— Мне нужна пара твоих людей. Умеющих обращаться с оружием. Умеющих молчать. И не боящихся трудностей… — Я думал, ты отошел от дел. — Я тоже так думал. Ангел достал фотографию, посветил фонариком. — Красивая — сказал бошняк — очень красивая. Кто это? — Неважно. Ее держали в рабстве в Одессе. Я хочу уничтожить этих людей. Закопать их в землю. Всех. Когда Ангел закончил свой рассказ, в глазах бошняка горела ярость. — Какая мразь… — сказал он — у нас тоже такие были. Но они делали это с чужими женщинами, а эти — делают со своими. Конец их пути — огонь. Пусть Аллах обрадует их тяжким наказанием, и в том мире и в этом. — Я предпочитаю не дожидаться божественного правосудия. А вершить свое. — Какая мразь — повторил бошняк — люди ли они? У них нет чести, совести, чувства к родному народу. Как они живут… — Недолго. Ты мне поможешь? — Да. Я сам пойду. Ангел удивился. — Зачем тебе? Ты авторитетный и влиятельный человек. Бошняк горько усмехнулся. — Уже нет. Как только я стал выступать против исламизации Боснии радикальными мусульманами, мои счета заблокировали, а против меня возбудили дело о неуплате налогов в особо крупном. Думаю, они хотят отнять всё. — Значит, ты должен остаться здесь и бороться. Бошняк покачал головой. — Нет, не должен. Это дело адвокатов. Но не мое. Наш народ никогда не ждал милости от правосудия, и я тоже не буду. — Это моя война. Мне всего нужна пара человек. — Это наша война — сказал бошняк — я тебе должен и помню это. Рано или поздно меня убьют — я пережил свое время, сейчас пришло время для совсем других людей… таких, что когда им удастся сделать то, что они хотят, живые позавидуют мертвым. На меня уже есть заказ, я знаю. Но где и как умереть, я хочу выбрать сам. — Тогда я тем более не могу взять тебя. Смертники мне не нужны. — А я не смертник — сказал бошняк — просто я понял, что большую часть жизни делал зло. Аллах уже наказал меня, лишив семьи. Когда в день страшного суда я пойду по мосту над огненной бездной, толщиной с лезвие меча — меня будет шатать из стороны в сторону под грузом тяжких прегрешений. Я просто хочу сделать что-то хорошее перед тем, как моя жизнь оборвется, понимаешь? — Да… — сказал Ангел — я понимаю. Мы все не без греха… 19 апреля 201… года. Никосия, Кипр Если баронесса Боде за что-то бралась — то все это выполнялось быстро и без каких-либо изъянов. В порту Марселя — их ждала мощная лодка типа Сигаретт[44] с молчаливым рулевым в черных очках. Алиса и баронесса взошли на борт — и лодка рванулась в открытое море… Через несколько часов — они были на Кипре — месте, где родилась Афродита. С давних времен Кипр — был пристанищем для шпионов, а с тех пор, как пал железный занавес — он стал прибежищем и для многочисленных русских, облюбовавших этот островок из-за лояльно относящихся к русским киприотов. В греческой части Кипра — правила коммунистическая партия, и потому остров использовался для нелегальных финансовых операций еще при Советском союзе… В порту Никосии — их ждал Пежо 508 с молчаливым водителем и телохранителем. Последний был вынужден помочь дамам закрыть двери — машина была бронированной. — Эвелин, я… — начала Алиса. — Молчи и улыбайся — отрезала баронесса — я все сделаю сама. Тебе надо просто произвести впечатление на этого старого негодяя. — Старого негодяя? — Увидишь… * * * Автомобиль — остановился на поворотном круге перед роскошным, в средиземноморском стиле доме. Два этажа, увитые плющом стены, фонтан… и люди в черных очках — второй этаж, первый… оружия у них видно не было — но это не значит, что его у них не было вовсе. Телохранитель — провел их в типично средиземноморский дворик, выложенный плиткой с причудливым узором, где их ожидал карикатурно толстый джентльмен, лет семидесяти, в очках и с типично украинскими усами. — Эвелин… Баронесса дала толстяку поцеловать руку, что он и выполнил. Затем его глаза подслеповато уставились на Алису. — Боже, что я вижу… взошло солнце… … — Сударыня. Алиса не знала как себя вести с этим комичным стариком, она протянула ему руку и старик шумно поцеловал и ее. — Оставь ее старый развратник — отреагировала баронесса — с тебя достаточно приключений. — Эвелин, мои приключения только начинаются. — Да, да. Милая, не слушай этого пройдоху. У него жена и четверо детей. — Эвелин, что ты говоришь. Мы уже развелись. — Даже так? Надеюсь, Сара тебя оставила без гроша в кармане. — За что ты такая злая… — Есть за что. Веди нас в дом. — Прошу, дамы, прошу… * * * Ужин в доме — был типично еврейским — чолнт, форшмак, паштида. Все внимание за столом — толстяк уделил баронессе, и та не осталась в долгу: они моментально переходили с одного языка на другой, с французского на арабский, с иврита на русский, обменивались какими-то колкостями, от вещах, которые были известны и понятны только им двоим — а Алиса чувствовала себя как бы чужой на этом празднике жизни и юмора. Тем более что и ела она совсем немного — еврейская кухня очень сытная, а она вела бесконечную борьбу с лишним весом… И вот… — Мне нужна поддержка в Одессе… Голос баронессы стал суше. Толстяк тоже неуловимо изменился, он промокнул губы салфеткой и аккуратно положил ее на стол. — Тебе? — Ей. — Кто она? — Тебе не все ли равно. Толстяк пристально уставился на Алису. — Сдается что не все. Как чувствуете себя? Алиса кивнула. Она поняла, что толстяк знает про Бейрут. — Хорошо, спасибо.