Но увести ее они не успели – девочка сорвалась раньше. Они только-только начали вставать, чтобы не спугнуть ее, как маленького загнанного в угол зверька. И вот тогда девочка приподняла поднос чуть выше, а потом изо всех сил швырнула на каменный пол. Был грохот, дребезжание металла, звон стекла – и все это такое гулкое, оглушительное в тихом утреннем ресторане. Отлетел в сторону металлический поднос. Разбилась на крупные белые осколки миска, оказавшаяся в луже молока и размякших хлопьев – забавных кругляшков, похожих на миниатюрные пончики. Стакан превратился в прозрачные айсберги, проглядывающие в оранжевом море сока. Чашка кофе оказалась самой мстительной: она разлетелась на части у ног девочки, обжигая кожу горячим напитком, оставляя на память кровавый порез. Но девочка будто не заметила ни грохота, ни крови, ни устремленных на нее взглядов. Она прижала обе руки к голове, словно закрываясь от града невидимых пуль, и крикнула: – Почему никто не говорит мне, что происходит?! – За мной, – коротко скомандовала Полина. Могла бы и не говорить, Марат и сам не остался бы на месте. Он видел, что толпа уже приходит в себя после первого шока и раздражается, злится, готовится выкрикнуть какую-нибудь глупость. Наверняка обвинить и отчитать. Подростки многими воспринимаются как существа, которых можно без стеснения отчитывать, пока они еще не стали «полноценными» людьми. Марат не понимал до конца, что происходит с этой девочкой, но чувствовал: если на нее успеет обрушиться рев оскорбленной грохотом толпы, станет намного хуже. Вот поэтому он подошел к ней одновременно с Полиной, накинул на плечи девочке собственную байковую рубашку – он вышел из отеля рано, до того, как утренняя прохлада отступила к близким горам. Девочке вряд ли было холодно, но она тут же закуталась в эту байку, как в одеяло. Полина стала с одной стороны, Марат – с другой, и втроем они направились к выходу. Лазарет располагался в том же здании, что и ресторан. Заправлял там всем турок средних лет, с трудом изъясняющийся по-английски, а на русском знающий только слово «нет». Он выглядел сонным в любое время суток и старался сделать все, чтобы его не перехватили в кабинете. Не было его на месте и сейчас, и никто не знал, где его вообще носит. Но он и не понадобился: Марат просто взял у пожилой медсестры перевязочные материалы. Полина в это время отвела девочку на открытую террасу и вместе с пострадавшей устроилась на плетеном диванчике. К возвращению Марата девочка смогла лишь сообщить, что ее зовут Марго, а больше ничего – она рыдала на груди у Полины, словно только этого и ждала все дни. Когда Марат видел ее в библиотеке с другим психологом, она вела себя иначе: нервно улыбалась, отводила взгляд, но оставалась собранной. Изменилась и Полина. Сейчас, общаясь с ребенком, она уже не казалась профессионально безупречной, достаточно мудрой, чтобы не поддаваться страстям и знать все тайны мироздания. Она что-то шептала на ухо девочке, гладила ее одной рукой по волосам, а второй набирала сообщение на смартфоне. Марат сначала не понял, зачем ей это понадобилось, а потом Полина повернула телефон к нему, и он прочитал: «Ее мать зовут Лариса Сухова. Иди к спасателям и узнай, что с ней стало. Будут выпендриваться – спроси Бориса Доронина». Марат лишь кивнул и поспешил уйти, ему так было даже легче – точно знать, что от него требуется, чтобы помочь. Девочка его ухода, кажется, даже не заметила. Полина оказалась права: спасатели на контакт не шли. Они прекрасно знали, кто такой Майоров, и в этом была проблема. Им почему-то казалось, что вся жизнь Марата сосредоточена вокруг кино, соцсетей и безмозглой погони за хайпом. Если он что-то спрашивает, это нужно для скандала – и никак иначе! Ему пришлось вызывать спасателя, на которого указала Полина. Им оказался хмурый бородатый здоровяк, который выглядел так, будто последнюю неделю основу его рациона составляли битые кирпичи. Ему Марат тоже не понравился, и он не собирался этого скрывать. Но он все же позвонил кому-то и дал ответы, а на остальное Марату было плевать – к неприязни незнакомцев он относился точно так же, как к слепому обожанию своих фанаток. Когда он вернулся на террасу, девочка окончательно успокоилась, она лишь жалобно всхлипывала, прислонившись к Полине. Полина же успела аккуратно перебинтовать ей ногу. – Узнал? – коротко поинтересовалась она. – Что с моей мамой? – встрепенулась девочка. – Она… в больнице, – уклончиво ответил Марат. Он не был уверен, что нужно сообщать всю правду, потому что правда эта была неприятной. Девочка посмотрела на него так, будто он ее ударил: – Вы опять? Опять будете рассказывать мне, что мама поправится и все будет хорошо?! Опять одно и то же?! – Тихо, тихо, – успокоила