- Загнали зверя, сержант, - Глеб пристроился рядом. - Он сам себя загнал, товарищ лейтенант. Нервы сдали. Управление потерял. Водитель полугусеничной машины всё ещё давил на газ, не теряя надежды. Пищала рация. Гневно кричал офицер. Из амбразуры в правом борту стрелял автоматчик. Он испытывал неудобства, сектор огня был ограничен, но немец очень старался. Пулемёт на крыше, затянутый конусовидным колпаком, хранил молчание. Чтобы вести из него огонь надо было выбраться из люка. - Товарищ лейтенант, разрешите снять автоматчика? - спросил Асташкин. - Только раздражает. Он всё равно не офицер. - Действуй, - кивнул Глеб. В группе был карабин с оптическим прицелом. А из всего многообразия норм ГТО красноармеец Асташкин предпочитал стрельбу. Он затаил дыхание, прицелился, выбрав удобную позу. Автоматчик разъярился, вставил новый магазин и продолжал поливать огнём. Сухо треснул выстрел. Стрелок ахнул, выронил автомат и повалился на железный пол. - В яблочко! - доложил Асташкин. - Молодец, - похвалил Глеб. Второго смертника в машине не нашлось. Заглох двигатель. Время поджимало. Офицер, находящийся внутри, нужен был живым. Но нервы не железные. Подмога к терпящим бедствие могла подойти в любую минуту. Шубин подполз ближе. Из машины доносились глухие голоса. Только офицер срывался на истерические нотки. Из отрывочных фраз было понятно, что помощь уже в пути и через семь-восемь минут будет здесь. Нужно продержаться и ни в коем случае не сдаваться. Уж лучше умереть, чем попасть большевистский плен. Эти «варвары» не умеют относиться уважительно к пленённым военнослужащим Великой Германии. «Чья бы корова мычала… - подумал Глеб. - За такие слова прямого в челюсть не жалко». - Выходите! - крикнул он на немецком. - Даём одну минуту. Не выйдете - бросаем противотанковую гранату. - Дайте пять минут, - начали торговлю немцы. - Осталось пятьдесят секунд! - отрубил Глеб. - Если не покинете машину, придётся вас убить. Члены экипажа приглушённо совещались, старались не повышать голос, сообразили что их понимают. Что-то Глебу подсказывало, что сдаваться они не будут, надеются на чудо. - Товарищ лейтенант, а в переводе на «нормальный» что вы им сказали?- полюбопытствовал Карабаш. - Я вроде неплохо учился, но о немецкий язык все зубы сломал. - Минуту дал, - пояснил Глеб. - Так они и выйдут… - Выйдут. Всем приготовиться! В офицера не стрелять! Немцы тянули время. Прошла минута. Нависла оглушительная тишина. В этой тишине было слышно как вдалеке ревут моторы, спешит на выручку спасательная команда. - Взрываем! - крикнул Шубин. - Приготовить гранаты! - Не надо! Мы выходим. По цепочке передали команду - стрелять только по сигналу. Недоумевал тугодум Лапштарь - зачем стрелять, если сдаются. Бойцы отползали в укрытие. Распахнулся люк, показался немец в утеплённой пилотке и чёрном комбинезоне. Знаки различия под комбинезоном не читались. Он держал автомат. Лицо было бледное как зашпаклёванная стена. Немец спрыгнул на землю, помог спуститься второму. Тот был постарше, но в том же облачении, и тоже не расставался с автоматом. Следом показалось ещё одна бледная физиономия. Напряглись скулы, страх сковал лицевые мышцы, но фашист держался. Головной убор отсутствовал, но Глеб узнал его. Это был гауптман, любовавшийся видом советской столицы. Пальцы разжались «люггер» выпал из дрожащей руки. Офицер досадно поморщился. Один из членов экипажа помог ему спуститься. - Повторяю, в офицера не стрелять! - крикнул Глеб. Как в воду глядел. Члены экипажа неожиданно вскинули автоматы и открыли огонь. Они палили во все стороны, не видя целей. Потом бросились бежать, неважно куда, лишь бы подальше. Патроны кончились. Горячий металл обжигал руки. Гитлеровцы