Мы с Джио слушаем и одновременно микшируем аудиозапись интервью с полицейским ныряльщиком Томом Танакой. Теперь Том работает в полиции провинции Онтарио. Он переехал на восток, когда женился на уроженке Торонто. Том: Когда мы подтянули тело Лиины к берегу, сержант Рэйчел Уолкзек велела нам вернуться под воду и посмотреть, нет ли там чего-нибудь еще. Тринити: Например? Том: Например, списанной со склада армейской куртки, в которой жертву видели последний раз. Или оружие, которое могло быть использовано для избиения жертвы. Ее лицо было обезображено. Когда мы перевернули тело… несколько секунд все потрясенно молчали. Тринити: Не могли бы вы взять нас в то время и подробно описать, что вы видели под водой в то ноябрьское утро? Я мысленно улыбаюсь и протягиваю руку за куском пиццы. Мне нравится напряжение в голосе Тома Танаки. Честно говоря, я понимаю, что отвратительно предлагать подробное описание находки трупа, неделю проплававшего в мутной воде, но это «настоящее преступление». Это спектакль — театрализованное убийство, за которым приходят слушатели. И я до сих пор вне себя от волнения, поскольку Клэйтон Пелли заявил о своей невиновности. Я жую пиццу и слушаю Тома, думая о своих впечатлениях от первой встречи с Клэйтоном и о том, как что-то во мне изменилось, когда история развернулась в неожиданном направлении. Том: Вода была ледяной, видимость почти нулевая. Иногда я даже не мог разглядеть свои руки перед лицом. Мы ныряли практически вслепую, осторожно продвигались вперед дюйм за дюймом, ощупывая пальцами все, что попадалось на пути: илистые стебли тростника, камни, кусочки металла, старые жестянки, разбитые бутылки, магазинные тележки, ржавые велосипеды… Оставалось лишь надеяться, что мы не порежемся об острые предметы. Мы очень хотели найти девушку, но в то же время боялись этого. Пока я плавал и смотрел, меня преследовал страх, что я внезапно увижу ее лицо перед собой, столкнусь с ней, прежде чем пойму это. Что ее открытые глаза будут смотреть прямо на меня. Бледная кожа, призрачно сияющая в темной воде… Невозможно избавиться от этого беспокойства, этого напряжения… А потом я на самом деле прикоснулся к ней. Кончиками пальцев. Ее длинные волосы колыхались вокруг головы и лезли мне в лицо, забиваясь под защитные очки. На ней ничего не было, кроме лифчика и сорочки, перекрученной на шее. Молчание. Тринити: Как вы решили, где нужно начинать подводные поиски? Том: Мы решили, что если она попала в реку под мостом, где были обнаружены ее вещи, то она не могла уплыть далеко. Лиина была тяжелее, чем средняя утопленница, поэтому, при ширине реки около двадцати пяти футов и медленном течении, мы рассудили, что река не могла унести ее в море. В целом, если ныряльщик может легко плыть против течения, маловероятно, что утопленник продвинется на значительное расстояние. Поэтому поиски обычно начинаются от того места, где жертву видели в последний раз. Потом ты регулируешь давление, пока не приобретаешь отрицательную плавучесть, и просто висишь над дном, постепенно продвигаясь вперед. Мы нашли ее недалеко от опор моста. Она запуталась в морской траве. Тринити: И вы нашли предметы ее одежды. Том: Да. Камуфляжные штаны и трусики. Куртку так и не нашли. Когда сержант Уолкзек велела нам погрузиться еще раз, я думал, что мы можем найти бейсбольную биту, монтировку или что-нибудь тяжелое для нанесения таких ударов… Я хочу сказать… она выглядела так же, как жертвы аварий, которых мы находили под мостами в покореженных автомобилях. Тринити: Патологоанатом говорил об этом. Том: Ну да. Но поскольку мы искали оружие, то когда я увидел вырванные страницы из дневника, которые просто висели в воде и колыхались, как маленькие призраки… то сначала испугался. Когда мы подняли их на поверхность, страницы оказались практически целыми. Слова остались на месте. Шариковые чернила обычно водостойкие, и если бумага не слишком долго пробыла в воде, а вода была холодной, то написанное можно прочитать после сушки. Во всяком случае, бо́льшую часть. Тринити: Это были страницы из дневника? Том: Да, они выглядели так, словно их вырвали из дневника. Джио тихо подает музыкальную тему. Я снова откусываю пиццу, слушаю и размышляю. Тринити: Джасвиндер и Пратима Раи подтвердили, что это почерк их дочери. Они сказали, что Лиине нравилось писать и в будущем она хотела стать писательницей или зарубежным корреспондентом. Я получила копии вырванных страниц и другие вещественные доказательства по этому делу. И вот что написала сама Лиина: Музыка звучит немного громче. Тринити (читает): «Мы проводим большую часть жизни, страшась нашей собственной Тени. Он сказал мне об этом. Он сказал, что Тень обитает глубоко внутри каждого из нас. Иногда, быстро покосившись вбок, мы можем уловить ее очертания. Но это пугает нас, и мы поспешно отворачиваемся. Мы не способны изучать то, что на самом деле составляет нашу первозданную сущность. И эта наша неспособность питает Тень. Она придает Тени ее силу. Она заставляет нас лгать — о том, чего мы хотим, о том, кто мы такие. Она воспламеняет наши страсти, будит самые темные желания. И чем могущественнее она становится, тем больше мы боимся ее и тем отчаяннее мы боремся, чтобы скрыть