Семидрев невесело усмехнулся. — Принимается… — То-то… — Слушай… а к этим журналистам как то можно… ну подкатить? Есть люди — в Вене там? Богдановский зло усмехнулся. — Какая Вена, Богдан, ты о чем? Ты нас с российским ГРУ не путай. Труба пониже и дым… пожиже. … — Мой тебе совет — найми детективов. Местных. Со связями в полиции. Сам не суйся туда, не думай. Если твоих в Вене примут, и они что-то сделают с журналистом — это п…ц. Причем сразу. Надо понимать. Семидрев сплюнул. — Спасибо за совет. Тогда в Киев передай, если есть кому — я не боюсь никого и ничего. Кто сунется в Одессу — в море похороню. Все ясно? * * * Сказать, что Семидрев поверил Богдановскому… он никому не верил. Но он был опытным оперативником и знал людей. И его чутье, помогавшее ему выжить и стать тем, кем он был — подсказало ему, что Богдановский тут ни при чем. Он сам боится. Запах страха — вот что он почувствовал. Страха перед тем, что в следующей части статьи — вопрос будет уже о его делишках. Которые — не менее обширны и грязны. Сев в машину, Семидрев рванул в город. На полпути — зазвонил телефон. Левый. — Але. — Не спишь? — Твоими молитвами. Раздались гудки. Это был звонок от Хвоста. * * * Хвост был около своего банно-прачечного развлекательного комплекса, вместе со своей пристяжью. Веселились… — Лавэ где? Хвост сделал знак, открыли багажник старой десятки. Там были две сумки. — Забирай. Генерал перекинул сумки в багажник своего джипа, собирался уехать. Потом передумал, вплотную подошел к Хвосту. — Из общака бабло? … — Так вот, поздравляю. Ты теперь такая же с. а, как и я. Хвост замычал как будто от боли. — Бывай… Генерал тронул джип с места. Хвост — в бессильной ярости принялся пинать колесо стоящей рядом машины — но изменить систему, к созданию которой и они, воры, приложили руку — он был не в силах. * * * А генерал подумал, что надо завернуть домой — не дело с деньгами в багажнике на Еврейскую ехать. Дернут еще… * * * Говорят что бабочка, махнув крылышком в одной части нашей планеты, может вызвать ураган в другой его части… возможно и так, хотя верится — с трудом. Но дело не в этом. Этот мир — живет по законам, которые придумывают люди, но есть и законы, которые существуют с незапамятных времен, и которые придумал, наверное, сам Господь. Один из них — поступай с другими так, как хочешь, чтобы поступали с тобой. В современном, понятном любому братку или менту изложении это звучит так: если ты живешь по законам беспредела и поступаешь с другими людьми по законам беспредела — не удивляйся, если и сам ты в один прекрасный день станешь жертвой беспредела. Генерал полиции Семидрев действительно контролировал город, но все его меры предосторожности могли остановить приближающуюся к нему смерть не эффективнее, чем паучья сеть может остановить брошенное копье. Анхель не любил убивать — хотя и никогда не останавливался перед убийством… скорее он считал убийство необходимым злом. Его дед внушил ему, доказал на примерах: вовремя совершенное убийство может избавить целые народы и страны от множества неприятностей. С дедом — были согласны и инструкторы из Школы Америк, которые учили молодых офицеров из латиноамериканских стран выслеживать и убивать коммунистических вожаков и командиров партизанских отрядов. Взгляды Анхеля с тех пор несколько изменились, его дед был мертв, он умер, успев увидеть свободную Россию, но, не успев увидеть, как Запад, говоривший, что все зло в коммунизме — подло предал тех из борцов, кто боролся за новую, свободную и сильную Россию, освободившуюся от коммунистической доктрины. Теперь Анхель вел другую войну — но его убеждения были по-прежнему тверды и он готов был убивать, не колеблясь. Первым — он решил убрать начальника областной полиции — это должно было дестабилизировать обстановку и вызвать жестокую междоусобную войну в мафиозной среде. Остановить его было практически невозможно, равно как и раскрыть убийство, которое он собирался совершить. Он был никем, тенью. Он никогда не жил в Одессе долго и не имел здесь никакой недвижимости. Он никогда не имел конфликта с генералом, который должен был стать его целью и вообще до этого никогда его не видел. Он не приезжал в Одессу на поезде, не приплывал на корабле и не прилетал на самолете, и не покупал билетов на обратный рейс. Он не собирался селиться в гостиницу или снимать квартиру. У него не было сотового телефона, ни местного, ни иностранного, он не оплачивал роуминг, и его нельзя было проследить по трекингу. У него не было машины, ни с местными номерами, ни с другими, и он не намеревался ее арендовать. Оружие, которое он намеревался использовать — не использовалось до этого, и он не планировал использовать его после. Его отпечатков пальцев не было ни в одной полицейской базе мира. Короче говоря, ни один след — никуда не вел. Поэтому — он был собран и спокоен. Ночью — они спустили с дрейфующей в Черном море яхты скоростной катер RHIB — резиновый, с жестким днищем. На этой лодке — Анхель попал на берег и так же он собирался уходить. В