Утром Елена Петровна приехала к ней сама: — Людочка… Папа у тебя? Прикидывая, что ей ответить, Дайнека сказала: — Нет. — Где же он? — Папа не ночевал дома? — догадалась она. — Не ночевал. Я всю ночь звонила ему. Телефон отключен. Когда ты с ним в последний раз говорила? Вопрос Елены Петровны резанул по сердцу. «В последний раз» прозвучало как траурный марш Шопена. Всхлипнув, Дайнека прошептала: — Вчера утром… — Ты что-то знаешь?! — всполошилась Елена Петровна. — С папой беда? Он в больнице? Или… — Никаких или! — вскрикнула Дайнека. — Я ничего не знаю! Сама звонила весь вечер. Может, он у друзей? — У каких?… — безнадежно проговорила Елена Петровна. — Например, у директора холдинга. — Я звонила Борису Ефимовичу. Славы там нет. — Может быть, у кого-то еще? — Я обзвонила всех. И знаешь… Вчера ночью кто-то позвонил и молчал. — Елена Петровна, вы только не переживайте. — Дайнека тяжело сглотнула и призналась: — Я сама переживаю. — Может быть, он куда-то собирался? — предположила Елена Петровна. — Собирался. — Дайнека прикусила язык и закончила не так уверенно: — Кажется… — Людочка, — Елена Петровна взяла ее за руку, — скажи, даже если это не совсем… — Она не договорила. Дайнеке пришлось сказать правду: — Он собирался к Насте. Выдержав паузу, Елена Петровна обронила: — Он ничего об этом не говорил. — Наверное, не хотел, чтобы вы беспокоились. — О чем я должна беспокоиться? — Всякий раз, когда речь заходила о бывшей, пусть и гражданской, жене Вячеслава Алексеевича, Елена Петровна сдержанно поджимала губы. — У Насти неприятности, — уточнила Дайнека. — Это ее неприятности. С чего мне переживать? — Согласна, — с готовностью подтвердила Дайнека. — У Насти дом отбирают. Отец сказал, что надо помочь. — Ну, что же… Ему виднее. — Хотите, я сейчас позвоню на дачу? — Сморозив глупость, Дайнека тут же сообразила, что ее слова можно истолковать только так: отец провел эту ночь на даче, а значит, он — с Настей. Неловко помолчав, Елена Петровна направилась к выходу: — Когда папа появится, позвони, пожалуйста, мне. — Да он и сам позвонит! Я в этом уверена. Елена Петровна ушла. У Дайнеки осталось чувство вины за допущенную бестактность, но это чувство на время приглушило ее беспокойство за отца. В ближайшие полчаса Дайнека позавтракала, погуляла с Тишоткой, села в машину и отправилась на дачу. Конечно, она могла бы позвонить, но, зная лисьи повадки Насти и особенно ее матери Серафимы Петровны, решила застать их врасплох. Дорога в одиночестве располагала к раздумьям. Дайнека думала о Елене Петровне Кузнецовой. Она безмерно уважала эту женщину и хотела, чтобы отец оставался с ней. Теперь этот замечательный союз был под угрозой, и Дайнека должна была его защитить. Дорога до дачи заняла больше часа. Притормозив у ворот, Дайнека посигналила. Из калитки выглянула покрытая косынкой голова Серафимы Петровны, после чего ворота открылись. Дождавшись, пока Дайнека вылезет из машины, Серафима Петровна принялась ее обнимать, приговаривая: — А уж как я соскучилась, и не высказать! Дайнеке было неловко, оттого что она не могла ответить Серафиме Петровне тем же. — Идем, Людочка, в дом. У меня борщ на плите, пампушки с чесноком еще тепленькие. Какао с цельным молочком только сварила. Все как ты любишь. Шагая по дорожке, обсаженной невысокими деревцами, Дайнека ощутила щемящее чувство нежности к этому месту, к теплому ветерку, колышущему листья деревьев, и даже к Серафиме Петровне. Сентиментальный настрой улетучился, как только они вошли в дом и встретили Настю. — Зачем явилась? — накинулась она на Дайнеку. Между ними немедленно встала Серафима Петровна: — Зачем же так, доченька! Людочка приехала в гости, вон столько не виделись. Сейчас накрою стол, пообедаем по-семейному. — Да я, собственно, на минутку… — начала Дайнека, но Серафима Петровна силой усадила ее на диван: — В кои веки приехала! Неужто не покормлю! — Мама! — вякнула было Настя, но ее тут же остановил твердый взгляд Серафимы Петровны: — Молчи, полоротая! Профукала наш домик — молчи! — Поэтому я и заехала. — Дайнека влезла в их перепалку. — Хотела спросить про папу… — Я — быстро! — Серафима Петровна метнулась к буфету, достала скатерть и одним хлопком раскинула ее на овальном столе. Потом убежала в кухню. Дайнека спросила у Насти: — Отец вчера заезжал? В ту же секунду из кухни донесся голос Серафимы Петровны: — Настена! Иди сюда, помоги! Настя ушла на кухню, и Дайнека, смирилась с невозможностью по-быстрому расспросить об отце. Она с грустью оглядела гостиную: все те же тюлевые шторы, тот же диван. На стене — картина, которую они с отцом купили на вернисаже. При воспоминании о том добром времени ей стало грустно. Грустить долго не пришлось — в комнате с большой супницей в руках появилась Серафима Петровна. За ней вошла Настя с блюдом пампушек. У Серафимы Петровны все «горело» в руках: тарелки заняли свои места на столе, рядом с ними легли солидные столовые приборы. — Садись, Людочка, за стол! Угощайся! Дайнека села, да и кто бы устоял — к великолепному борщу Серафима Петровна подала жирную деревенскую сметану и зелень. Дух шел такой, что слюноотделение во рту фонтанировало. Дайнека уплела две тарелки борща и пять пампушек. На какао в ее желудке места не нашлось. Встав из-за стола, она пересела на диван. — Ну, как? — спросила Серафима Петровна. — Вы всегда прекрасно готовили, — сказала Дайнека. — Замуж еще не вышла? Резкий переход на личную тему вернул Дайнеку к действительности.