это чудовище внутри нас… Не знаю, почему Он рассказывает мне все эти вещи. Возможно, это способ косвенно обратиться к его собственной Тени и вывести ее на свет. Но я правда считаю, что наши Тени плохие — его и моя. Большие, темные и очень опасные. Не думаю, что наши Тени нужно когда-либо выпускать наружу…» Еще две страницы, явно вырванные из разных мест дневника, содержат сходные рассуждения. В одном месте Лиина написала: «Он верит в меня. Это единственное, что помогает мне держаться. Благодаря ему я чувствую себя умной, ценной и настоящей, поэтому я люблю его. И он тоже любит меня». В другом месте она написала: «Он сказал, что мое желание уехать отсюда совершенно нормально, но мне нужны планы выхода, который больше, чем выход. Думаю, у меня есть такой…» Вот последний отрывок, сохранившийся на вырванных страницах: «Сегодня он познакомил меня с военным термином. ВГУ: взаимно гарантированное уничтожение. Когда две державы обладают ядерным оружием, способным полностью уничтожить другую сторону, это служит гарантией сдерживания. Он сказал мне, на что похожи настоящие тайны. Он имел в виду огромные, темные тайны. Вроде знания наших Теней и управления ими. Тайны, которые становятся ядерным оружием, разновидностью сдерживания. Когда каждая сторона хранит молчание из-за страха, пока это возможно. Пока оба не начинают действовать, и тогда происходит взрыв. Полное взаимное уничтожение». Вот и все. Здесь страница оборвана посередине. Это все, что осталось от слов Лиины Раи. До сих пор. Потому что остальная часть дневника так и не была обнаружена. Музыка становится громче. Кем же был «он», которого любила Лиина? Был ли это человек, который оказался в тюрьме? Или же кто-то еще? Кто-то, более близкий к ней по возрасту? Может быть, он до сих пор живет в городе? Человек с Тенью, обладающий таким темным знанием, что оно убило Лиину за прикосновение к нему? Почему вырванные страницы плавали в реке рядом с ее телом? Почему они вообще были вырваны? И куда делся дневник? Недостающие страницы. Оборванные нити. Слишком много вопросов остается без ответа. Вопросов, которые следователи оставили без внимания. Это тропа, по которой мы последуем. Тематическая музыка стихает. Я проглатываю разжеванный кусок пиццы. — Думаю, в качестве введения нужно поставить клип «убийство как развлечение», который мы записали сегодня утром, — говорю я. — Можешь проиграть его еще раз? Джио находит клип и нажимает кнопку. Тринити: Убийство и последующий судебный процесс — это разновидность театрального действа, жуткого представления. Акт убийства вынужденно проливает луч света на патологии нашего общества. Мы вынуждены смотреть, потому что убийство открывает такие вещи о нас, от которых мы не можем отвернуться. Мы распознаем всевозможные смертоносные пороки, скрытые внутри каждого из нас: извращенные желания, психические расстройства, тягу к насилию, праведную ярость, предрассудки, расизм, злобу, недоброжелательность, алчность, жестокость… — все это становится материалом для высокой драмы. И для понимания убийства нужно многое знать о внутренних трениях, таящихся под поверхностью городской жизни. Кроме того, убийство выявляет границы власти правительства над своими гражданами. Власти, полномочной отбирать свободу и запирать человека в тюрьме. Карать его. И даже убивать в отместку за особо жестокие преступления. Но иногда власти ошибаются. Иногда гражданскому журналисту приходится докапываться до истины. Иногда раскрытие этой истины может начаться, когда журналист находится в положении ныряльщика, который ощупью пробирается в илистой тьме — дюйм за дюймом, пока его пальцы не прикасаются к чему-то. — Да, — говорю я. — Да, сделай из этого клипа подводку к интервью Тома. Рэйчел Тогда Понедельник, 24 ноября 1997 года — Эми Чан пятнадцать лет? — спрашивает Люк, когда мы приближаемся к парадному входу в дом Чанов на утесе. Вокруг уже развешаны рождественские гирлянды. С этой наблюдательной площадки мы можем видеть затянутую туманной дымкой долину, где коммерческий центр Твин-Фоллс угнездился между двумя реками и океаном. Я также различаю огоньки целлюлозного завода на другой стороне бухты. Ветер оттуда дует в нашу сторону и приносит с собой вонь серных химикатов, используемых в процессе изготовления целлюлозной пульпы. Иногда она бывает тошнотворной. — Только что исполнилось. — Я тянусь к дверному звонку. — Она еще ребенок. Мать привела ее в участок, чтобы она рассказала о том, как видела Лиину на мосту. В доме раздается глуховатый перезвон. Через полминуты дверь открывается. Эми, хорошенькая миниатюрная девушка с темно-карими глазами и волосами до плеч, стоит в белом мраморном коридоре. Она носит розовую футболку и леггинсы, ходит в теплых носках. За ней виден глянцевитый круглый стол из темного дерева с вазой цветов, которые должны быть искусственными. Или чрезвычайно дорогим оранжерейным букетом, особенно в это время года. — Привет, Эми. Как дела? — Хорошо. — Она нервничает, переминается с ноги на ногу. — Это сержант О’Лири, он помогает в расследовании смерти Лиины. Нам хотелось бы задать еще несколько вопросов насчет той ночи, когда ты видела ее. Интересно, не запомнила ли ты чего-то еще. Твои родители дома?