– Старшая сестра, – сказала я громче. – Куда перевели Пэмми? Старшая сестра повернулась ко мне, пригвоздив меня острым взглядом прищуренных глаз. – Ты собираешься начать создавать проблемы, Диана? Ты меня разочаровываешь. Я думала, ты одна из самых разумных девушек. Я почувствовала, как Лорел дергает меня за руку. Прекратив пререкаться со старшей сестрой, я последовала за ней в коридор. – Пэмми что-нибудь говорила о том, что хочет оставить ребенка? – спросила Лорел. – Да нет… не взаправду. – Я задумалась. – Ну она дала ей имя. – Ей?! Я пожала плечами: – Она думает, что это девочка. Лорел печально кивнула. – В чем дело? – спросила я. – То же самое случилось и с Джозефиной, когда я впервые оказалась в Орчард-хаусе. Однажды она сказала всем, что решила оставить ребенка. На следующий день Джозефина исчезла. – Она оставила ребенка? – Я не смогла скрыть благоговения в голосе. – Мы так решили, – сказала Лорел. – Но примерно через год я столкнулась с Джозефиной в городе. После того как она сказала старшей сестре, что хочет оставить ребенка, старшая сестра отвела ее вниз, в другую комнату, и не разрешила ни с кем видеться. Они заставили ее работать днем и ночью – убирать, мыть посуду, готовить. Они сказали, мол, если она не отдаст ребенка, ей придется самой оплачивать все расходы на жизнь и больницу и начать надо прямо сейчас. Они заставляли ее работать так много, что у нее начались схватки на месяц раньше времени. И когда у нее родился ребенок, она еще не выплатила свой долг, поэтому ребенка у нее забрали в залог. В конце концов у нее не осталось выбора, ей пришлось отдать им ребенка насовсем. Думаю, Пэмми там, внизу. – Хватит болтать, – раздался с другого конца коридора голос старшей сестры. – Все в постель. Я надеялась, что Лорел ошибается, что Пэмми сбежала и сейчас где-то с Кристофером и своим ребенком. Я надеялась на это, мечтала об этом… но никогда в это не верила. Мама приехала меня навестить, когда мой живот стал таким круглым и так натянулся, что я не могла надеть туфли и неделями ходила в тапочках. Мама была в перчатках и шляпке, как будто собиралась в церковь. – Я хочу оставить ребенка, – сказала я, когда она села на виниловый стул. – Но мне нужна твоя помощь. – Диана, – откликнулась моя мама. – Ты сама не знаешь, что говоришь. Это сущая нелепость. – Вовсе нет. На дворе конец двадцатого века. В наши дни одинокие женщины могут иметь детей. Мать улыбнулась. – Вот как? О каких именно женщинах ты говоришь? Я, конечно, ни одной такой не знала. Но они существовали. В новостях говорили, что все меняется, что женщины получают все больше прав. По-видимому, одинокие женщины имеют доступ к социальному обеспечению, которое помогает им содержать себя и своих детей. – Мередит разведена, – сказала я, потому что Мередит была ближе всего к матери-одиночке из всех, кого я знала. К несчастью, это был не самый удачный пример. Двоюродная сестра моего отца Мередит ушла от мужа пару лет назад, когда узнала, что он ей изменяет, но развод лишил ее положения в обществе, не говоря уже о финансах. Мередит вышвырнули из дома, где она жила раньше, и, насколько мне было известно, она снимала какую-то хибару в промышленной зоне Западного Мельбурна. Она как будто нашла себе работу… кажется, в заводской столовой. – Ты хочешь закончить, как Мередит? – спросила мать. – Я могу просто уйти отсюда, – сказала я, защищаясь. – На двери нет замка. На самом деле я понятия не имела, правда ли это. В любом случае я, конечно, не стану рассказывать старшей сестре о своих планах. – Наверное, да, – задумчиво сказала мама. – Но что ты тогда будешь делать? Привезешь младенца в дом отца? Очень в этом сомневаюсь. – Найду себе собственное жилье. – На какие деньги? Кто сдаст дом беременной одинокой женщине, не имеющей ни образования, ни квалификации? – Я поживу у