– Да, – сказал Джонни. – Он приказал ликвидировать Абу Феллаха, пока тот не успел нанести Норвегии большого вреда. Так Магнус сказал. – В армии ты дал подписку ни при каких обстоятельствах не разглашать операции, в которых участвовал, – инквизиторски продолжал Рана. – Ты готов нарушить молчание и рассказать все это на открытом суде? – Для меня это не нарушение обязательства молчать, – сказал Джонни. – Речь идет о признании в преступлении. Я не верю, что Магнус и те, кого он представлял, вообще имели касательство к армии, ну а если имели, я для такой страны работать не хочу. – Джонни посмотрел на Х.К. – Как говорил мой наставник, то, что я защищаю, не страна, как таковая. Я защищаю Конституцию. А тех, кто под предлогом защиты страны нарушает Конституцию, защищать не стоит. – Отлично, в самом деле блеск, – довольно сказал Ян И. Рана. – Жду продолжения. Джонни огляделся в комнате для свиданий, потом перевел взгляд на Х.К., который, покачиваясь, молча сидел на посетительском стуле. – Ты обещал мне помочь. Я уже почти не помню, как выглядит моя дочка. – Да-да, конечно. Он встал и пошел к двери. В комнату вошла Ребекка, сдержанно поздоровалась. За руку она вела девочку. Ингрид стала длинноногой шестилеткой, волосы туго заплетены в мышиные хвостики, свисающие до плеч. Джонни шагнул к ней, подхватил на руки, вдохнул ее запах, потом поставил на пол. – Мама говорит, что в тюрьму сажают, если сделал что-то плохое, – сказала она, с любопытством глядя на него. – Так и есть, – кивнул Джонни. – Ты сделал что-то плохое? – Я сделал много плохого. Эпилог. Хозяйская каюта Судно «хуртигрутен» было гибридным, настолько современным, что его не посылали в обычные рейсы. Пассажирские каюты на носу под командной рубкой меблированы в минималистском скандинавском вкусе и выдержаны в изысканно-холодноватой палитре серого, бежевого и коричневого, трехместный серый шерстяной диван за группой кресел и панорамные окна, выходящие на нос. Саша стояла перед зеркалом в просторной ванной. – Как тебе, Мадс? – Зеленый не твой цвет, Саша. Она бросила зеленый жакет на стул. – Надень твид, – продолжал муж, – он неподвластен времени и элегантен. Сиять должны твои слова, а не блейзер. Мадс шутливо подкрался сзади, обхватил ее за талию и поцеловал в шею. С довольной улыбкой Саша закрыла глаза. – Ты знаешь, я очень тревожился за тебя, за нас. После смерти Веры по-настоящему тревожился. Впервые. В зеркале она перехватила его взгляд. – Ты был совершенно ни при чем, Мадс. Речь шла обо мне самой. Он поцеловал ее волосы. – Мне нужна минутка-другая для себя, Мадс. Ты же знаешь, сегодня большой день. Улав сказал, что на сей раз «хозяйскую каюту» должны занять Саша и ее семья. И подмигнул: дескать, шутка, вполне позволительная патриарху в семье, которая вела происхождение именно от судовладельцев, но легкость, владевшую Сашей в последние недели, как ветром сдуло. Она разом вернулась в 1940 год, нет, вернулась в те недели после смерти Веры, когда все было поставлено на карту, лишь позднее мир опять пришел в равновесие. В новое равновесие. В дверь постучали. Саша открыла. На пороге стояли Греве и отец. – Сири, оставишь нас с папой на минутку одних? Адвокат вежливо кивнула и исчезла. Само собой, о том, что произошло тогда в ее кабинете, она молчала и молчит как рыба. Улав шагнул в каюту. Непокорные, седые на висках волосы, глубоко запавшие пронзительные глаза, уши, оттопыренные, когда волосы коротко подстрижены, рот, окруженный складками по обе стороны носа. Но одет менее официально, чем обычно, – полотняная рубашка с подвернутыми рукавами, джинсы и мокасины. Он прошел прямо к мини-бару, достал бутылку пива. – Ты, наверно, не будешь? – С каких это пор ты пьешь с утра? Улав широко улыбнулся: – Я пенсионер, Александра. Уже сбросил десяток лет. – Улав отпил большой глоток пива. – Давно надо было уйти, это лучшее решение, какое я принял. Обойдусь без нелепого обмена любезностями с международным бомондом, который знать не знает, на каком континенте находится. Никаких больше козней, никаких рассерженных членов правления, никаких препирательств со строителями, бизнесменами или кислыми нобелевскими лауреатами. – Спасибо, подбодрил, – сказала Саша. – Сказав «а», скажу и «б»: эта конференция важна. Пора отделаться от призраков «Принцессы». * * * Чудесный день в середине июня. Волна сибирской жары нахлынула с востока на Северную Норвегию, солнце светит день и ночь, любопытные мелкие суденышки кружат подле судна, морские орлы парят в вышине, на горизонте виднеются контуры Лофотенской Стены, затянутой знойным маревом. Судно отчалило из Будё нынче утром. SAGA Arctic Challenge – конференция по геополитике, изменениям климата и прочим актуальным