– Вы и ваши друзья напечатаете векселя. Но все будет строиться не на том, сколько у человека пистолей или какова их текущая стоимость. Разумник просто отдаст пистоли добровольно, а взамен получит фиксированную сумму бумажных денег. Такой порядок будет один для всех. Всем поровну. У Мэбил на переносице появились морщины. – Все равно что лишить пистоли ценности. – Вовсе нет. Просто у них совсем иное предназначение. – Это плохо кончится, капитан Несс. – Но где-то за рефлекторным скептицизмом скрывался зарождающийся интерес. – Ладно. Допустим, это сработает. Конечно, не сработает, но все же допустим. Я понимаю, как это снимает проблему ценности отдельно взятого пистоля. Но результат все равно будет несправедливый. Вы успели бросить взгляд-другой на наш город, прежде чем попали на станцию. Есть те, кто живет в башнях, а есть те, кто живет в лачугах. В этом смысле ваш проект ничего не изменит. – Но проект Квелла тоже ничего не меняет, – возразила Адрана. – Я не говорю, что моя идея справедлива во всех отношениях или что она представляет собой наилучший вариант, который мы могли бы придумать за тысячу лет. Вовсе нет. Мэбил насупилась и покачала головой: – Хасп на это не поведется. – А у вас имеется более справедливое предложение? Как нам начать с чистого листа? – Ну… в этой идее есть что-то привлекательное. – Квелл считает свой план радикальным! – Адрана стукнула кулаком по столу. – Но на самом деле именно мое предложение радикально! Одним махом устраняем все старые институты. Банки окажутся бессильны. Те, кто стоит за ними, осознают свою беспомощность. – Ладно. Предположим, это и впрямь случится – чему не бывать. Мне кажется, вас гораздо меньше интересуют бумажные деньги, чем способ вытащить все пистоли из кошельков и сейфов. – Это правда, – серьезно сказала Адрана. – И это должно интересовать всех нас. Но я не рассчитываю, что эту часть моего плана будет легко объяснить или что люди не испугаются, когда поймут, что на самом деле поставлено на карту. – Возможно, – проговорила Мэбил, – вам бы не помешало быть чуть менее загадочной. Адрана улыбнулась, обескураженная точностью этого замечания: – Не хочу озвучивать мою гипотезу, потому что боюсь показаться дурой. Но, видимо, это особая разновидность тщеславия. Я просила Квелла, чтобы он уважал свои убеждения; самое меньшее, что я могу сделать, – это последовать собственному совету. – Так расскажите же все как есть! – Я думаю… нет, я верю, что пистоли были привезены сюда ради одной-единственной цели. Это случилось миллионы лет назад, и с той поры прошло много Заселений. Тазакнакак рассказал мне то, что, по его мнению, я способна понять, и хотя он все очень упростил, как будто говорил с ребенком, я не подвергаю услышанное сомнению. Очевидно, что что-то пошло не так. Какое-то преступление, ошибка или случайная небрежность привели к тому, что пистоли забыли о своем истинном предназначении. Однако теперь к ним возвращается память. А с памятью и воля, которая требует исполнить свое истинное предназначение. Которое, насколько я могу судить, состоит в том, чтобы упасть на Старое Солнце и сделать его молодым. Они ангелы-исцелители. Золотые ангелы. Мэбил молча смотрела в свою чашку. – Вы мне не верите, – сказала Адрана. – Нет… Дело не в этом. Не знаю, верю я вам или нет, но думаю, что вы сами верите, – выходит, это должно что-то значить. Но должна признать, я верю… в то, что вижу собственными глазами. В чае появилась рябь. Волны отскакивали от стенок в чашки и, накладываясь друг на друга, порождали рисунок удивительной сложности. Адрана коснулась стола, думая, что почувствует вибрацию, от которой колыхалась жидкость. Но стол – да и пол под ее ногами – оставался неподвижным, как скала. – В чем дело? – Такое уже бывало, когда почти удавалось завести двигатель. Это значит, что он просыпается. Когда Адрана и Мэбил вернулись в генераторную, оказалось, что по телефону из пещеры сообщили новости. Помощники Балеус и Гессел, которых Квелл оставил присматривать за щелкуном, доложили, что двигатель выказывает признаки активности. Тазакнакак ничего не объяснял: он был поглощен действом, словно пианист на концерте. Восемь поспешили вниз в лифте: Квелл, Мэбил, Адрана, робот Жернов, ползун мистер Клинкер, Аспиранты