В любом случае у него не будет шанса разбить себе сердце, подумал Эдуард, и новая волна жалости к себе захлестнула его. Никогда не придется ему полюбить. – Это ужасная смерть, – продолжала Мария. – Все кашляешь и кашляешь, пока не выкашляешь легкие наружу. – Спасибо. Вот уж утешила, – отозвался он. Бесс, которая всегда смотрелась тихоней рядом с торжественно говорливой сестрой, бросила на нее злой взгляд и положила руку в перчатке на ладонь Эдуарда. – Можем мы тебе чем-нибудь помочь? Он вздрогнул. Глаза у него горели от подступавших слез, но он твердо решил не плакать из-за того, что умирает, и всякого такого. Рыдать – это занятие для девчонок и новорожденных младенцев, но не для королей, а кроме того, оно ведь ничего не изменит. Бесс сжала его ладонь своею. Он ответил тем же – без единой слезинки – и, отвернувшись, стал созерцать вид из окна, а также размышлять о Смысле жизни. Жизнь коротка. А потом ты умираешь. Очень скоро. Через полгода, максимум – год. Это казалось ужасающе коротким сроком. Прошлым летом один знаменитый итальянский астролог составил для Эдуарда гороскоп, в котором значилось, что король проживет еще сорок лет. Значит, знаменитые итальянские астрологи – беззастенчивые лгуны и шарлатаны. – Но, по крайней мере, ты можешь быть уверен, что после твоего ухода все останется в должном порядке, – торжественно провозгласила Мария. – Что? – он повернулся к ней. – Я имею в виду твое королевство, – добавила она еще более торжественно. – Оно останется в надежных руках. О королевстве он даже не особенно и думал. То есть, честно говоря, совсем не думал. Слишком уж сосредоточился на мысли о выкашливании легких наружу – ну, а потом уж ему точно станет все равно, мертвые не склонны к тревогам. – Мария, – вспыхнула Бесс, – сейчас не время для политики. Прежде чем Мария успела возразить (а судя по выражению ее лица, она собиралась сказать, что для политики всякое время подходит, а нынешнее – тем более), послышался стук в дверь. – Войдите! – крикнул Эдуард, и в дверном проеме показался крупный орлиный нос Джона Дадли, герцога Нотумберлендского и лорда-президента Верховного Тайного Совета при особе короля. – Ваше величество, я так и думал, что найду вас здесь, – произнес он, завидев Эдуарда. Затем его взгляд подчеркнуто торопливо скользнул по Марии и Бесс – так, словно они ни в коем случае не заслуживали сколько-нибудь пристального внимания с его стороны. – Принцесса Мария, принцесса Елизавета. Вы обе прекрасно выглядите. – Он вновь повернулся к Эдуарду. – Могу ли я ненадолго отвлечь ваше величество? – Можете и надолго, – отозвался Эдуард. – Я бы хотел говорить с глазу на глаз, – пояснил лорд Дадли, – в зале заседаний Совета. Эдуард встал и отряхнул панталоны. Кивнул сестрам – те ответили изысканными реверансами. Затем последовал за лордом Дадли вниз по лестнице и далее, через длинную галерею дворцовых помещений, до палаты, где его советники почти каждый день часами корпели над бумагами, управляя страной и принимая важные решения. Сам король никогда не проводил в этой комнате много времени – заходил, только когда появлялся документ, требующий его личной подписи, ну, или какое-нибудь особо важное дело нуждалось в его высоком внимании. Такое случалось нечасто. Пропустив своего сюзерена вперед, Дадли закрыл за собой двери. Эдуард, запыхавшись после короткой прогулки, погрузился в сиденье своего обитого особо мягким красным бархатом трона, стоявшего во главе полукруга из кресел, обычно занимаемых тридцатью членами Тайного совета. Дадли подал королю платок, и Эдуард прижал его ко рту в приступе кашля. Отняв материю от губ, он увидел на ней розовый след. Святое дерьмо. Уперев взгляд в этот след, король хотел было вернуть платок Дадли, но герцог торопливо произнес: – Пусть он останется у вашего величества, – и отошел на другой конец зала, где принялся привычным движением теребить бороду в глубокой задумчивости. – Я полагаю, – мягко начал Дадли, – нам необходимо поговорить о том, что