парке — он переоделся. Было раннее утро, и его никто не видел. И не должен был видеть. Он был одет так, как одето большинство жителей любого крупного города мира — неброско и дешево. За спиной — небольшой рюкзак. И никто не знал, что в нем… Одесса… Он был в этом городе не первый раз… приходилось бывать — и он запомнил и полюбил этот город, даже при том, что ни разу не задерживался здесь больше нескольких дней. Что первое бросалось в голову — собаки, в Одессе было столько же собак, сколько и в Сантьяго, это были города собак. Но в остальном Одесса отличалась от Сантьяго. Сантьяго даже сейчас был мрачноватым, жестким, ощетинившимся пиками небоскребов городом, где время от времени происходили жестокие стычки студентов с полицией. В Сантьяго мало веселья, настоящего, народного веселья, в нем не услышишь песен. Одесса — веселый, живой, шумный город, не искалеченный двумя десятилетиями террористической диктатуры, где проживали веселые, жизнерадостные, не озлобленные люди. Но сейчас — Одесса как-то изменилась с тех пор, как он был здесь крайний раз… неуловимо, но изменилась. Больше грязи на улице, больше какой-то неустроенности. Появились зачем-то расписанные в цвет национального флага стены… Ангел по опыту знал, что там, где такое есть — там беда, есть или вот — вот будет. На углу стояла какая-то палатка, люди в камуфляже собирали на АТО. То есть, на войну. Ангел не понимал смысла этой войны. Вообще. Он, прошедший Ирак и своими глазами видевший трагедию целого народа, оккупированного, а потом принявшегося в оккупации убивать не оккупантов, а друг друга, он видевший и знавший все безумие латиноамериканских войн и диктатур — просто не мог поверить, что эти люди, беззаботные веселые люди, русские с юга — впустили себе в дом войну. Что Москва пошла войной на Киев, а Киев на Москву, что здесь, ради непонятно каких интересов — умирают люди. Воистину… эти люди жили слишком легко и беззаботно, чтобы не ценить и не беречь то, что им так легко досталось — мир и гражданское спокойствие. Надо пожить там, где этого нет, чтобы понять — какая эта ценность. Пожить там, где над головой — парят дроны, где даже в богатых домах — отапливаются буржуйкой, где сосед — готов тебя убить, тебя и твою семью только потому, что ты по-иному молишься Аллаху. Вот тогда… Впрочем, это его не касалось — пока. У него была своя цель — и он шел к ней с неотвратимостью самонаводящейся торпеды… * * * Где живет генерал — он знал, узнать это не составляло никакой проблемы. А вчера — он долго рассматривал это место посредством камеры, установленной на журналистском дроне — квадрокоптере и подобрал себе подходящую лежку. Благо Одесса город холмистый и найти подходящую точку — не такая большая проблема… Одесса — город старый и одновременно с этим — город ветхий. Здесь нет никакой проблемы найти «заброшку» — даже в центральных районах. Старые, сознательно не ремонтируемые (под снос) дома соседствуют с новенькими, уродливыми многоэтажками. К тому же город очень холмистый, что предоставляет дополнительные возможности. Первый раз он прошел мимо — надо убедиться, что дальше по улице нет камер видеонаблюдения — сейчас с этим целая проблема, в западных городах просматривается вообще все и двадцать четыре часа в сутки. Он специально прошелся по улице дальше, мимо нужного ему дома, осматриваясь по сторонам. Вата за щеками, линзы, меняющие цвет глаз и парик — делали его почти не узнаваемым. А огромный оперативный опыт и три года выживания на багдадских улицах — доводили вероятность успеха почти до ста процентов. Он осматривался, ища любые признаки засады… слишком мало людей на улице, закрытые в рабочий день магазины и другие заведения, блеск оптического прицела или прибора наблюдения в окне, человек на крыше, автомобиль или того хуже фургон с лишними антеннами, мотоциклисты. Но ничего этого не было. И камер не было. Он повернулся и пошел назад. Напротив нужного дома смущенно оглянулся — будто прижало и шагнул в темноту подворотни… * * * Единственный риск был — встретить наркоманов, которые обожали такие места — но наркоманов не было. Были шприцы, пахло мочой — но наркоманов не было. На стенах — надписи АСАВ и Слава Украине. Героям слава… У него был пистолет — на всякий случай — но он и не подумал его доставать… только дурак достает пистолет, если не видит непосредственной опасности. Этаж за этажом он начал подниматься наверх, удивляясь тому, что такое роскошное старинное здание стоит в таком состоянии. Разбитая лепнина, едва держащиеся лестницы. В Вене дом бы отреставрировали и квартиры в нем ушли бы по миллиону евро. Но это была не Вена… В нужной ему комнате — со стен косматыми лохмами свисали старые обои. На полу валялось какое-то тряпье… На потолке — он нашел крюк, видимо предназначавшийся, чтобы на него вешать люстру, подергал — держится. Достал моток толстой веревки, в несколько движений сделал что-то вроде двойной петли. Одну часть зацепил за крюк… отлично. Совсем как в снайперском вертолетном патруле, которые проводились в Ираке.