Внезапно в дальнем конце переулка вспыхивает свет. Яркие фары высвечивают нас, как прожектор высвечивает актеров на темной сцене. Енот, рывшийся в мусорном баке, с лязгом спрыгивает на пустые пивные банки. Автомобиль поворачивает, и свет исчезает. Я напряженно отодвигаюсь с сильно бьющимся сердцем; реальность жестко ударяет мне в голову. Звук двигателя затихает в отдалении. Я должна вернуться домой. Мне нужно домой. Но к кому? К Мэдди, которая уже крепко спит? К Джейку, который больше не любит меня и в каком-то смысле уже несколько месяцев назад начал процесс выхода из отношений, крушения нашего брачного союза? — Ты идешь? — тихо шепчет он мне на ухо. И я иду. Я пересекаю эту черту. Я ухожу вместе с Люком в дешевый придорожный мотель. В тот самый проклятый мотель, где Джей раньше изменял мне. Возможно, поэтому я иду туда. Возможно, это неосознанная форма мести. Или доказательство того, что я могу поступать так же, как Джейк. Возможно, это потому, что я знаю: мы с Люком больше не увидимся. И я не могу просто так отпустить его. Или, быть может, мне нужно прикоснуться к его мужской энергии, снова почувствовать себя любимой и желанной. И мне нужен секс. Мне нужно ощущать себя человеком, красивой женщиной. Мне нужно заняться любовью перед лицом смерти и уродства, свидетелями которого мы были во время расследования. А он предоставляет такую возможность. Безвозмездно, как друг и союзник. Когда мы целуемся в номере мотеля, раздеваем друг друга и занимаемся жаркой и безрассудной любовью, я остро сознаю, что больше никогда не увижу Люка. Только не так. Потому что это разрушит остатки моего супружества. А «хорошая девочка» во мне знает, что я должна сделать все возможное для его спасения. Ради Мэдди. Тринити Наше время Пятница, 12 ноября. Наши дни — Клэйтон, я получила все копии допросов и другие материалы дела, а также копию вашего признания. — Я протягиваю ему распечатку. Цифровой диктофон лежит на столе между нами. — Можно попросить вас прочитать копию вашего признания для наших слушателей? Начните с того места, где вы сказали, что изнасиловали и убили четырнадцатилетнюю Лиину Раи. — Я этого не делал. — Так вы утверждаете сейчас, но в 1997 году вы говорили совсем другое. Вы можете прочитать вслух, что вы тогда сказали, слово в слово, чтобы наша аудитория смогла узнать, что услышали в тот день двое следователей? Он берет документ в руки. — Пожалуйста, начните с той части, где вы сказали следователям Уолкзек и О’Лири: «Она проснулась и выглядела более рассудительной, чем раньше». Он просматривает текст в поиске нужного места. Его лицо приобретает странное выражение. Я чувствую, как меняется атмосфера в комнате, и на какой-то момент мне становится страшно, и я прикидываю расстояние до двери на тот случай, если мне придется бежать или позвать на помощь. Потому что Клэй внезапно превращается в кого-то еще. Он начинает читать хриплым, монотонным голосом. Медленно и тихо. Это звучит нереально, как будто он репетировал речь все годы, проведенные в тюрьме, и теперь механически произносит ее. «Тогда я повез ее домой, но когда мы достигли перекрестка около моста Дьявола, она снова взбунтовалась и захотела, чтобы я высадил ее. Я передал ей рюкзак, посмотрел, как она уходит, а потом ударился в панику… На другой стороне моста, где было темно, я снова схватил ее и поволок под мост на северном берегу. Я ударил ее камнем по голове. Наступил ей на спину. Потом схватил ее за воротник и оттащил к крупным камням и валунам. Куртка слетела с нее вместе с рубашкой, потому что я дергал за рукава, а она сопротивлялась… Потом я сел на нее сверху и придавил весом моего тела, чтобы она опустилась на галечное дно. Я надавил ей коленями на плечи. Удерживал ее голову под водой обеими руками. Я убил… я утопил Лиину Раи». Он поднимает голову. — И вы оставили ее там, плававшую в тростниках под мостом Дьявола. «Плававшую среди водорослей, пока она не пошла ко дну. Позабытая девочка». Клэй качает головой и удерживает мой взгляд. Я скорее чувствую, чем вижу мигающий красный огонек записи на диктофоне. Я чувствую, как мои слушатели замерли в ожидании. — Детектив О’Лири попросил вас подробно описать ваши действия, Клэйтон. — Это… Я все выдумал. Это неправда. — На какой-то момент он выглядит искренне растерянным. Думаю, я знаю, что происходит. Он не то чтобы лгал мне, когда сказал, что не убивал Лиину. Он обманывал самого себя. А теперь он столкнулся с черно-белой печатной реальностью того, что случилось в той комнате