Поиск
×
Поиск по сайту
Часть 16 из 31 В начало
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
– Он-то хитрый, но я неплохо умею проводить хитрецов. Не бойся… В Фли живет старый кукольник Папаша Луткар – он починит тебя, а мой дядюшка Хэмиш кому хочешь нос узлом завяжет – он на войне был и многое повидал. Сабрина боялась верить. Ей вспомнилось, как Хозяин обманывал ее, раз за разом обещая отпустить, а потом в самый последний момент, когда она уже была в одном шаге от долгожданной свободы, хватал ее и запирал в подвале. Он любил поиграть с ее чувствами, давая ей ложную надежду, а потом заставляя пережить настоящее отчаяние. И все же что-то в голосе этого человека… Джейкоба… заставило ее поверить, что он не обманывает. – Зачем ты мне помогаешь? – спросила кукла. – Ты ведь тоже шут… – Джейкоб Фортт – честный шут. И пусть я – Пустое Место на сцене, но я не хочу быть пустым местом и в жизни. Мои дядюшки с самого детства учили меня, что нельзя обижать беззащитных, что нужно защищать тех, кто слабее. До сегодняшнего дня я думал, что самый слабый – это я. Кукла молчала, и Фортт испугался, что она потеряла сознание – он не знал, склонны ли куклы к обморокам. – Ты там? – шепотом позвал Фортт. – Спасибо… спасибо тебе, Джейкоб… – дрожащим от слез голосом проговорила Сабрина. Да, она боялась поверить, но все же надежда крошечной мышкой пробралась внутрь ее головы: неужели мучения скоро закончатся? Неужели Джейкоб и правда спасет ее? Шут с добрым сердцем – что может быть удивительнее?! – Как тебя зовут? – спросил Фортт. – У тебя ведь есть имя? – Сабрина, – чуть слышно представилась кукла. – Скоро все будет хорошо, Сабрина. Просто потерпи немного. Что бы он ни задумал, я… – О чем шепчетесь? – прозвучало вдруг сзади. Фортт вздрогнул и обернулся. Гуффин стоял прямо за его спиной. Что он слышал?! «Играй роль! – велел себе Пустое Место. – Просто играй…» – Ни о чем… – не моргнув глазом, солгал он. – Пытался узнать что-то об исчезновении кукольника. – И как? Узнал? – Она не говорит… Думаю, ничего не знает. – Жалость-то какая! – пожал плечами Манера Улыбаться и подошел к другу. – Но теперь-то уж плевать, куда этот хмырь исчез, верно? Фортт неуверенно кивнул, ожидая продолжения. – Ненавижу Тремпл-Толл, – сказал Гуффин, повернувшись и задумчиво уставившись на отдаляющийся Саквояжный район. – Рад, что мы его наконец покинули… – И я рад. – Тремпл-Толл и Фли, вроде бы, части одного города, но саквояжники не похожи на нас, они… другие. Дерганые, нервные… все из-за этого треклятого вокзала: поезда прибывают в Габен и привозят с собой толпы чужаков, привозят новые веяния и иноземные привычки, аккуратненько разложенные в чемоданчиках да ковровых сумках. В Тремпл-Толл все другое: эти вечно торопящиеся прохожие, эти рассеянные обыватели, которые постоянно что-то забывают. Важные саквояжники со своими почтальонами и констеблями, со своими адвокатами и докторами, они презирают тех, кто живет в Фли. По их улочкам, видите ли, ездят кэбы, а над кварталами летают пассажирские дирижабли, у них есть часы на цепочках и трости. Они слушают радиофоры, а о погоде узнают из метеокарточек. Они пьют кофе, приготовленный в варителях, и шлют друг другу письма по пневмопочте. Мерзость! Ненавижу Тремпл-Толл! Фортт не понимал, к чему его друг ведет. Обычно Гуффин не был склонен к подобным рассуждениям, и ему хватало простого «Мерзость!», чтобы выразить собственное отношение к чему-либо. – Тремпл-Толл… все мы оттуда когда-то сбежали – каждый в свое время и по своим причинам. Все сбежали от своей прошлой жизни и нашли пристанище в Фли… Это была