ее Полина. – Марат так делать не будет. Он расскажет все, что узнал, слово в слово. Идея по-прежнему казалась ему сомнительной, но он решил довериться Полине. Мать этой девочки лежала в реанимации – она оказалась среди тех немногих, кто выжил после обрушения первого корпуса, да и то потому, что находилась в пристройке. Впрочем, сложно было сказать, что ей повезло. Травмы оказались очень серьезными – переломы, ушибы, повреждение многих внутренних органов… В первые сутки врачи даже сомневались, что она выживет, теперь сомнения отпали. Но сказать, что с этой женщиной «все будет хорошо», – явное преувеличение. Девочка, к удивлению Марата, успокаивалась. Она не радовалась, нет, но она уже не выглядела так, будто вот-вот расплачется. Когда Марат закончил, заговорила Полина, не позволившая паузе затянуться: – Все эти медицинские термины, по большому счету, означают нехитрые, хоть и неприятные вещи. Твоя мама обязательно выживет, жизни уже ничто не угрожает. Но ее ожидает долгая и трудная реабилитация. Все то, что сейчас перечислил Марат, поправимо. Придется потерпеть, помочь ей, но это лечится. Когда твоей маме станет чуть лучше, ее перевезут в Россию, и вы с отцом вернетесь вместе с ней. Дальше лечение пойдет в наших больницах, и ты сможешь ее навещать. Приготовься к тому, что маме понадобится помощь, что из-за боли она иногда будет вести себя неприятно – это не навсегда… Полина долго говорила с ней, а Марат уже не вмешивался, просто слушал. Неловкость сковывала его еще некоторое время: привычная вера в то, что детям такое не рассказывают, мешала успокоиться. Но он наблюдал за Марго и видел, что ей становится лучше. Это было важнее всего. Когда за девочкой наконец пришел насмерть перепуганный, слабо представляющий, что нужно делать, отец, Полина поговорила и с ним. Когда все закончилось, Марат уже отчаянно опаздывал на съемки, телефон в кармане не смолкал, но Майоров просто отключил звук. Ему не хотелось сейчас убегать, он собирался проводить Полину до соседнего корпуса, в котором ей сегодня предстояло работать. – Почему вообще так произошло? – спросил он. – Ты говоришь, что не работаешь с детьми, но только ты и помогла ей… – Потому что я помогала ей как взрослой. С подростками это скользящая грань, ее легко упустить. Беда Марго еще и в том, что она выглядит младше своих шестнадцати… – Сколько ей?! – Вот именно, – слабо улыбнулась Полина. – Не ты один купился. Хотя отмечу, что мои коллеги на такую отговорку не имеют права. Так вот, объяснение «все будет хорошо» применимо только в утешении совсем маленьких деток, да и то если шанс на это «хорошо» есть хоть какой-то. В случае подростков абстрактные утешения лишь усиливают тревогу. Со взрослыми то же самое. «Все будет хорошо» – фраза нейтральная. Но когда тебе ее повторяют в критической ситуации, кажется, что правда настолько ужасна, что она тебя раздавит. Неизвестность пугает, подключается воображение – и вот результат. Мать Марго не просто попала в больницу, она не выходила на связь много дней. Как после этого поверить во «все будет хорошо»? – Ее отец мог бы разузнать все, что узнал я, – заметил Марат. – Он, скорее всего, знал, у родственников есть право запроса. Чего он не знал, так это способа сообщить своей дочери правду. И он, наблюдая за психологами, подключился к всеобщему флешмобу «Все будет хорошо». Марго держалась, сколько могла, но ее срыв все равно был закономерным. – Правда получилась не очень утешительная… – Но это уже не нейтральные фразы, а факты. С фактами можно работать, – пояснила Полина. – Бороться со страхом через действие. С людьми нужно говорить, вот как я считаю, а не оглядываться на возраст и какие-то там правила. – Зря ты с детьми не работаешь. В роли заботливой матушки ты смотрелась вполне гармонично! Это была шутка. Задумывалось как шутка – и прозвучало как шутка, уж что-что, а интонации Марат подбирать умел. Вот только Полина смеяться не спешила. Она напряглась, помрачнела и торопливо бросила ему: – Мне нужно идти, я и так задержалась. Увидимся… когда-нибудь потом. Сказала это – и ушла, скрылась в отеле, оставив Марата в полнейшем замешательстве. * * * Территорию опасных работ превратили в какой-то проходной двор, и это безумно раздражало. Борис понимал, что все на самом деле не так плохо, что настроение у него изначально было паршивое, как и всегда в эти дни, и уже на настроение наложилось остальное. Но легче от этого не становилось. Мало ему было работы, так еще и дополнительные сложности появились… Сначала заявился Майоров и стал требовать закрытую информацию. Его послали подальше, а он не уходил. Звезда же! Звезды, видите ли, не ходят, куда их посылают. Борис подумывал вышвырнуть его вон, но решил не обострять. Майоров