для допросов двадцать четыре года назад. — Вы рассказали следователям в присутствии вашего адвоката именно то, что они уже знали из отчета о вскрытии. — Это неправда. — Клэй, как бы вы умудрились выдумать информацию — включая криминалистические подробности, — которую знали только люди, близкие к следствию? Он смотрит на распечатку. — Продолжайте, Клэйтон, — мягко понукаю я. Адреналин поет в моей крови, и это прекрасно. Рейтинги будут просто безумными. Но за моим восторженным присутствием вырастает другое ощущение. Нечто такое, о чем я не хочу думать прямо сейчас. Внезапно Клэйтон становится абсолютно безучастным. Передо мной сидит пустая человеческая оболочка. В его взгляде появляется отрешенность, как будто его душа и разум ускользнули через кротовую нору во времени в темное и холодное место под мостом Дьявола двадцать четыре года назад. — Клэйтон? Он моргает. Потом трет подбородок. — Как вы смогли узнать все эти подробности, которые называете ложными, если не совершали убийства? — Это… просто пришло ко мне. Прямо в голову. И я хотел это сказать. От начала до конца. Я смотрю на диктофон, чтобы убедиться, что он все еще работает, и спрашиваю: — Почему вам хотелось это сказать? Что заставило вас признать вину? Почему вы не дождались суда? — Я хотел сесть в тюрьму. Я таращусь на него. Краешком глаза я вижу, как охранник за стеклом смотрит на часы. Потом показывает мне два пальца. Осталось две минуты. Напряжение нарастает. — Почему? — Я плохой человек, Тринити. — Он смотрит на меня так пристально, словно хочет залезть мне в голову. Или в тело. Мне становится не по себе, и я оглядываюсь на охранника. — Я очень больной человек. У меня есть привычки, которые я не могу контролировать. — Привычка к детской порнографии? — И к алкоголю. Я пользовался выпивкой, чтобы сбить возбуждение, которое ощущал в присутствии школьниц. Я пользовался ей для того, чтобы усыпить ту часть себя — ту чудовищную часть, которая живет внутри меня и часто управляет мною. — Это Тень, о которой писала Лиина? Он кивает. — Я был разделен пополам. Тень — моя дурная половина — постоянно возбуждалась и стремилась к злу. Другая, логическая часть понимала, что мои желания были дурными и неправильными. Она побуждала меня обращаться к профессионалам, чтобы избавиться от нездоровых пристрастий. Но все было бесполезно. Во мне живет дьявол, Тринити. Чистое зло. А когда… когда моя милая Лэйси, которую я подвел, увидела эти порнографические снимки, то я… Я не мог даже попытаться вернуть ее. Вернуться к прежней жизни. Я больше никак не мог начать с чистого листа и забыть о прошлом. И я смотрел на этих следователей, которые видели во мне дьявола, которые хотели упрятать меня за решетку, и вдруг я все понял. Я должен был отправиться в тюрьму. Я хотел, чтобы меня заперли здесь. Ради спасения тех, кто окружал меня. Ради этих детей. Ради защиты моего собственного ребенка. Я должен был отрезать себя от искушения злом. Я сглатываю слюну и внезапно испытываю сострадание к нему, которое глубоко тревожит меня. Я кашляю, чтобы прочистить горло. — Поэтому… вы признались? И выдумали все эти подробности насчет убийства Лиины Раи? Он кивает. В глазах этого ожесточенного, почти безумного человека я вижу настоящую боль. Он играет со мной? Охранник стучит по стеклу; у меня почти не осталось времени. — Но почему без суда? — быстро спрашиваю я. — Потому что на суде моя ложь могла быть разоблачена. Потому что я хотел сразу отправиться в тюрьму. Потому что я больше не хотел говорить об этих дурных вещах. Мне хотелось умереть. Но при этом я не хотел умирать, потому что это было бы слишком просто. Я… это та часть меня, которая обращалась за помощью. Она хотела, чтобы меня наказали. Чтобы я долго сидел здесь. — Но почему сейчас, Клэй? Почему вы только сейчас хотите сказать об этом всему миру? Чего вы хотите? Дверь открывается. — Время вышло, Пелли, — резко говорит охранник. — Это потому, что вы хотите освободиться? Вы хотите поскорее выйти из тюрьмы? — Мне нужна только правда. — Он удерживает мой взгляд. — Я хочу, чтобы все знали, что убийца до сих пор разгуливает на свободе и не заплатил за свои дела. Может быть, он даже убил кого-то еще. Охранник выводит Клэйтона из комнаты. Дверь захлопывается. Я вижу их за стеклом. Он бросает мне взгляд через плечо, прежде чем они поворачивают за угол и исчезают из виду. Он играет на мне, как на скрипке. Или же это правда. И он просто хочет, чтобы я, вместе со всем миром, узнала эту правду. Реверберация