вы намерены предпринять. – Предпринять? Речь идет о грудном недуге. Он неизлечим. Очевидно, что мне не остается ничего другого, кроме как умереть. Дадли соорудил сострадательную улыбку, выглядевшую на его лице весьма ненатурально, так как улыбаться он не привык. – Да, государь, боюсь, это правда, но смерть в конце концов ожидает всех нас. – Он продолжал поглаживать бородку. – Новость эта печальна, но мы обязаны использовать ее как можно плодотворнее. Надлежит еще многое сделать для блага королевства, прежде чем вы скончаетесь. А, «для блага королевства». Вечное «благо королевства». Эдуард кивнул. – Хорошо. – Он постарался придать голосу больше смелости, чем находил в себе. – Говорите, что я должен сделать. – В первую очередь мы должны позаботиться о линии наследования. О том, кто займет трон после вас. Эдуард вздернул брови. – Вы хотите, чтобы я женился и произвел на свет наследника менее чем за год? А что, это приятно. Наверняка удастся поцеловаться, соприкасаясь языками. Дадли прочистил горло. – Гмм… Нет, ваше величество. Для этого вы в недостаточно добром здравии. Эдуард хотел было пуститься в спор, но вспомнил о розовом пятне на носовом платке и о том, как мучительно тяжело дался ему простой путь из одного конца дворца в другой. Ясно, что он не в той форме, какая нужна для обращения с женой. – Что ж, – сказал он, – в таком случае, полагаю, престол достанется Марии. – Нет, государь, – поспешно и резко бросил Дадли. – Мы не можем допустить, чтобы английская корона попала не в те руки. Эдуард нахмурился. – Но она – моя сестра. Она – старшая. Она… – Она единосущница, – вставил Дадли. – Мария воспитана в убеждении, что всякое звериное волшебство есть зло, которого следует страшиться и уничтожать при любой возможности. Если она станет королевой, то немедленно вернет страну в Темные века. Ни одному эзианину не будет тогда покоя. Эдуард в задумчивости откинулся на спинку трона. Герцог говорил верно. Мария не потерпит у себя эзиан (как мы уже заметили выше, она воспринимала их только с хрустящей корочкой). Кроме того, у нее нет чувства юмора, она мыслит отстало, в общем, никакой пользы в правлении точно не принесет. – Значит, не Мария, – согласился король. – Ну, в таком случае остается Бесс. – Он покрутил на пальце кольцо с государственной печатью. – Бесс, конечно же, справится лучше Марии, и оба ее родителя были эзианами – если вы, конечно, верите тем рассказам о черной кошке. Однако я не знаю, насколько она, в свою очередь, может быть лояльна к единосущникам. Бесс хитра и скрытна. Кроме того, – произнес Эдуард, поразмыслив еще немного, – вряд ли корона может достаться женщине. Наверное, вы заметили, что Эдуард был настроен немного сексистски. Но мы не можем, положа руку на сердце, винить его в этом, поскольку всю его недолгую жизнь он был нещадно прославляем за то только, что родился мальчиком. Впрочем, ему нравилось думать о себе как о дальновидном короле. Он не унаследовал от отца эзианской натуры (во всяком случае, пока она не проявилсь), но она естественным образом составляла часть его семейной истории, и Эдуард с детства приучился сочувствовать делу и праву эзиан. В последнее время казалось, что взаимоотношения двух основных групп населения приближаются к точке кипения. Стали поступать сообщения о некоей тайной эзианской партии под названием «Стая», члены которой совершали набеги на церкви единосущников и грабили их. Королю доносили и о том, что последние, в свою очередь, раскрывая инкогнито врагов, отвечали насилием на насилие. И о дальнейших актах вторичного возмездия со стороны эзиан. И так далее и так далее. Дадли был прав. Стране нужен повелитель, сочувствующий эзианам. Кто-то, кто сумеет сохранить мир. – Итак, кого же вы наметили? – Эдуард протянул руку к боковому столику, где, согласно королевскому указу, всегда стояла тарелка свежей охлажденной ежевики. Он обожал ежевику. Ходили толки, что она обладает исцеляющей силой, так что в последнее время монарх стал есть