В жизни встречаются типы, которые всегда озабочены. Они созданы для того, чтобы взваливать на свои плечи непосильные задачи, принимать неприятные решения и скверно их выполнять. Алексис Ляфонь принадлежал как раз к этой категории людей. Они заранее решают за других людей, и их суждения обычно идут вразрез с благополучием индивида. Смотришь на его серые перчатки, лежащие на коленях, на властные руки, наделенные обвиняющим перстом, похожим на клешню краба с выступающим суставом, и тебя охватывает невыносимая тоска. Я довольно долго рассматриваю его лицо — не из удовольствия, а потому что этот господин интересен для меня, как и другие — потенциальные убийцы и поджигатели. — Ваш клиент застраховал свою жизнь на один-единственный день — второе июня, господин Ляфонь? Правильно ли я понял? — Абсолютно! Любопытно, не правда ли? — Да, пожалуй… Думаю, вы поинтересовались причиной такого решения? «Папаша» хрипит и тянет носом — первый признак начинающегося катара. — По правде говоря, я сам уезжал в Гренаду, и страховка была заключена без меня. Наверное, когда он вернулся, в его конторе стоял дым коромыслом, и, вероятно, не одно гордое дерево согнулось и пострадало от яростных порывов бури. Он продолжает. — Застрахованный утверждает, что его замучал сон, который преследует его долгое время и стал наваждением. Во сне он много раз видел первую страницу газеты от 2-го июня сего года, на которой жирным шрифтом напечатано объявление о его смерти. Измученный этим видением, он решил застраховаться. — В чью пользу? — Своей супруги, детей у них нет. — И ваше общество согласилось на такой полис? Глаза «папаши» вновь начинают метать злобные искры, затем становятся похожими на устриц, поданных на новогодний стол и выброшенных в помойный бак 1-го января. — Я повторяю вам, что отсутствовал. Мой заместитель счел возможным дать согласие. Бедный заместитель! — Каковы точные условия этого соглашения? — Договорились исключить самоубийство — и то ладно. Кроме того, оговорили, что наш клиент в этот день никуда не пойдет и не будет заниматься ни чем таким, что может привести к катастрофе. — Я предполагаю, господин Ляфонь, что вы пришли ко мне с предложением взять на себя охрану вашего клиента в этот день? — Да, разумеется. — В таком случае, расскажите мне о нем. Он — постоянный клиент вашего общества? — Да, он застрахован уже с десяток лет. У него несколько обычных полисов на страхование дома, машин, на случай пожара, ограбления и порчи от воды» — А жизнь? — Нет, жизнь не застрахована, хотя наши агенты предлагали ему неоднократно. — Он богат? — Без сомнения, если учесть стоимость его недвижимого имущества: несколько автомобилей, драгоценности жены, ее меха… Я беру блокнот, на котором изображена обнажившаяся красавица-англичанка, а в верхнем левом углу значится название моей фирмы. — Его имя, фамилия, адрес, род занятия. Будьте любезны. Алексис Ляфонь вздыхает. Он поднимает свои перчатки, расправляет их, потом скрещивает ноги и опять укладывает перчатки на правое колено. — Поверьте, у меня нет привычки прибегать к такого рода услугам, господин Сан-Антонио. У нас тайна страхования священна, однако, странные обстоятельства… Я останавливаю его: — Не извиняйтесь, господин Ляфонь. Я лично не считаю, что вы порочите себя своим решением. Это диктуется самой обычной предосторожностью, и, думаю, сам застрахованный должен быть этим доволен. Он пытается улыбнуться. — Вы так думаете? — Да. Либо ваш клиент искренен, либо нет. Если нет, то это негодяй, и вам нечего его щадить. В противном случае, если он искренен, то он действительно опасается за свою жизнь из-за этого дурацкого сна, а значит, чем больше вы будете его оберегать, тем больше он будет благодарен вам. — Так вы полагаете, что его следует предупредить? — Безо всякого сомнения. Я возьму это на себя, у меня будет предлог познакомиться с ним. Думаю, в душе он будет рад такому вмешательству, а если это касается какой-то угрозы, то тем более. Искренность, с какой я говорю, кажется, успокаивает моего собеседника. Его желчь успокаивается, глаза перестают бегать, лицо успокаивается. — Поступайте, как считаете нужным. Я даю вам карт-бланш. Он становится просто бархатным. Я боюсь, что он захочет меня обнять. Нет ничего более неприятного, чем клиенты, которые, идя к врачу, заранее ставят себе диагноз до того, как объяснить доктору, что у них болит. — Превосходно! Дайте мне его координаты. Самое эффектное он приберег к концу. — Кристиан Бордо, — изрекает он. Я подскакиваю. — Актер? — Он самый. Я ошарашен. Кристиан Бордо — один из властелинов экрана, одна из самых ярких звезд после Алена Делона и Бельмондо. Все мои сомнения быстро рассеиваются. Артисты крайне мнительны и суеверны. Они любят позу, театральность. Застраховать себя на миллиард на один день — это в духе капризной кинозвезды, которая упивается выдуманной легендой. Вот в чем задача и успех! Паразиты! Я записываю адрес: вилла «Монморанси». Частный телефон (секретная линия, известная не более, чем тысяче почитателей). — Мне кажется, я где-то читал, что Бордо ставит сейчас какой-то фильм? На второе, июня не предусмотрены съемки какой-нибудь опасной сцены? — Нет, абсолютно нет. Мы справлялись. Сюжет интимный, несколько вольный, и опасен только для морали. Он смеется. Его зубы напоминают клавиши аккордеона, только клавиши — белые и без пломб. Возвращение к интимным делам Инес заявляет мне, что она устала, при этом дыхание ее становится прерывистым. Она начинает выкрикивать какую-то бессвязную чушь, но довольно громко и властно. У нее очень выразительная мимика, и сейчас лицо Инес скорчилось в гримасе наслаждения. Я чувствую, что она вот-вот погрузится в сладостную нирвану, но, черт возьми, в этот момент звонит телефон. Он трезвонит, будто на альпийских пастбищах зазвонили все швейцарские колокольчики вместе взятые. Это — настоящий набат. Моя дама мгновенно остывает и становится вялой, как листья в сентябре. На мою долю остается только привести себя в порядок. Очаровательная негодяйка испускает душераздирающий стон и садится. — Боже мой! — шепчет она и добавляет грязное ругательство, хотя подобные выражения не в ее вкусе. Она любит говорить образно, используя все тонкости в грамматике литературной речи. Такому изысканному языку она выучилась отнюдь не на панели и не в тамбурах пригородных поездов. Она спускает ноги с кровати и великолепным жестом патрицианки берет трубку телефона. — Слушаю! Насколько я могу понять, разговор ведется с каким-то Роланом, который находится в баре на Монмартре и просит разрешения закончить ночь с Инес. Он объясняет, что у него безумный сплин и много денег. Она отвечает ему, что сплину помогает сельтерская вода, а стремление провести приятную ночь с использованием его мужских способностей следует отложить до следующего раза, так как она не одна, а со «стоящим» мужчиной. Тот обзывает ее «шлюхой» и кое-чем похуже. Она злобно бросает трубку. — Может быть, не следовало отклонять его предложение? — говорю я. — Почему? — Потому что я, честно говоря, выложил вам все лучшее, чем обладаю, и на ближайшее время мало на что способен.