Коротко обрезанные ногти всегда покрашены кремово-розовым лаком. Всю одежду она покупает в Париже, прежде чем ехать навещать престарелых родителей в Сент-Этьен. Гладкий шерстяной свитер, надетый на ней сейчас, наверное, стоит дороже, чем три полные продуктовые тележки. Если вы еще не поняли, она мой идол. Именно из-за нее я перестала густо красить глаза. Я хочу быть ею, когда стану старше. Любимое слово Хелен – «дорогая». – Дорогая Люси, – говорит она сейчас, протягивая руку, и я вкладываю в нее папку, – с тобой все в порядке? – Аллергия. Глаза чешутся. – Хмм, это нехорошо. Хелен пробегает глазами повестку дня. К более крупным собраниям мы готовимся серьезнее, но с общими все более-менее ясно, потому что на них большей частью говорят руководители отделов. Директора присутствуют в основном, чтобы продемонстрировать причастность. – Алану исполнилось пятьдесят? – Я заказала торт. Мы вынесем его в конце. – Это хорошо для поддержания духа, – с отсутствующим видом замечает Хелен. Она открывает рот, колеблется. Я слежу за тем, как она пытается подобрать слова. – Бексли и я – мы сделаем объявление на этом собрании. Для тебя оно очень важно. Мы поговорим об этом сразу после. Живот скручивает. Меня увольняют, это точно. – Нет, новости хорошие, дорогая. Общее собрание идет по плану. На таких мероприятиях я не сижу рядом с Хелен, предпочитаю смешаться с другими сотрудниками. Такой у меня способ напомнить им, что я часть команды, однако сдержанность в отношении меня все равно ощущается. Неужели они и впрямь воображают, будто я доношу Хелен, когда у них дело дрянь? Джошуа восседает сбоку от Толстяка Дика во главе стола. Обоих недолюбливают, и кажется, что они находятся в каком-то невидимом пузыре. Алан розовеет и явно радуется, когда я приношу торт. Он закостенелый бексливец из недр финансового отдела, это утверждает меня в мысли, что я не зря старалась ради него. Я протянула через изгородь, разделяющую два лагеря, милое предложение о мире, покрытое тонкой корочкой льдистой глазури. Вот как поступаем мы, гаминовцы. В Бексливилле, наверное, дни рождения отмечают, презентуя новые батарейки для калькулятора. Комната наполнена опоздавшими, которые прислонились к стенам или приткнулись на низких подоконниках. Гул голосов стоит оглушающий в сравнении с мертвенной тишиной десятого этажа. Джошуа не притронулся к торту, а ему до него – рукой подать. Он не любит перекусы на ходу, он вообще не едок. Я наполняю наш пещеристый кабинет ритмическим хрустом морковки и яблок. Пакетики попкорна и маленькие стаканчики йогурта исчезают в моей бездонной утробе. Каждый день я уничтожаю стайки тартинок со шведского стола, Джошуа же по контрасту со мной поглощает мятные драже. Господи боже мой, он же в два раза крупнее меня! Он не человек. Присмотревшись к торту, издаю громкий стон. Из всех возможных украшений, которые могли бы использовать в кондитерской… Вы сами догадываетесь. В совершенстве владеющий искусством читать мысли, Джошуа тянется вперед и берет с торта клубничину. Соскребает с нее глазурь и смотрит на маленький катышек цвета слоновой кости у себя на большом пальце. Что он сделает? Слизнет его? Вытрет палец носовым платком с монограммой? Должно быть, он почувствовал мое заинтересованное внимание, потому что метнул на меня взгляд. Мое лицо вспыхивает, и я отвожу глаза. Быстро спрашиваю Марджери, как продвигается у ее сына обучение игре на трубе (медленно), а Дена об операции на колене (скоро). Им льстит, что я помню, и они отвечают с улыбками. Полагаю, это правда, что я всегда замечаю, выслушиваю и собираю всякие мелочи. Но не с какой-то скверной целью. А в основном потому, что я одинокий лузер. Перекидываюсь парой фраз с Кейт по поводу ее внучки (растет) и с Элен – о ремонте на кухне (ночной кошмар). А между тем в голове крутится и крутится: «Можешь сгрызть свое сердце, Джошуа Темплман. Я мила. Я всем нравлюсь. Я часть этой команды. А ты совсем один». С другой стороны стола, чтобы привлечь мое внимание, мне делает знак Дэнни Флетчер из отдела дизайна обложек. – Я посмотрел документальный фильм, который ты советовала. Ворошу память, но ничего не всплывает. – У-у, хм? Какой? – Это было пару общих собраний назад. Мы говорили о фильме, который ты посмотрела, – про да Винчи по каналу «История». Я скачал его. Я много с кем болтаю, исполняя свою роль. И никогда не подозревала, что кто-то к этим разговорам прислушивается. На полях блокнота Дэнни – затейливый рисунок, я пытаюсь краем глаза рассмотреть его. – Тебе понравилось? – О да. Он был во многом исключительный человек, правда? – Не стану спорить. Я-то совсем никчемная – ничего не изобрела. Дэнни хохочет, открыто и громко. Перевожу взгляд с блокнота на лицо хозяина. Наверное, впервые я посмотрела на него по-настоящему. Отключив кнопку автопилота, я ощущаю под ребрами легкий спазм удивления. Ох! Да он симпатичный. – Ну бог с ним, ты знаешь, что я скоро ухожу отсюда?