ее еще больше. Вот и сейчас он забросил в рот ягоду. Кадык лорда Дадли, словно поршень, двигался вверх-вниз – впервые с тех пор, как они познакомились, он, казалось, слегка нервничал. – Речь идет о сыне – первенце леди Джейн Грей, ваше величество. Эдуард поперхнулся ежевикой. – У Джейн есть сын? – воскликнул король, брызнув слюной. – Имею основания полагать, что я бы уж знал об этом. – В настоящее время у нее нет сына, – терпеливо пояснил Дадли. – Но будет. – И если вы лишите права наследования Марию и Елизавету, то Греи – следующие на очереди. Стало быть, Дадли хочет, чтобы Джейн вышла замуж и родила наследника престола. Эдуард никак не мог представить свою кузину Джейн замужней дамой с ребенком, хотя ей уже исполнилось шестнадцать лет, а такой возраст считался по тем временам на грани старого девства. Великой страстью Джейн были книги: по истории, философии, религии – да любые, какие ей только попадутся. Она до такой степени любила читать Платона в древнегреческом оригинале, что делала это просто так, для развлечения, а не только когда заставляли учителя. Девушка помнила наизусть целые длинные эпические поэмы и цитировала их по желанию с любого места. Но больше всего она любила книги об эзианах и их приключениях в образе животных. Нет никаких сомнений в том, что Джейн станет поддерживать эзиан. Ходили упорные слухи, что ее мать принадлежала к этой категории, хотя никто и не знал, какую животную форму она принимала. В раннем детстве Эдуард с двоюродной сестрой больше всего, играя, любили воображать, какими животными они станут, когда вырастут. Эдуарду всегда приходило на ум что-нибудь могучее и свирепое вроде волка. Или большого медведя. Или тигра. Джейн же никак не могла остановиться в своих предпочтениях на чем-то конкретном – ее фантазии бродили где-то между рысью и соколом, насколько помнил король. – Ты только представь себе, Эдуард, – вспоминался ему десятилетний тоненький голосок, шепчущий ему на ухо где-то на травянистом пригорке, где оба они разлеглись на спинах, чтобы понаблюдать за причудливыми очертаниями и направлением движения облаков. – Я буду летать там, среди них, седлать на ходу ветер, и никто не сможет приказывать мне сидеть прямо и выговаривать за плохое вышивание. Я буду свободна. – Свободна как птица, – отзывался он. – Свободна как птица! – с восторгом подхватывала она, вспрыгивала на ноги и неслась вниз с холма с распростертыми руками, изображая полет, и длинные рыжие волосы развевались за ее спиной. Несколькими годами позже они провели целый день, дразня и обзывая друг друга на чем свет стоит, – все потому, что Джейн прочитала в одной из своих книг: эзиане часто принимают свое звериное обличье в состоянии особенного расстройства или обиды. И вот они ругали друг друга и влепляли друг другу пощечины, и Джейн дошла даже до того, что запустила в Эдуарда камнем, что действительно всерьез его рассердило, но упорно оставались в человеческой оболочке на протяжении всего эксперимента. Тогда это страшно разочаровало обоих. – Государь? – настойчиво-вопросительно произнес лорд Дадли. Эдуард стряхнул с себя ворох воспоминаний. – Вы хотите выдать Джейн замуж? – уточнил он. – И уже присмотрели кого-то конкретного? Сама мысль об этом отозвалась в нем легким уколом печали. Джейн он любил, пожалуй, больше всех на этом свете. В детстве ее часто отправляли пожить в покоях Екатерины Парр (шестой и последней жены короля Генриха), так что дети проводили вместе долгие часы, и даже некоторые учителя у них были общие. Именно в те дни они и стали верными друзьями неразлейвода. Эдуард чувствовал, что Джейн единственная на этом свете по-настоящему понимает его, а не относится к нему как к представителю другого биологического вида только потому, что он рожден для венца. И где-то в глубине сознания король лелеял мысль, что, возможно, когда-нибудь он сам сможет жениться на Джейн. Все это происходило в те времена, когда женитьба на кузинах не казалась таким уж предосудительным делом.