Она ждала ответ. Ничего, лишь лай собак с улицы и шорох от рыжего кота, который поплелся за ней в подвал. Первая дверь налево была открыта. Комнату окутала темнота. Эйвери включила фонарик, держа его на том же уровне, что и пистолет, и повернулась. Вдоль стены тянулся бесчисленный ряд баночек с какими-то разноцветными жидкостями. Слева висела серебристая медицинская табличка, а также оборудование, инструменты и жидкость для бальзамирования. Полное дерьмо. Кошка потерлась о ее ногу. Не ожидая контакта, Эйвери резко направила пистолет вниз и чуть не выстрелила. — Боже, — прошептала она. На мгновенье ее глаза закрылись. Сзади послышался скрип половиц. В ту секунду, которая потребовалась Эйвери, чтобы встрепенуться, она ощутила острую боль в затылке и услышала, как кто-то бежит по коридору. Черт!! Она почувствовала головокружение. «Только не так, — боролась она. — Я не могу выйти из игры вот так». В напряжении от мысли, что у нее есть какие-то секунды до того, как это странное варево подействует, Эйвери приглушенно закричала, чуть слышно взвыла и обо что-то споткнулась. Она упала прямо на стены, с которых попадали фотографии, разбиваясь об пол. Все двери были открыты. Свет фонаря метался из стороны в сторону. Она выстрелила вслепую. В затуманенной голове мелькали изображения: комната, больше похожая на камеру с решеткой и соломенным полом; еще одна, забитая чучелами кошек и собак. Добравшись до последней двери, Эйвери сползла на колени. Фонарик выпал из ее руки. Она повернула ручку двери и открыла ее. На самом краю света фонаря можно было разглядеть Эдвина Пеша. Эйвери опустилась на живот. Она держала пистолет прямо перед собой, готовая выстрелить. Внезапно, словно став невесомым, Эдвин принялся скакать из стороны в сторону, снова и снова, такими быстрыми кошачьими прыжками, что стал буквально неуловимой целью. Голова кружилась. Вещество действовало и Эйвери начала отключаться. Пистолет стал тяжелым, слишком тяжелым, чтобы удержать в руках. Она опустила его на пол. Ее щека коснулась холодного пола, но Эйвери продолжала наблюдать за Эдвином Пешем. Он сидел на корточках с желтыми от света фонаря глазами. Эйвери чувствовала, как сознание покидает ее. Он встал, выпрямился и подошел к ней. — Тише, — произнес он. «Только не так», — снова подумала Эйвери. С большим трудом, упершись запястьем об пол, она подняла дуло пистолета и трижды выстрелила Эдвину в пах. Бум! Бум! Бум! Пистолет выпал из рук. Прямо перед ней были его ноги. Она увидела как они подгибаются. Внезапно, он упал и перекатился на бок. Эдвин рухнул, корчась от боли, рядом с ней. Его лицо находилось всего в нескольких дюймах от ее. Оба лежали друг напротив друга, скованные, умирающие, глядя в глаза. Его взгляд замер на ней. В этой наркотической пелене от вещества, которым он отравил ее, его глаза казались нереально огромными, словно широкие бассейны, заполненные темнотой. На губах застыла улыбка. — Еще, — прошептал он. — Еще. Больше он не издал ни звука, ни движения. Рот так и остался слегка приоткрытым, а глаза словно прожигали ее душу. В голове звучало: «Еще. ЕЩЕ!» Где-то в коридоре раздался мужской голос: — Эйвери!? Рука коснулась ее шеи, проверяя пульс. Кто-то выругался, а затем начал говорить каким-то искривленным, едва узнаваемым голосом: — Говори со мной, Блэк. Ты слышишь меня? Постарайся выжить. Помощь уже в пути. Но она чувствовала, что слабеет. Голос раздался снова, на этот раз в нем была слышна паника: — Черт, Блэк, не смей умирать у меня на руках! Глава тридцать шестая Эйвери очнулась в больничной койке, чувствуя слабость, сухость и боль в горле. Все тело гудело так, будто кровь в организме заменили на какую-то токсичную жидкость. К руке была подсоединена капельница. Где-то за пределами видимости постоянно пищал кардиомонитор. Палата была наполнена шариками и цветами. На кресле рядом, провалившись в сон, сидел Рамирес. Он выглядел таким же расслабленным и безупречно одетым, как и в день их знакомства. Яркий синий костюм подчеркивал его фигуру. Белая рубашка выделяла загар и зачесанные назад темные волосы. Зашла медсестра. — Вы очнулись, — слегка удивленно произнесла она. Эйвери открыла рот. — Даже не пытайтесь говорить, — сказала девушка. — Я вызову доктора. Вы должно быть голодны. Позвольте проверить, что я смогу раздобыть. Рамирес проснулся и зевнул. — Блэк, — улыбнулся он, — добро пожаловать обратно к простым смертным. Эйвери попыталась прошептать вопрос, испытывая ужасную, колючую боль: — Сколько? — Три дня, — ответил он. — Ты была в отключке три дня. Ох, детка, могу сказать, что это было такое сумасшедшее дерьмо. Ты сейчас в центральной больнице Уотертауна. Как ты? Хочешь отдохнуть? Или хочешь, чтобы я рассказал все? Эйвери еще никогда в жизни не чувствовала себя настолько уязвимой. Мало того, что она была прикована к больничной койке и не могла двигаться, так она еще едва говорила. Она кивнула и закрыла глаза: — Рассказывай. — Ладно, ты действительно ненормальная, Эйвери Блэк. Хорошо, что кто-то там включил тебе мозги и ты позвонила мне и 911, находясь в доме. Если бы ты подождала немного, то вряд ли лежала бы здесь сейчас. Но об этом в другой раз. Ты все же взяла его. Он снова улыбнулся. — Три выстрела и все попали в цель. Один в пах, один в сердце и один в голову. Он мертв. Больше никаких жертв. Кстати, нам повезло, что ты осталась жива, — присвистнул Рамирес. — Знаешь что? Он вколол тебе какую-то дрянь, которая парализует тело в течение шести часов, а затем медленно разъедает все внутренности, пока ты не умрешь. Врачи с подобным еще не сталкивались, но им удалось быстро создать противоядие на основе остатков жидкости в шприце. Тем не менее, ты все еще в критическом состоянии. Она посмотрела на цветы и воздушные шарики. — У тебя было много посетителей, — ответил он. — Приходил кэп, Коннелли, даже Финли. На самом деле, для них это немного значит. Они все ехали со мной. Эйвери бросила на него взгляд. Рамирес ухмыльнулся. — Ты может и сумасшедшая, — продолжил он, — но я-то нет. Я позвонил Коннелли сразу же после нашего разговора. Мне нужна была помощь! Эйвери одарила его глубоким, любопытным взглядом. Его темно-карие глаза, как правило, игривые и пытливые, смотрели на нее с теплотой и заботой, как если бы между ними что-то было. — Ты? — спросила она.