Опять настало воскресенье, я пошла в школу, но никак не могла сосредоточиться на уроках, поскольку все время думала о загадочном преследователе. В воскресной школе я сидела за одной партой с Хэтти Боудич. Она была румяной, златовласой, как и мой шпион. Шел урок письма. Хэтти что-то гнусаво напевала, медленно-медленно выводя буквы в прописи и высунув от усердия кончик языка. Стоял первый теплый весенний день. Вдруг огромная муха с синеватым брюшком, поблескивающим, будто кусочек стекла на солнце, упрямо забилась в окно. Ее громкое жужжание слилось с гудением Хэтти. Казалось, еще немного — и моя голова вот-вот лопнет от шума. — Да что же это такое, совсем не дают человеку сосредоточиться! Увы, эти слова сорвались с моих губ прежде, чем я успела сдержаться. Наша учительница мисс Эванс подняла от книги встревоженный взгляд. Она недовольно нахму­рилась. — Мэри Эннинг! — воскликнула она. — Замолчи и не мешай остальным! — Уже замолчала, — заметила я, потому что в тот миг, когда мисс Эванс потребовала «не мешать остальным» (как она выразилась), я и впрямь сидела тихо. Порой люди и сами не замечают, какие глупости говорят. Увы, такое творится на каждом шагу. — Вон! Вон из класса, грубиянка! Мои одноклассники захихикали — сперва едва слышно, в кулачки, потом громче и наконец расхохо­тались в голос. Мисс Эванс залилась краской и стала краснее морского петуха! (Это рыба такая, если вы вдруг не знали.) — Не понимаю, за что, мисс, — отозвалась я, потому что и впрямь не понимала, отчего она вдруг так разозлилась. — Я ведь проронила всего несколько слов и сразу замолчала — еще до того, как вы сделали мне замечание! — Упрямая девчонка! Еще и препираться со мной будешь? — Буду, если вам так угодно! — ответила я. Честное слово, я не понимала, чего ей от меня надо, но вникать не собиралась, поскольку все мысли были заняты планом поимки загадочного шпиона. Мисс Эванс решительно направилась ко мне по узкому проходу между рядами парт. По пути она сшибла грифельную доску Билли Стиклэнда и наступила на ногу Эндрю Халлетту, не обратив никакого внимания на его сдавленный писк. Лицо у нее было мрачнее самой Черной Жилы. Мисс Эванс подошла к моей парте, схватила меня за руку и грубо вывела из класса. — Вернешься, когда научишься себя вести! Скажи спасибо, что отделалась таким легким наказанием. Пусть это будет тебе уроком. Она захлопнула дверь у меня перед носом, и я осталась наедине со своими мыслями. Первым делом я решила, что «учиться себя вести» мне ни к чему, это я и так умею. Мисс Эванс, конечно, поступила ужасно несправедливо, выдворив меня из класса, но вместе с тем оказала мне большую услугу, ведь остаток дня теперь можно посвятить поимке шпиона! *** Пройти мимо матушки, когда она возится дома с младенцем, всегда нелегко. Но когда младенца нет и никто не отвлекает ее внимание — почти невозможно. В дом вела всего одна дверь, и, даже если мне удавалось проскользнуть внутрь незамеченной, ступеньки под ногами каждый раз скрипели, будто палуба корабля в сильный шторм, а ведь слух у матушки был острый, как у зайца! Понятное дело, она не обрадуется, узнав, что меня выгнали из школы, но я никак не могла придумать себе оправдание. Ну не умею лгать, совсем не умею, и все тут. Множество раз отец с Джозефом бранили меня за то, что я выдавала всю правду, вместо того чтобы подыграть, скрыть от матушки наши проделки. Вечно они забывали, что лгать — выше моих сил! Однажды Джозеф чуть ли не на коленях упрашивал меня сказать матушке, что я своими глазами видела, как он поскользнулся и расквасил нос, хотя на самом деле он подрался с Итаном Кумбсом… и, надо сказать, победил его. Матушка с большим неодобрением относилась к дракам, и Джозеф опасался последствий. — Так что с тобой приключилось? — спросила она в тот день, оттирая засохшую кровь с его лица. — Ничего такого, мамочка, просто поскользнулся и упал. Мэри может подтвердить, правда, Мэри? — Ну же, Мэри? Твой брат, часом, не врет? — строго спросила матушка. Джозеф умоляюще уставился на меня своими ще­нячьими глазами, большими и влажными, как у спа­ниелей, частых спутников знатных дам. Одними губами он прошептал: «Ну пожалуйста!», но все было напрасно. Тайное всегда становится явным… особенно если о нем расспрашивают меня. — Все было не так! Он начал смеяться над Итаном, и тот ударил его в нос. А потом Джозеф так врезал, что Итан упал. И Джозеф победил! — уточнила я в полной уверенности, что последнее обстоятельство утешит матушку. — Мэри! — с отчаянием вскричал Джозеф. — Неужели так сложно выручить?! — Если бы ты сам во всем сознался, — недовольно проворчала матушка, — никто бы не стал расспрашивать Мэри. Отец с тобой серьезно поговорит, Джозеф. Мне за тебя стыдно! Затевать драки в столь юном возрасте! Иди чистить картошку. Но помни, сам ты ее не получишь. Джозеф больно ущипнул меня за руку, но я не пискнула — как не стала и жаловаться на него матушке, ведь она меня ни о чем таком не спрашивала. Я вовсе не ябеда, и если меня не спрашивают, я молчу, но если уж спросили, то лгать не стану. Отец рассказывал, что бывает ложь во спасение. Например, когда тебе задают вопрос и ты понимаешь, что правдивый ответ прозвучит грубо или кого-то обидит, — но даже в таких случаях я всегда говорю