проблемам Северного полушария – состоится прямо на борту и продлится два дня, за это время они пройдут через Лофотены и Вестеролен до Тромсё. Судно сбавило скорость. Три гудка. Улав подошел к поручням, бросил за борт венок. – Так мы чтим утраты нашей семьи и место гибели «Принцессы Рагнхильд». Покойтесь с миром, все, кого забрало море, – произнес он. – Дорогие друзья, у меня есть для вас новости. Как всегда, начинал он слегка нерешительно, будто ему требовалось несколько секунд, чтобы набрать обороты. – Некоторые из вас знают: это памятное и скорбное место для нашей семьи. Здесь в сороковом году погиб в волнах мой отец, и беда развела нашу семью. Вот почему это самое подходящее место, чтобы сообщить: отныне в истории САГА начинается новая глава. Рад объявить, что ухожу в отставку, и имею честь передать слово новому главному администратору и главе правления, Александре Фалк. Под вспышки и бурные аплодисменты Саша поднялась на подиум, чувствуя, как по жилам струится адреналин. – Моя мантра как шефа САГА такова. Кто мы? Кто мы как нация и как отдельные люди? Лишь немногие места столь ярко характеризуют норвежскую идентичность, как побережье и чудесные острова Лофотенов и Вестеролена, и точно так же нет другого места, которое наложило бы на мою семью больший отпечаток, чем этот район моря. Здесь – морское кладбище. Здесь во время крушения сгинул в пучине мой дед Тур Фалк, здесь отважный шкипер Кнут Иннергорд и его команда спасли из воды сотни замерзающих людей, совершив один из величайших подвигов за все годы войны. Одним из спасенных был мой отец, Улав… – Саша указала на Улава. – Будь добр, вернись сюда. Улав вяло попытался протестовать, но публика свистела и топала, так что в конце концов он, махая рукой, под бурные аплодисменты поднялся на возвышение. – К счастью, ты уцелел при крушении, – серьезно сказала Саша, повернувшись к отцу. – С тех пор как учредил САГА, ты вошел в историю нашей страны. И делал все, чтобы защитить ценности, которыми мы дорожим, – защитить от радикальных сил, во имя свободы и демократии. Будущее, как говорится, предугадать трудно. Но я, дорогой Улав, обещаю продолжить твою работу. С врагами демократии и свободы мы будем бороться всеми средствами, какие у нас есть. Ибо это ценности, стоящие превыше всего. Потеряв свободу, мы потеряем и все остальное. Я посвящу свою жизнь борьбе за то, во что веришь ты. Ей показалось, что в уголке его глаза блеснула слезинка. – Не знаю, что я могу дать человеку, у которого есть все и который так много пережил, – продолжала Саша. – Впрочем, кажется, я знаю ответ. Вот переплетенный в кожу экземпляр рукописи твоей матери – «Морского кладбища»! Зал взорвался аплодисментами и бурей вспышек, когда она вручила отцу книгу. Эпилога в ней не было. * * * После выступления Саши на прогулочной палубе состоялся прием. Ханс Фалк прокладывал себе дорогу среди важных особ, которые пили шампанское и болтали-злословили. Нет бóльших лицемеров, чем эти люди, которые летают по всему свету бизнес-классом и получают миллионные гонорары, но одновременно читают простым людям нотации, что их дизельные автомобили и гамбургеры на гриле отравляют весь земной шар. Где бы он ни был, всюду встречал он этих випов с двойной моралью. Джеффри Сакс, Том Фридман, Шерил Сэндберг, Стивен Пинкер… Во всей этой деятельности сквозила фальшь. Он отчетливо ее чувствовал, когда сам выступал с докладами о храбрых курдских женщинах, борющихся против ИГ. Это была не реальность, да, не реальность, как она есть, но реальность, какую кому-то хотелось видеть. Судно прошло по фьорду в узкий пролив Рафтсунн на Лофотенах. Ханс перегнулся через поручни. Судно медленно поворачивало направо. Важные шишки толпились на палубе, любовались потрясающим зрелищем: горы круто обрывались в объятия фьорда. Элегантная спортивная женщина лет сорока стала у поручней рядом с ним. – Сири Греве, рад тебя видеть! – воскликнул Ханс. – Есть минутка? – Поколения приходят и уходят, а ты остаешься. Стойкость семейства Греве мне всегда импонировала. – Слушай меня внимательно, – сказала Греве. Светская болтовня ее явно не интересовала. – Почему? – Вот поэтому. – Она незаметно достала из кармана блейзера конверт. – Я подписывала завещание Веры Линн как свидетель. Второй свидетель, издатель Юхан Григ, несколько месяцев назад скончался. У меня на глазах Саша Фалк сожгла завещание, и я отказываюсь далее участвовать в том, что творит семья Фалк. Саша показала себя еще более безжалостной, чем ее отец. Здесь копия. Перед ними раскинулось устье Тролль-фьорда, с горами, вздымающимися по обе стороны буквой V, и высокими снежными вершинами. Корпус судна резал водную гладь, полуночное солнце озаряло вершины.