правда. Каждый в труппе Талли Брекенбока, включая самого хозяина балагана, хранил свою мрачную тайну о том, что было до «Балаганчика». – Ну а ты, Фортти, – сказал Гуффин, не поворачивая к другу головы. – Я ведь помню ту ночь, когда мы с Брекенбоком и Бульдогом выловили тебя из этого самого канала. Ты сказал, что случайно упал с моста, но я-то знаю, что ты спрыгнул, не в силах вынести боль утраты. Разбитое сердце… – Откуда… откуда ты знаешь? – пересохшими губами прохрипел Фортт. – Ты так ее любил, ту миленькую мисс… так любил… Ты не понимал, как можно жить после того, что с ней случилось. После того, как она попала под трамвай. – Я никому об этом не рассказывал! Откуда ты знаешь? – Каким бы я был лучшим другом, если бы не знал? Мы все понимали, что ты не «случайно упал с моста в канал». Брекенбок запретил нам вызнавать у тебя, что произошло на самом деле, но я… понимаешь, я слишком любопытен. Ну а у пилюль от мигрени есть замечательный побочный эффект: принявший их во сне делится самым сокровенным. – Но я не принимал никаких пилюль! – Принимал, просто не знал об этом. Но я о другом… Твое доброе, вдребезги разбитое сердце, которое однажды привело тебя к этому каналу. Ты ведь сказал ей о своих чувствах в тот день, когда произошла трагедия… Как это… безысходно… Гуффин говорил на удивление спокойно: вся его привычная злость развеялась, словно дымное облако на ветру, не осталось и следа также и от былого помешательства, охватившего его на улице Слив. – Ну давай! – в ярости сжав кулаки, прорычал Фортт. – Насмехайся! Унижай меня! Придумай какую-то шуточку! Оскорби ту, которой больше нет! Уверен, это потешит твою гадкую душонку! Гуффин покачал головой. – И не подумаю. Знаешь, шуты не извиняются, не благодарят и не делают еще кое-чего. Они не сочувствуют. Но мы оба с тобой понимаем, что все правила можно нарушать, если очень хочется. И я… я сочувствую тебе, Фортти.
В голосе Гуффина вдруг прозвучала не свойственная ему тоска, и Фортт решил, что ослышался: злобный и лживый Манера Улыбаться действительно ему сочувствовал. – И можешь не бояться: я никому не выдам твою тайну. Ты же мой друг, как-никак. Мой лучший друг. Мне будет не хватать наших веселых перепалок. – Что это значит? – волосы Фортта под котелком встали дыбом. Манера Улыбаться повернул к приятелю голову и заглянул в его глаза. На лице Гуффина проступили черты, которых прежде у него не было – на Фортта глядел сущий незнакомец. – Я знаю, что все это время ты шпионил за мной для Брекенбока. – Я тебя не понимаю… – Ой, не нужно! – утомленно воскликнул Манера Улыбаться. – Если я и вел себя подозрительно, то ты вел себя в сотню раз подозрительнее. Не спускал с меня взгляд, все пытался разнюхать да разведать. Настоящий шпик! – Что? – возмутился Фортт. – А ну возьми свои слова обратно! Никакой я не шпик! Гуффин покивал своим мыслям. – Вы совсем не умеете лгать, мистер Фортт. Поэтому и шут из вас вышел бездарным. Ложь – она течет у настоящего шута по венам вместо крови, обманом он завтракает, недомолвки – на ланч, привирательство – на обед, и интриги – на ужин. Вся жизнь шута – это надувательство, плутовство, жульничество и мошенничество. Честных шутов не бывает. Есть лишь те, кто чего-то стоят, и те, кто ничего из себя не представляют: посредственность, тривиальность, серость… пустое… место… Фортт молчал и слушал. Гуффин продолжал: – Неужели ты думал, что я не пойму, почему Брекенбок настоял, чтобы ты отправился со мной в лавку Гудвина? Или ты думал, я не узнаю, о чем вы там шептались в его фургончике? У меня по всему балагану есть уши. Не имело смысла