выбросили автоматы. И оба дружно упали, когда в спину ударили наши. Офицер продолжал бежать, зацепился курткой за ветку, начал грязно выражаться, а когда наконец отцепился, навстречу ему из-за дерева вышел красноармеец Уткин. Радушно развёл руки - Так мы вам рады. Гауптман сник, упал на колени. А дальше никакого промедления. Вербин повторил свой недавний трюк. Забрался на броню, бросил в люк гранату. Вряд ли там кто-то остался, но чем чёрт не шутит. Двое разведчиков подбежали к офицеру, схватили его под локти. Сзади пристроился Гулыгин, стал пинать в зад, чтобы пошевеливался. - Пятьдесят метров по дороге, а потом в лес! - скомандовал Глеб. Взвод поднялся с места, растянулся по тропе. Гауптман сообразил, что от него требует. Слишком уж болезненными были удары. Он засеменил по протоптанной дорожке, втянул замерзающую голову в плечи. Всё происходящее стало для немца полной неожиданностью. Не так он представлял завершение своей военной карьеры. Неужели он так и не увидит как плетутся пленные жиды и комиссары по Красной площади. Звук моторов становился надрывнее. Спасательная команда летела на всех парах. Разведчики свернули с дороги в лес. Пришлось потрудиться, но оно того стоило. Отказывали лёгкие. Ноги наливались чугунной тяжестью. Дышать на бегу было невозможно. Стылый воздух обжигал горло. Группа уходила в глубину лесного массива. За спиной закричали. Застучал пулемёт. Немцы всё поняли. И тропу в лесу, по которой ушли семнадцать человек, заметили. Пули свистели над головами, рвали ветки. - Ложись! - прохрипел Глеб. Никто не сомневался, что немцы пустятся в погоню. Но они такие же люди, тоже быстро увязнут в снегу и выносливость у них не такая как у разведчиков Шубина, не говоря уж про отсутствие подходящего обмундирования. Пулемётчик оборвал стрельбу. Взвод поднялся, двинулся дальше. Встали когда Шубин проорал: «На месте»! Дружно открыли огонь по невидимому противнику, избавлялись от излишков боекомплекта. Мера своевременная. Погоня забуксовала, а потом и вовсе отстала. Но взвод продолжал движение. Открылось второе дыхание, впрочем не у всех. Кашлял и хватался за деревья красноармеец Рунгель, специалист по профзаболеваниям. Шумно отдувался метеоролог Таманцев, мужчина крепкий, сдержанный, но вовсе не мастер бегать марафоны по заснеженному лесу. Пленника гнали пинками. Он в принципе подчинялся, ещё не утратил желание выжить. У офицера мёрзла голова, почернели щёки. Без привала такие забеги немыслимы. Взвод скатился в ложбину и лейтенант прохрипел вожделенное слово: «Привал». Бойцы как под шквальным огнём повалились на снег. Долго приходили в себя, отдуваясь и хрипя. Заснеженный лес загадочно помалкивал. Глеб приподнялся. - Асташкин - в дозор. Боец пошатываясь удалился на пост. Сыпался снег с роскошных еловых лап. - Как вы, товарищи? - спросил Глеб. - Удовлетворительно… - просипел Карабаш. - Всё отлично, - подал голос красноармеец Боровкин лучшее время года. Свежо и пылюку не надо гонять. - Крестьянин, опять же, торжествует, - добавил Вербин. - Товарищ Рунгель, кажется, недоволен, - оскалился Булыгин, известный своей неприязнью к классовой прослойки. - Отдышаться не может. Жалеет поди, что живой остался. Лежал бы себе спокойно в земле. - Да иди ты… - беззлобно буркнул Рунгель. - Я и так в земле лежу. Товарищи заулыбались. Пленный ворочался в снегу бледный как мертвец суточной давности. Подошёл Лапштарь, натянул ему на голову какую-то старую ушанку. У каждого в вещмешке имелась запасная шапка. Потерять в бою головной убор было проще простого. - Пожалел супостата, - проворчал Гулыгин. - Так не фашисты же, - смутился Лапштарь. Кончать будем, снимем. Не могу смотреть как эта сволочь от холода загибается. Серьёзных