16 За двадцать четыре часа Оуэн Оливер Рили становится притчей во языцех. Его лицо мелькает во всех местных новостях и на веб-сайтах. Мои клиенты только о нем и говорят. Те, кто родом из других мест, желают узнать как можно больше подробностей. А здешние не могут смириться с мыслью, что он действительно вернулся. Кекона, местная сплетница, упивается всеобщим вниманием. Несмотря на то, что она родилась на Гавайях, Кекона прожила в Вудвью достаточно долго, чтобы узнать все наши легенды, мифы и «знаменитостей» с дурной славой. Но она не поверила, что Оуэн Оливер вернулся ни на секунду. Мы находимся на корте, и Кекона работает на свою подачу. Опять. Она полагает, что если сможет зарабатывать очки на каждой подаче и выполнять их одну за другой, то ей не придется доигрывать игру до конца. Теоретически она права, но в реальности ни у кого не получается это сделать, если только противник – не пятилетний мальчонка. – Оуэн мог податься куда угодно, чтобы и дальше убивать женщин. С чего они решили, что он вернулся? – недоумевает Кекона. – Если под «ними» вы имеете в виду полицейских, то они даже не заикались об Оуэне Оливере. Его имя прозвучало в вопросе одного репортера. – Пфф. – Я не вполне понял, что вы хотели сказать. – Я хотела сказать, что это нелепо. Оуэн в один прекрасный день взял и исчез. У него не было причин возвращаться назад. Я пожимаю плечами: – А если он вернулся домой? Кекона закатывает глаза: – Жизнь – не фильм ужасов. И она – не единственная, кто так считает. Все, кто услышал про Оуэна впервые, полагают, что возвращаться ему сюда не было никакого резона. Они так же, как и Кекона, не видят в этом здравого смысла, но те, кто тут пожил достаточно для того, чтобы помнить страшные деяния серийного убийцы, верят, что Оуэн вернулся домой. Особенно женщины. Они помнят чувство страха, завладевавшее ими, когда они оставались одни – будь то на улице или внутри дома, потому что Оуэн хватал своих жертв практически везде. Две женщины исчезли в своих собственных домах, одна пропала в библиотеке, другая в парке. И, по меньшей мере, трое – на парковках, из них две женщины попали на видеокамеру. Но пленка была старой, а изображение зернистым и нечетким. Оуэн выглядел в кадре большим расплывчатым силуэтом в темной одежде и с бейсбольной кепкой на голове. И эти видео теперь снова крутили в новостных репортажах. Целыми днями. Сегодня у меня еще урок с Тристой, женой Энди. Но, проходя через раздевалку, я замечаю ее в спортивном баре. Триста смотрит новости на одном из больших экранов. Как и ее муж, она недавно разменяла пятый десяток и не выглядит моложе своих лет. Концы ее волос слишком светлые, а глаза всегда окаймляют черные круги. И загар у нее глубокий, неправдоподобно натуральный. Триста сидит в баре одна. Пьет в час дня красное вино. Бутылка стоит перед ней на столике. Похоже, урока у нас сегодня не будет. Некоторое время я молча наблюдаю за Тристой со стороны – не уверенный, стоит ли мне вмешиваться. Я словно ученик парикмахера, не знающий, следует ли менять даме стрижку или лучше оставить как было. Нет, пожалуй, все-таки следует. Это может оказаться интересным. – Привет! – подхожу я к Тристе. Она взмахивает рукой и показывает на пустой стул, не отрывая глаз от телеэкрана. Я видел ее пьющей много раз на разных ужинах и вечеринках, но в таком состоянии я никогда прежде не наблюдал. Во время рекламной паузы Триста поворачивается ко мне: – Сегодняшний урок отменяется, – роняет она. – Спасибо, что уведомила меня об этом. Триста смеется, но видок у нее остается нерадостным. Может быть, ее чем-то расстроил Энди? Может, он совершил какой-то проступок. Я не хочу вмешиваться в их семейные дела. И уже поднимаюсь со стула, когда Триста заговаривает: – Ты помнишь, что здесь творилось? – спрашивает она меня, кивая головой на телеэкран. – Тогда, когда он убивал? – Оуэн? – Ну а кто же еще? – Конечно, все местные это помнят, – пожимаю я плечами и снова сажусь на стул. – Ты когда-нибудь заглядывала в «Хэтч»? Мы с приятелями тусили там субботними вечерами, и по всем телеканалам только об этом и твердили. Думаю, что… Триста делает глубокий вдох: – Я его знала. – Кого? – Оуэна Оливера. Я была с ним знакома. – Триста берет бутылку и подливает вина в свой бокал. – Ты никогда не рассказывала мне об этом раньше. Она поводит глазами: – Да гордиться вроде бы нечем, тем более что я с ним встречалась. – Не может быть! – Я серьезно… У меня отвисает челюсть. Без преувеличения. – А Энди в курсе? – Нет. И я не собираюсь ему об этом рассказывать. Я мотаю головой. Я тоже не намерен этого делать, не хочу быть разносчиком сплетен. – Но как ты с ним… – Выпей-ка для начала, – подвигает ко мне бутылку Триста. – Тебе