ссылался на просьбу Полины, и его слова вполне могли оказаться правдой. Борис заметил, что в последнее время эти двое начали больше времени проводить вместе. Это его не касалось – и все равно бесило. Потом ближе к полудню явился Орхан Саглам. Хотя ему лучше было бы сидеть в номере в обнимку с кондиционером – выглядел он откровенно плохо. Директор отеля сильно потел, бессмысленно пытался стереть пот уже мокрым насквозь платком и постоянно прикрывал лицо рукой как козырьком. Он тяжело дышал, глаза покраснели – похоже, от недосыпа, да и нервный тик никуда не исчез. Турок с трудом забрался вверх по обломкам, по той дорожке, которую обустроили спасатели. Оказавшись на краю ямы, в которой шли работы, он чуть не рухнул вниз, и Борису пришлось его поддержать. – Вы зачем здесь? – хмуро поинтересовалась спасатель. – Я хотел бы посмотреть… – Это не лучшее шоу. Шли бы вы к себе. – Я бы хотел посмотреть, – упрямо повторил Орхан, снова проводя по лбу дрожащей рукой. – Пожалуйста. Он не обязан был просить. Он мог бы приказать, устроить скандал, привлечь охрану… Но он этого не делал, и Борис решил, что на тропу войны лучше не торопиться. – Что именно вы хотите увидеть? – Их… Я хочу увидеть погибших туристов. Вы сегодня достанете какое-нибудь тело, да? – Мы работаем над этим. – Можно я посмотрю? – Что уж там… смотрите, только не мешайте. Борис отвел директора в сторону, туда, где Орхан не путался под ногами и не рисковал в любой момент свалиться им на голову. Несложно было догадаться, что появление турка нравится не всем спасателям… да никому не нравится! Просто некоторым было все равно, для них директор не имел значения. А некоторых он раздражал, и молчали они лишь потому, что слишком уважали Бориса. Чуть позже об Орхане позабыли все. Им наконец удалось сдвинуть перекрытие, разломившееся прямо в воздухе на три крупные плиты. Под ним обнаружились тела двух женщин – опознаваемые в основном благодаря одежде. Слишком уж сильно их придавило, сжало вместе, исказило так, что уже и лиц не найти. – Давайте носилки побольше! – решил Борис. – Будем вместе доставать, пускай медики разъединяют! Он такое уже видел – и видел многое похуже. Он научил себя отстраняться от этого, думать о телах как об особо ценном и хрупком грузе. Но не как о живых, нет… А Орхан так не умел. Он ни на секунду не забывал о том, что вот это – его гостьи, женщины, которые приехали в его отель за отдыхом и удовольствием, но уж точно не за тем покоем, который получили. Это зрелище не прошло директору даром. Когда Борис снова вспомнил о нем и пошел проверить, как он, Орхана колотило настолько сильно, что сам он спуститься вниз уже не мог, пришлось снова ему помогать. Директор прошептал что-то на турецком, потом вспомнил, где находится, и сказал: – Благодарю. Вы герои. Мне нужно идти… – Не приходите сюда больше, – попросил Борис и добавил: – Это не ваша вина. Подозреваю, что вас все равно будут винить, так всегда бывает. Но стихия – такая штука… Нельзя подготовиться ко всему. – Да, да… Вы правы. Спасибо. Борис подумывал довести немолодого мужчину до лазарета, однако от этого Орхан решительно отказался. Директор так и ушел, шатаясь, как пьяный. Борис проследил за ним взглядом, убедился, что его перехватили охранники, а потом вернулся к работе. Больше они тел не нашли, отвлекаться было не на что, разбор завалов проходил спокойней. Это, как ни странно, не слишком радовало. На такой жаре с поиском погибших лучше было не затягивать. Да и потом, монотонная работа освобождала путь для ненужных мыслей, которые сами собой неслись к Полине и Майорову. Что вообще держит этих двоих вместе? Фанаткой Полина никогда не была, не только его, вообще ничьей – у нее и времени-то не хватало на телевизор! Или она поддалась обаянию этого клоуна уже здесь? Человек с обложки журнала, вечно ухоженный, в отличие от покрытых пылью, уставших спасателей… Тоже не ее стиль. Но люди ведь меняются – и она могла измениться. Вроде как его это не касалось, а Борис все равно чувствовал закипающую злость. У Полины ведь муж есть, она кольцо носит. Если он, Борис, должен постоянно думать о семье, то и она должна. И он обязан намекнуть ей на это – как друг, разумеется. Правда, он без труда догадывался о том, куда будет послан. Вежливо, конечно, в фирменном стиле Полины, так, что он сначала пойдет, а опомнится уже в пункте назначения. Дружеские беседы в чистом виде вряд ли могли помочь, тут требовалось нечто большее. В обеденный перерыв Борис не пошел в ресторан. Он направился к небольшой площадке, где можно было получить ограниченный доступ в интернет. Пускали туда не всех, и Борис этой привилегией чаще всего не пользовался, а сегодня вот пришлось. Он успокаивал себя лишь тем, что никто ничего не узнает.