Возможно, стоило бы. – Разве мы не мечтали о радионянях, когда у нас были маленькие дети, Диана? – продолжает Амелия. Диана явно ни о чем подобном не мечтала. Она из тех строгих матерей и бабушек, которые считают грудное вскармливание, устройства для убаюкивания и ремни безопасности сущей чепухой, потому что у их детей такого не было и хуже им от этого не стало. По крайней мере, я думаю, что она такая мать, но я не знаю, потому что она редко дает мне какие-либо советы или высказывает свое мнение. Я бы должна радоваться, но вместо этого у меня лишь ощущение, что я делаю что-то не так и притом понятия не имею, как исправиться. – Просто убедись, что звук приглушен, – наконец под чужим давлением говорит Диана и начинает раздавать тарелки. – Иди сядь рядом со мной, – говорит мне Джеффри. Нетти уже заняла другой пустой стул, так что у меня нет выбора. – Скажи, как тебе нравится материнство? – Гораздо больше с тех пор, как первые месяцы позади. – Да уж. – Он кивает, как будто в точности знает, как даются первые месяцы, а потом многозначительно смотрит на Олли: – Сплошь сиськи да дерьмо в первые месяцы, верно, Олли? Лицо Олли остается старательно бесстрастным, и Джеффри разражается смехом, более подходящим пятилетнему ребенку. – Но дамочки-то рады-радехоньки, верно, дамы? Это нормально. Мать просто хочет быть со своим ребенком. Так и должно быть. Арчи издает короткий всхлип. Диана встает и идет на кухню. А мы накладываем себе курицу и разнообразные интересные салаты: кускус, капуста и миндаль. Я решаю, что их, вероятно, привезла Амелия, так как Диана не подает интересных салатов. – Ну а ты, Нетти? – спрашивает с набитым ртом Джеффри. – Когда вы с Патриком собираетесь совершить прыжок? Ты же не хочешь, чтобы все твои яйцеклетки усохли? Карьера – это хорошо, но работа никогда не полюбит тебя в ответ, ты же знаешь! Амелия по другую сторону от Джеффри кладет руку на локоть мужа. – Хватит, Джеффри. Но Джеффри неостановим. – Что? Все в наши дни удивляются, откуда у нас кризис рождаемости. Тебе, Нетти, сколько? Тридцать пять? Родись ты в Африке, уже была бы бабушкой. Вы, девочки, слишком поздно уходите с беговой дорожки, вот в чем дело. Вам надо вскочить в это седло, так сказать. Я прав? Он смотрит на Тома, потом на Олли в поисках поддержки. Оба старательно отводят глаза. Я воображаю, как заталкиваю куриную грудку прямо в глотку Джеффри. Нетти смотрит перед собой на стол. Джеффри снова открывает рот, и я собираюсь что-то сказать… что угодно, но тут встает Патрик. – Довольно. Голос у него холодный, спокойный. Я никогда раньше не видела Патрика таким, не видела в нем защитника. Он такой высокий, что практически нависает над нами и выглядит довольно зловеще. Как ни странно, я чувствую именно это… что на меня произвели впечатление. Джеффри, к счастью, подрастерял уверенность. – Ладно, ладно, незачем расстраиваться. Я просто говорю… – Довольно. Нетти касается руки Патрика, а Том тем временем ловко подхватывает разговор, сводя его на футбол. Они с Джеффри безумные фанаты клуба «Хоторн Хокс», так что это, вероятно, удачный ход. Патрик еще несколько мгновений смотрит на Джеффри, прежде чем опуститься на свой стул. – Ну, – говорит Амелия некоторое время спустя, когда напряжение, кажется, спадает. – С Арчи ведь нет больших проблем, правда? Он спит всю ночь, Люси? – Не совсем. В первой половине ночи ему обычно не по себе, но после полуночи ему удается хорошо отдохнуть. На самом деле просто чудо, что до сих пор мы его не слышали. – Я бросаю взгляд на радионяню. – О… ох. Я подхожу к монитору. Питание отключено. Я смотрю на Диану: – Ты его выключила? В моем голосе нет обвинений, потому что я в это не верю. Какая бабушка выключит радионяню? Но по тому, как она стискивает зубы, я начинаю сомневаться. А вдруг это так? – Я его приглушила, – говорит она. – До конца? – Я кручу диск, увеличивая громкость, пока сам воздух не начинает сотрясаться от истерических рыданий Арчи. Я могу сказать, что он уже какое-то время плачет. – Мама! – восклицает Олли. – Скажи, что ты не… Но конца фразы я не слышу, потому что бегу вниз к моему ребенку. У меня уходить двадцать минут на то, чтобы успокоить Арчи. Когда он наконец перестанет плакать, то соглашается спать только у меня на руках. Я поглаживаю и успокаиваю его, яростно шепча Олли в темноте: – Завтра мы уезжаем. На рассвете. Олли смотрит на меня во все глаза. Я знаю, о чем он думает. Для него ничего страшного не стряслось. Завтра будет немного неловко, но потом все вернется на круги своя. В конце концов, с Арчи ничего не случилось. Незачем прерывать отпуск. И, разумеется, он говорит: – Давай не будем делать из мухи слона, Люси. – Речь не о мухах или слонах. Диана не уважает меня как мать, поэтому я не могу здесь оставаться. Как она посмела выключить мою радионяню? Как она посмела?! Олли беспомощно пожимает плечами: – Может быть, она решила, что так будет правильно? Может, она хотела дать тебе передышку? – Она не имела права. Никакого права. – Но… – Если хочешь остаться, Олли, валяй. Но я завтра уезжаю, и Арчи тоже. Мы еще несколько минут пререкаемся, прежде чем Олли соглашается – в основном от усталости. Почти сразу после этого он забирается под одеяло, его дыхание становится ровным и ритмичным. Я бодрствую еще несколько минут, поглаживая и укачивая Арчи, который глубоко спит. Только я укладываю его в раскладную детскую кроватку, как слышу тихий всхлип, приглушенное рыдание. Но исходит оно не от Арчи. Оно доносится откуда-то поблизости. Из комнаты по ту сторону коридора. Из комнаты Нетти. 17 ЛЮСИ НАСТОЯЩЕЕ… Что-то не дает мне покоя. Я лежу на диване, закинув ноги на колени Олли. Дети уже спят, а я потягиваю пино-нуар. Олли прихлебывает из своего бокала – обычно это мое любимое время суток. Но сегодня что-то не дает мне покоя. И у меня такое чувство, что я знаю, что именно. Чувство вины. Мобильник Олли начинает вибрировать, и мы оба вскакиваем, как будто ожидали этого. – Кто там? – спрашиваю я. – Не узнаю номер… – задумчиво тянет он. – Почему не берешь трубку? Возможно, это из похоронного бюро или… Ну, не знаю… А вдруг это полиция? Он качает головой. – Сейчас узнаем, – говорит он, прижимая трубку к уху. – Оливер Гудвин слушает. Он хмурится, поднимает голову. Затем он встречается со мной взглядом. – Это Джонс, – произносит он через пару секунд одними губами. – Включи громкую связь, – так же беззвучно говорю я, и он включает. Холодный, деловитый голос Джонс наполняет комнату. – Мы получили отчет о вскрытии вашей матери. Мы хотели бы поговорить об этом в участке. – В участке? – Олли моргает. – Вы не можете сказать по телефону? – Будет проще, если вы приедете сюда. Ваша сестра и ее муж уже едут.