не помешает. * * * Триста оказалась права. Вино притупило ужас услышанной мною истории. Она познакомилась с Оуэном Оливером, когда ему было тридцать с небольшим. Триста была на десять лет моложе, с дипломом специалиста по истории искусств, но работала в коллекторском агентстве. Там они и встретились. Оуэн работал в отделе выписки счетов при больнице Святой Марии. Когда пациенты не оплачивали счета, сотрудники отдела обращались в агентство Тристы. – Это была сволочная работенка, – признается мне Триста. Ее голос уже начал заплетаться от вина. – Я звонила больным людям и требовала у них деньги. Противно и мерзко. Каждый день я чувствовала себя гадиной, делавшей гадости. А Оуэн убедил ее, что она таковой не была. Впервые они заговорили на эту тему в связи с некоей Линн, которая задолжала больнице больше десяти тысяч долларов. Позвонив ей семнадцать раз, Триста пришла к выводу, что ей дали неверный номер. На звонки все время отвечал старик лет девяноста, явно страдавший деменцией. А Линн было двадцать восемь. И проживала она одна. Так и не установив с ней контакт, Триста позвонила в больничный отдел выписки счетов – проверить номер. На звонок ответил Оуэн. – Конечно же, мне дали верный номер. Оуэн сказал, что Линн была актрисой, – Триста тяжело вздыхает. – Я испытала такое замешательство, что даже не спросила, откуда он это знает. Они разговорились. Тристе понравился его голос, ему понравился ее смех, и они договорились о свидании. Триста встречалась с Оуэном шесть месяцев. – Мы оба любили поесть и выпить, и оба предпочитали смотреть спортивные игры, а не играть в них. Зато много занимались сексом. Хорошим, но не улетным, дух не захватывало. Но… – Триста поднимает палец вверх и очерчивает в воздухе круг, – Оуэн делал такие рулетики с корицей, которые таяли во рту. Вообще он их делал с разными начинками, скатывал из теста, поливал топленым маслом, а затем добавлял смесь корицы с сахаром… – на мгновение Триста вперивает взгляд в никуда. Затем медленно возвращается к рассказу: – Да, рулетики с корицей были хороши. Они были совершенно отпадные. И Оуэн казался совершенно нормальным. Разве что работал клерком в больничном отделе счетов. Моя собеседница опускает глаза и улыбается. Но не обычной улыбкой, а полной отвращения и устремленной внутрь себя. А потом Триста резко поднимает голову и заглядывает мне прямо в глаза: – Я порвала с ним, потому что у меня и в мыслях не было выходить замуж за больничного клерка. Я бы не сделала этого ни за какие коврижки. Может, это попахивает снобизмом, да только мне по барабану. Черт подери! Я не собиралась влачить нищенское существование всю свою жизнь. – Триста взмахивает руками, словно обороняясь от любых упреков, которыми я мог ее поддеть. Но я ничего не говорю. Вместо слов я поднимаю свой бокал. Мы чокаемся и выпиваем вино. Триста рассказывает мне об Оуэне Оливере почти два часа. Он смотрел спортивные передачи, его любимой спортивной игрой был хоккей, хотя ближайшая профессиональная команда базировалась в сотнях миль от нас. Оуэн всегда носил джинсы. Всегда! Он снимал их только, отправляясь в душ, ложась в постель и расслабляясь возле бассейна, но плавать он не умел. Триста подозревала, что он вообще боялся воды. Жил Оливер в доме на севере города – в том же районе, где проживали и мы с Миллисент сразу после женитьбы. Это не плохой район, но жилье там более старое и ветхое, нежели в юго-восточной части города, где расположен Хидден-Оукс. Дом Оуэн унаследовал от матери, после ее кончины. По словам Тристы, он был «довольной милый, но больше походил на хибару», что совсем не удивительно. Большинство домов в северной части – маленькие коттеджи с верандами, резным деревянным декором, крошечными слуховыми оконцами и старомодными, зачастую убитыми интерьерами. Дом Оуэна не являлся исключением. Отопления в нем не было, окно в спальне заедало, ковер раздражал своим противным сине-зеленым цветом. Ванна имелась, но смеситель подтекал, и это сводило Тристу с ума. Если она оставалась у Оуэна на ночь, то обязательно закрывала дверь в ванную комнату, иначе заунывную капель слышно было даже в гостиной. Если они с Оуэном ели в его доме, то пользовались посудой матери, с желтым цветочным орнаментом по ободку. Через некоторое время Триста становится настолько пьяной, что продолжать разговор дальше просто не в состоянии, и я прошу клубного водителя отвезти ее домой. На прощание я заверяю жену друга: если ей захочется еще поговорить об Оуэне, я с удовольствием ее выслушаю. Я говорю правду. Триста снабдила меня теми сведениями, которые мне были очень нужны для второго письма Джошу! Вы прочитали книгу в ознакомительном фрагменте. Купить недорого с доставкой можно здесь