возражений не последовало. Только Гулыгин пожал плечами и проворчал под нос, что свою сострадательность он давно в одно место засунул. Всё равно кончать супостата. Не тащить же в такую даль. Здравое зерно в этом брюзжании имелось. Расшевелить офицера оказалось непросто. Пришлось ответить пару подзатыльников. Гауптман Отто Трауп был потрясён. Иначе представлялась ему завершение этого дня. Но в итоге заговорил. Поблагодарил за шапку. Он насквозь продрог и даже пробежка не разогнала кровь. Пленник жаловался на ноги, которые уже не чувствовал, на отмерзающие пальцы рук. В тёплом бронетранспортёре, в окружении дружеских штыков, было гораздо лучше. Фашист окончательно скис, оказавшись в трудной ситуации. Он машинально отвечал на вопросы. И чутьё подсказывало Глебу, что гауптман не врёт. Немецко-фашистские войска подошли к Москве полностью измотанными. Техника выходит из строя, её приходится бросать. Горючее выделяется минимальными порциями. Фронт растянут. Потери в живой силе ужасают. В пехотных полках осталось по сто – сто пятьдесят человек. О высоте их морального духа лучше не вспоминать. Зимнее обмундирование не подвезли, в Рейхе его просто не заготовили. Войну планировали завершить до наступления холодов. И то, что текущая зима выдалась самой лютой за последние годы стало для немцев полным сюрпризом. И всё же командование рассчитывало на победу. На сложные участки бросали части усиления Ваффен СС - фанатических приверженцев фюрера и они выправляли положение. Основная группировка отсадила Лобню, которую обороняло потрёпанная вторая Московская дивизия. Подкрепления у русских практически не было. 331-ая дивизия разворачивалось в тылу, занимая рубежи у столицы, в наступление пока не рвалась. Немцам требовался прорыв и они пошли на хитрость. Часть войск пойдёт на юг от Красной Поляны, чтобы обойти обороняющееся части. Эти подразделения ещё не заняли село, но скоро подойдут. Дорога, мягко говоря, не лучшего качества, в чём и убедился герр Трауп. Такого количества танков у немцев нет. Но командование выделило десяток вездеходов, столько же БТР-251 для перевозки личного состава. Эта сила, если выйдет в тыл, может доставить русским серьёзные хлопоты. Дивизия дрогнет. От неё осталось одно название. Боевой дух у советских воинов силён, но это всё что у них осталось. Орудий и танков практически нет. Боеприпасы на исходе. Может создаться критическая ситуация если вражеский клин прорежет пространство между деревнями Каменка и Лядово. Сейчас у противника переполох. Офицеры уже в курсе нападения на колонну. Трауп исчез, несложно догадаться куда. Но противник не поменяет планы, может лишь приблизить час прорыва. И в этой связи спасти положение могли только ноги разведчиков Шубина. С Траупом пришлось расстаться. Сколько их уже было допрошенных на месте германских офицеров, прекрасно понимающих что сейчас произойдёт. Кто-то умолял сохранить им бесценную жизнь. Другие относились к смерти презрительно, как будто на том свете это могло пойти в зачёт. Красноармейцы посмеивались над Лапштарем, трамбующим шапку обратно в вещмешок: «До следующего раза, браток. И не забудь махнуть наркомовские сто грамм за упокой души раба Божьего». Через полчаса взвод в полном составе вернулся в расположение. Это было невероятно. Все остались живы. Над позициями вились сизые дымки, топились буржуйки, пыхтела полевая кухня. Группа прошла коридором между минными полями. Бойцы бежали, подавали звуковые сигналы, ведь среди часовых так много бестолковых, готовых стрелять по всему что движется. Дозорные не стреляли. Их поставили в известность, что группа разведки ушла во вражеский тыл. Бойцы скатились в траншею, когда начался артиллерийский обстрел.