и Бранка, человек с расщелиной во лбу. Остальным не меньше хотелось посмотреть, что происходит, но Квелл убедил их остаться в генераторной и посредством мерцательных ящиков, телефонов и трещальной связи следить за событиями в Тревенца-Рич. Адрана поняла, что у Квелла много шпионов и осведомителей, разбросанных по внешней поверхности мира и внутреннему городу, и что он рассчитывает увидеть быстрое развитие ситуации, как только его козырь будет открыт. – Надеюсь, ваша команда не станет канителиться со швартовкой, – сказал Квелл. – Не станет. Но вы мне сообщите, когда узнаете, что они пристыковались и находятся в безопасности. Мы уже движемся? – Не думаю. Иначе бы на общей волне трещальника воцарился бы хаос. Каждый корабль в радиусе тысячи лиг увидит, как мы стронемся с места. А сейчас всего лишь проигрывается прелюдия – щелкун запускает двигатели и выясняет, на какие рычаги надо нажимать. – Почему именно он? – Адрана оглядела своих спутников в кабине лифта. – У вас есть инопланетяне, и не одного вида. У вас есть роботы. Зачем понадобилось везти Тазакнакака аж из Малграсена? – Квелл уже поручал это инопланетянам, – заявил Жернов голосом, похожим на грохот разваливающегося здания. – Они потерпели неудачу. Пока не было ни одного щелкуна. – В Тревенца-Рич нет щелкунов? – спросила Адрана. – Трудно поверить. Это один из самых знаменитых миров, летающих вокруг Старого Солнца. И один из печально известных, да. Время от времени даже в Мазариле появлялись щелкуны. Думаю, если они смогли добраться до нашего отдаленного мирка, то и здесь не должны быть редкостью. – Они не редкость, – согласился Квелл. – Но никто из них не сочувствовал нашему делу. И, что важнее, ни один из них не был Тазакнакаком. Только он мог справиться с этой задачей. Только он верил и знал. – Знал что? – спросила Адрана. Двери открылись. Все вышли в холодную пещеру, звонко ступая по металлической дорожке. Под плащом ползуна шевелились многочисленные конечности. Жернов шествовал под размеренный хруст камня по металлу. Сделав несколько шагов, Адрана остановилась и ахнула от изумления. Происходящее выглядело очень красиво. Там, где черные элементы двигателя выступали из каменного ложа, сияли разноцветные узоры. Пересекающиеся линии то появлялись, то исчезали, как будто в быстром танце. Соединяясь, они образовывали ряды слов, подчиненных некоему сложному синтаксису: бегущие строки, полные совершенно чуждых символов. Если у этих появляющихся и исчезающих узоров и был какой-то центр, то им был Тазакнакак: щелкун сидел, свесив ноги с дорожки; две пары верхних конечностей двигались слаженно и быстро. Адрана вспомнила уличных наперсточников: уж на что ловкачи, но где им тягаться со щелкуном. Если она пыталась проследить за его рукой больше секунды, зрительные нервы как будто завязывались в узлы. Цветные узоры формировались наиболее обильно и плотно вокруг его ладошек. Интуитивно Адрана поняла: он пишет последовательность команд, которые отражаются на всех видимых поверхностях, а потом постепенно выцветают. В пещере звучал тихий гул. Он был почти незаметным, но Адрана не сомневалась, что раньше его не слышала. – Щелкун разговаривает с двигателем, – сказала она, не смея повышать голос выше шепота. – Но как? Откуда он знает, как заставить машину работать? Квелл удивился: – Вы находите это загадочным, хотя с ходу приняли, что это двигатель? – Я читала мемуары сестры. В них упоминалась давняя гипотеза, что Тревенца-Рич отличается от других миров и движется по собственной орбите, имеющей странную форму, потому что когда-то это веретено было кораблем. Квелл слегка кивнул. Цветные узоры вокруг с каждой минутой делались ярче, осыпая пещеру мерцающими бликами. – Я тоже слышал эту гипотезу, вместе с дюжиной других, одна безумнее другой. Но зачем кораблю просто кружить возле Старого Солнца? – Либо его путешествие было завершено, – ответила Адрана, – либо оно прервалось до срока. Но, вообще-то, я нисколько не удивлена, ведь должны же во Вселенной существовать какие-то двигатели. Это довольно распространенная идея среди тех, кто задумывается о долговечности Собрания. Что-то должно удерживать миры на орбитах на протяжении долгих периодов между Заселениями. Двигателям даже не нужно