отпираться, как не имело и смысла продолжать играть роль. Кажется, спектакль и правда подошел к концу. Гуффин был прав: именно Брекенбок поручил Пустому Месту составить компанию Манере Улыбаться. И не просто, чтобы тому не было скучно, а чтобы за ним проследить. Гуффин вел себя очень странно: он увещевал и уговаривал Брекенбока вернуть старый, полузабытый долг с такими страстью и горячностью, будто лично был заинтересован в возврате этого долга. – Отдаю должное твоей верности, – Гуффин хмыкнул. – Хозяин командует, и собачонка говорит: «Гав-гав». Послушная собачонка, исполнительная собачонка… И еще такая умненькая! Ты ведь уже давно все понял, не так ли? Когда именно? – Как только увидел эту куклу в лавке Гудвина, – с вызовом ответил Фортт. – А потом ты достал мешок… Я сразу понял, что за мнимым долгом в лавку игрушек пришел лишь я. В то время как ты пришел именно за ней. Я был прав? Все дело в этой бедолаге, так ведь? Что ты сделал с кукольником? Сабрина боялась шелохнуться. Вот-вот все раскроется! Вот-вот она получит ответы на свои вопросы! Но почему так громко работают винты, почему ветру вздумалось повыть именно сейчас?! Почему так болит все ее тело, отчего кажется, будто в любой момент потеряешь сознание?! – Я сделал с Гудвином из переулка Фейр то же, что сделал и с другими, – сказал Гуффин. – С другими? – Фортт ничего не понял. – Кукольниками? – Милый мой, наивненький Фортти, ты так и не смог стать злыднем, ты остался добряком, а с добряками вечно приключаются какие-то напасти. Эх, знал бы ты только, что происходит… – Что происходит? – Фортт почувствовал, как от страха онемели руки. – Зачем… зачем ты все это делаешь? – Чтобы ты не рассказал ничего Брекенбоку, – ответил Гуффин. – Что? – Пустое Место недоуменно округлил глаза – это был никакой не ответ на его вопрос. Вместо разъяснений Гуффин вдруг сделал то, чего Фортт от него уж никак не ждал – он… улыбнулся. Широко, самодовольно улыбнулся, за одно мгновение разрушив тем самым не только выстроенный за годы образ, но и будто бы всю свою личность. Фортт потрясенно застыл – он вдруг понял, что улыбка (или ее отсутствие) на губах этого человека – это просто маска, под которой пряталось подлинное чудовище, играя роль его друга, соседа по фургончику, его сценического партнера – того, кого, как он думал, он хорошо знает. Эта улыбка все сломала. Пружина треснула, карточный домик развалился, волчок споткнулся на своей ножке… Ветер разметывал длинные нечесаные волосы Гуффина, серые глаза сверкали – в них плясали отблески пламени из топки, меж тем все лицо шута утонуло в чернильной темноте, из которой торчал лишь кончик его острого носа. – Ты всегда будешь мне другом, – негромко проговорил Манера Улыбаться и вскинул свой зеленый зонтик. А затем, не прибавив больше ни слова, сделал им резкий выпад, целясь в грудь оцепеневшего друга. Все дальнейшее произошло за какой-то миг… Толчок. Крик. Джейкоб Фортт переваливается через бортик и летит вниз… Корзина качнулась, а шар слегка набрал высоту. Мистер Баллуни даже головы не повернул – он словно и не заметил, что у него на борту стало на одного пассажира меньше. Крик оборвался. Ветер донес до Сабрины короткий всплеск воды. Все произошло так быстро, что она не сразу осознала… А когда осознала, с ее губ сорвался стон отчаяния. Старый воздушный шар тем временем полз по темному небу все дальше в сторону Фли. Вращались винты, рычало пламя в топке, натужно скрипели стропы… И только коричневая шляпа-котелок одиноко плыла по черной глади канала.
Перейти к странице:
Подписывайся на Telegram канал. Будь вкурсе последних новинок!