правду. Как-то раз матушка спросила, вкусный ли был ужин, и я честно ответила, что мне он совсем не понравился, но я съела его, потому что надо было подкрепиться и ничего другого у нас не было. На это матушка заме­тила, что если я не могу сказать ничего хорошего, то лучше бы вообще помалкивала. С тех пор я сделалась молчаливой — впрочем, мне это даже нравится. Болтать попусту — все равно что переливать из пустого в порожнее. Бесполезное занятие, если подумать. Я остановилась у двери, понимая, что мне ни за что не пробраться мимо матушки незаметно. Солгать ей, если она вдруг спросит, почему я не в школе, тоже не получится. Оставалось только одно: смело зайти в дом, и будь что будет. Дома было тихо как в могиле. В котелках на кухне не булькала вода. Не слышалось раздраженного ворчания матушки, засевшей за штопку или принявшейся за уборку. Ее вообще не было дома. Вот так удача! Я разыскала свой молоточек и прихватила с собой мешочек с окаменелостями. Он пригодится мне для ловушки! Ради поимки шпиона придется пожертвовать несколькими находками. *** Я сосредоточенно прислушивалась, силясь уловить шаги таинственного мальчишки, но вдруг поняла, что еще слишком рано. В этот час мой шпион, должно быть, сидел за обеденным столом и резал серебряным ножиком нежнейший ростбиф или запеченную курочку — или же черпал ложечкой поссет. Волнение, с которым я представляла поимку этого трусишки, вдруг рассеялось, как морской туман. Мой тщательно продуманный план теперь не имел, казалось, никакого смысла! Я оставила за собой следы из окаменелостей, но что, если их растащат другие люди? К тому же мне не хотелось долго и терпеливо ждать, изнывая от скуки! Я ненавижу резко менять планы, но тогда даже мысли о поиске новых сокровищ, которые всегда, словно по волшебству, поднимали мне настроение, меня не радовали. Я принялась собирать окаменелости, которые прежде с таким тщанием разложила на своем пути. Внезапно я наткнулась на свежую могилу, на которой возвышалась гора рыхлой земли, и остановилась, чтобы прочесть имя на маленьком деревянном кресте. Эми Мартин. Имя было совершенно незнакомым. Девушка погибла в семнадцать лет. Наверное, ее погубила страшная болезнь. А может, тяжелые роды. По спине пробежали мурашки. Если и мне суждено умереть в столь юном возрасте, значит, я уже прожила полжизни. Как же мало времени отведено! Слишком мало, чтобы тратить его на поимку глупого шпиона. Труса, который и лица своего показать не смеет! Я убрала в мешочек последние окаменелости, оставшиеся на моем пути. — Может, я и глуп, но не настолько! И знаю, что на траве такие сокровища не валяются! — заявил кто-то позади меня. Я так подскочила от неожиданности, что выронила парочку «ногтей дьявола». Резко обернувшись, я яростно уставилась на незнакомца. — Как тебе не стыдно тайком подкрадываться к людям! Да еще на кладбище! — возмущенно воскликнула я, а потом вдруг узнала стоящего передо мной человека. Это был точно мой шпион! Он хохотал. Такого я стерпеть никак не могла. Я кинулась на него, словно разъяренный бык, ударила головой в грудь и повалила на землю. Шпион мгновенно затих, пошатнулся и рухнул. Падая, он беспомощно размахивал руками, но его это не спасло. О землю он ударился с жутким глухим стуком и закрыл глаза. Все случилось стремительно — и вдруг время замедлилось. Я убила его! Такой была первая мысль, пришедшая мне в голову. Наверное, он слишком сильно ударился головой и погиб! Я убила его! Убила мальчика из богатой семьи, который, по сути, ничего плохого мне не сделал, разве что без конца докучал! Убила одним ударом! И теперь уж меня наверняка вышлют из страны — или даже повесят! 6. Французишка Генри вовсе не из Франции Я застыла над телом мальчика из богатой семьи. Убитого мною мальчика. Лицо у него было белым, как грудь чайки. Кудри рассыпались по земле, словно русалочьи локоны. Я не знала, что делать. А потом мальчик вдруг задрожал всем телом. В уголках глаз появились крохотные морщинки. Плечи запрыгали по земле, то поднимаясь, то опускаясь, и послышалось громкое фырканье — так иногда фырчат свиньи. Мальчик открыл небесно-голубые глаза. Потом сел и принялся стряхивать травинки с волос. — Вот вы и попались! О месть! Как ты сладка! Я вам уже рассказывала, что ненавижу, когда надо мной потешаются? Так вот, это чистая правда. Просто терпеть не могу. Мне ужасно захотелось еще разок его ударить. На этот раз — со всей силы. Он увидел гнев в моих глазах и улыбнулся, протянув мне белую ладонь. — Генри де ла Беш к вашим услугам, мэм. Пожмите же мне руку! — Не буду я французишке руки пожимать, — отрезала я. В этот момент меня никто не разубедил бы. Все мы наслышаны о том, что творилось на войне с Бонапартом (или стариной Бони, как мы его называли). Он провозгласил себя великим императором, хотя росту в нем было всего три фута. Чуть ли не каждый день жителям напоминали о том, чтобы они были осторожнее, потому что ночами по нашим берегам бродили шпионы, притворяясь рыбаками и английскими моряками. Мальчик поднялся и отряхнулся. — Я такой же англичанин, как и вы. Мой род уже много поколений живет в Англии. — Так я тебе и поверила! Чего же ты тогда за мной по пятам ходишь? Да еще прячешься? А потом убегаешь! Ты самый настоящий шпион! Шпион и трус!