друзей. – У каких друзей? Я промолчала, пытаясь придать своему лицу вызывающее выражение. Но у меня не было друзей, которые могли бы мне помочь. Единственные мои друзья, которые не были за границей или не учились в другом городе в университете, жили с родителями, большинство из которых были друзьями моих родителей. Мне некуда было идти. Мой план был сплошным блефом, и мать вывела меня на чистую воду. Она накрыла мою руку прохладной ладонью. – Ну же, Диана, все уже почти позади. Роди ребенка, возвращайся домой и в следующий раз сделай лучший выбор. Она поцеловала меня в лоб. По ее мнению, дело было закрыто. В ту же ночь я сбежала. 14 ЛЮСИ НАСТОЯЩЕЕ… Сотрудницу похоронного бюро зовут Перл. Это добрая женщина лет пятидесяти пяти с копной крашеных каштановых волос и терпением воспитательницы детского сада. Хвала за нее богу, потому что, как выясняется, после чьей-то смерти сделать предстоит очень многое. Когда Том умер, все организовала Диана, и я до сих пор не понимала, что это за героический был подвиг. Как человек, у которого горе, способен встречаться с распорядителями похорон и выбирать гроб, разбираться с буклетами для поминальной службы, подбирать цветы и одновременно поддерживать других и разбираться с мелочами их жизни? Думаю, мне это предстоит выяснить. Мы уже несколько часов выбираем то и се в похоронном бюро, но мои мысли витают где-то далеко. Совершенно очевидно, что Джонс и Ахмед вчера навестили Нетти и Патрика и рассказали им о раке… или о его отсутствии. Нетти и Патрик тоже считают, что тут какое-то недоразумение, но я никак не могу избавиться от ощущения, что что-то не так. Почему доктор Пейсли не направила Диану к онкологу? Почему не было записей маммограмм или УЗИ? Зачем Диане было лгать? Все это не имеет смысла. – А как же поминки? – спрашивает нас Перл. – Они будут в доме вашей матери? Нетти вздрагивает. – Нет. Давайте проведем их в другом месте. – Согласен, – говорит Олли. – Зная, что мама там умерла… теперь все по-другому. – Как насчет бара или ресторана неподалеку? – предлагает Перл, и мы все согласно бормочем. – А теперь к поминальной службе. Некоторые люди, которые предпочитают экуменические службы, все же хотят включить кое-какие церковные гимны. Как по-вашему, Диана… – Нет, – хором отвечают Олли и Нетти. – Мама не слишком жаловала гимны, – объясняет Олли. – Никаких гимнов, – говорит Перл, делая пометку в бумагах. – Ладно, никаких гимнов. Раньше я об этом не задумывалась, но теперь мне вдруг интересно, почему Диана так резко отвергала свое католическое воспитание. Я ловлю себя на том, что мне хочется спросить ее об этом… и меня охватывает мучительная грусть, что я уже не смогу. – Ладно, – повторяет Перл. – Идем дальше. По большей части выбор делаем мы с Нетти. Олли и Патрик сидят, как две замороженные свиные туши, кивают, кряхтят и смотрят на часы. Ближе к обеду Перл предлагает нам с Нетти сходить в кафе на углу за бутербродами. – Я не голодна, – возражает Нетти. – Важно, чтобы вы поели, – говорит Перл. Она совершенно тверда и совершенно спокойна. – И захватите что-нибудь для мужчин. Выйдя на улицу, мы бредем словно через силу. Вдоль дороги проходят железнодорожные пути, и на полминуты в тишину врывается шум поезда. Потом он исчезает, и снова не слышно ничего, кроме нашего дыхания. Нетти поднимает руку, чтобы почесать нос, и рукав ее рубашки задирается, открывая широкое фиолетовое кольцо на левом запястье. – Что у тебя с рукой? – спрашиваю я. Она быстро скашивает на меня глаза, потом снова переводит их на дорогу. – А тебе какое дело? – Ну же, Нетти. – Давай просто купим бутерброды, ладно? – тихо говорит она. Мы делаем еще несколько шагов. – Ненавижу все это! – взрываюсь я. Внезапно я не в силах больше сдерживаться. – Диане это тоже не понравилось бы. Ты сама знаешь, что не понравилось бы.