много трудиться. Легчайший толчок-другой… Обитатели, если таковые имеются, ничего не почувствуют. В масштабе миллионов лет этого достаточно, чтобы избежать столкновений между мирами. – Такие двигатели могут существовать, – сказал Квелл, почесывая в затылке. – Но я не думаю, что у нас тот самый случай. Начнем с того, что здешняя машина слишком велика. Есть миры поменьше нашего, которые были перекопаны вдоль и поперек, изучены, можно сказать, под микроскопом, и ничего похожего там не нашли. Есть и второй аргумент против… – Пожалуйста, просветите меня. – Когда двигатель заработает – если щелкун прав, а я в этом абсолютно уверен, – мы ощутим нечто гораздо серьезнее, чем легчайший толчок. Адрана побрела по дорожке мимо громоздких, смутно различимых деталей двигателя. Квелл шел за ней – хоть и слепой, он очень явственно ощущал чужое присутствие. Гудение усилилось, теперь от него негде было спрятаться. Это был даже не звук в строгом смысле слова, а зуд в костях, будто вибрировал каждый атом в теле. Однако, как она заметила в складском помещении, ничто вокруг не подвергалось такому же воздействию. Мерцающие узоры сделались очень интенсивными и казались скорее вычурными, чем красивыми. Это было похоже на фейерверк, который слишком затянулся, чтобы доставлять удовольствие. – Откуда он знает этот язык, Квелл? – спросила Адрана, решив, что теперь, вдали от щелкуна, можно повысить голос. – Если мир-веретено так стар, как можно предположить по степени эрозии, то я могла бы согласиться с тем, что на двигателе появляются символы из какого-то утраченного языка, может, кто-нибудь из открывателей или оценщиков сумел бы их распознать. Но это бы означало, что язык придумали обезьяны. Необычные обезьяны, да – некоторые обезьяньи цивилизации кажутся не менее странными, чем пришельческие. Но щелкуны – одни из самых новых гостей Собрания. Их цивилизация древняя, тут я не спорю, однако она не имела ничего общего с нашей вплоть до последних двух веков. Квелл улыбнулся: – Где-то в вашей тираде, капитан Несс, спряталось ошибочное допущение. А может, и два. – Не стану отрицать. Вы когда-нибудь обсуждали эти вопросы с мистером Клинкером? – Мне казалось, мы говорим про щелкунов. – Так и есть. Но если фрагменты щелкуна можно путем ксенотрансплантации соединить с фрагментами ползуна и броненосца, а затем и обезьяны, то разница не может быть такой радикальной, как мы себе представляем. Клинкер услышал, о чем они беседовали. Он согнулся еще ниже и втянул в голову ротовой аппарат. Адране стало интересно, вызывает ли у него пробуждение двигателя такой же физический дискомфорт, как и у нее. – Вы говорите о моей расе, капитан Несс? Она напряглась, а потом ощутила решимость говорить без обиняков и – как мог бы выразиться Квелл – не мешкать с тем, что по-настоящему важно. – Есть что-то очень неправильное в нашем понимании вещей, мистер Клинкер. Я много думала об этом. Полагаю, все мы – обезьяны, ползуны, щелкуны и так далее – должны иметь общее биологическое происхождение. – Мы совсем не похожи, – возразил Клинкер. – На первый взгляд. Но мозаичники являются доказательством того, что несходство форм не означает различной природы. Думаю, что давным-давно мы были созданы из одного и того же генетического материала – так или иначе, наши предки были друг с другом в родстве. – Стоит отметить, наша история противоречит этому предположению. Она опустила голову и посмотрела на него поверх очков: – Исторические хроники изобилуют ошибками, мистер Клинкер. Они состоят из услышанного, прочитанного и так называемых открытий. – Она обвела рукой пещеру и светящиеся механизмы. – Этот двигатель разговаривает со щелкуном, а щелкун разговаривает с двигателем. Но Тревенца-Рич несоизмеримо старше, чем первый контакт обезьян с этой расой. Выходит, что наши суждения ошибочны – причем в весьма значительной мере. Адрана не видела лица ползуна, поскольку оно пряталось в тени капюшона. Однако у нее возникло отчетливое ощущение, что пришелец смотрит очень внимательно, что он изучает ее и оценивает. – Эти вопросы ни к чему хорошему не приведут. – Из-за них вы стали изгоем, мистер Клинкер? Из-за них Аспирантов отчислили и едва не сварили? Вы все спрашивали об одном и том же? Включая Тазакнакака?