Раз все в сборе, позвал старшину и в торжественной обстановке, при Вере, в смысле, выдал ему две бутылки французского коньяка из вчерашних трофеев и «Вальтер», что недавно снял с одного из эсэсовцев. Честное слово, не жалко. Ребенок у меня помыт, покормлен, одет и обут, даже ремешок на штанах есть. «Наганы» только так в руках и таскает, но этот вопрос не к старшине. Так и сказал, немало при этом смутив саму Веру, вон как краской вся залилась. Плюс ко всему, Вера все время с людьми, которые ее заботой и участием окружают, а это лучше всего душу лечит. Выдал старшине две кобуры и попросил Вере на пояс приладить, так, чтобы под обе руки было. Заметил я, что Вера левой рукой лучше владеет, вернее, чаще. Старшина «Дочка» эта, красивая, светлая, ладненькая вся такая, как две капли воды похожа на мою племяшку Оксану, глаза чистые, доверчивые, волосы только другие. Оксанка-то черненькая в папу, а «Дочка» русая, и не белобрысая, как некоторые, а красавица просто, косы длинные до пояса. Она на озеро пришла в шубе своей и тихо так мне, еле слышно: «Дяденька, товарищ капитан госбезопасности сказал, как помоетесь, к нему прийти», и бритву мне протягивает. Бритва та немецкая, как и китель, что для меня принесли, а в кителе дырка под лопаткой и от штыка СВТ, похоже. Вот кто бы попробовал меня штыком ткнуть. Силен капитан! Как он охранников наших, и не побоялся среди бела дня, и быстро так. Три короткие очереди – и четверо лежат, ногами дергают. Да еще двое на дороге – старшего лейтенанта крестники. Этим в спину прилетело, они и сообразить ничего не успели. Хлоп – и нет нашей охраны. А потом девочка мыться пошла, в воду до колен зашла, и все, а под шубой-то и нет ничего. Отвернулись мы, помылась она и голову помыла. Я, дурак старый, взял и спросил, отчего это, а она только головой замотала и заплакала. Время уже поджимает, пора с лейтенантом разговоры разговаривать, гляжу, за ним еще шестеро тянутся. Тормознул я их на полпути, вернее, у нашего грузовика обратно развернул и лейтенанту предложил за ними пойти, если не устраивает. Гляжу, надулся, как мышь на крупу, желваками так и играет. – Проходи, лейтенант, садись, есть с нами будешь? Рассказывай, что надумал? – Отошел уже лейтенант, человеком себя почувствовал. Привычная форма и оружие в руках быстро его в норму привели, да и поел впервые за сколько-то дней по-человечески. – Что мы могли надумать, товарищ капитан? Мы к фронту пойдем. – Ну это нормально. Отвечает решительно, не юлит и не мямлит. – Я вот почему завернул твоих бойцов, лейтенант, мне с вами двоими поговорить надо. Несколько дней назад у нас целая группа была, да погибли все, трое нас осталось, а у меня сведения есть, которые нашим передать необходимо. Послать мне некого, «Третий» – специалист очень ценный, не могу я его одного никуда отпустить, да и не дойдет он один. Есть еще «Первый«, он у немцев в штабе служит и здесь должен остаться. Мы – единственные, кто о нем знает. Так что люди мне нужны, связь с Москвой. Товарищ старшина, приказывать вам не имею права, но хотел бы, чтобы вы с нами остались и водитель, что с машинами ковырялся, Никифоров, очень он умелый. Подумайте сами, с Никифоровым поговорите. Нужны вы мне очень. Пойдем, лейтенант, пошепчемся. – Отойдя с лейтенантом в сторонку, к пруду, продолжил: – У меня задание, лейтенант, в этом районе такое, что проще о сосну убиться, не так больно будет, а сделать надо. Я сделаю, но сведения нам попали такие, что не передать их нельзя, а мне, как ты понимаешь, не разорваться. Немцы задумали полное уничтожение граждан нашей страны на оккупированной территории. Всех. Женщин, детей, стариков, пленных будут сгонять в лагеря смерти. Есть секретный приказ Гитлера. Называется план «Ост». О нем знают пока единицы. Так что нужно, лейтенант, чтобы ты обязательно дошел до наших. Вот теперь, лейтенант, иди за своими бойцами, я и тебе приказывать не могу, так что это не приказ, решение за тобой. Но если решишь, многих спасти можешь. С собой сейчас приведешь только тех, за кого можешь поручиться, как за самого себя. Сильно загрузил я лейтенанта, он белее мела стал, но, гляжу, справился. К бойцам чуть не вприпрыжку побежал. Ну а у меня забота другая, мне собираться пора и нужных людей себе поискать. Старшина с Никифоровым у нашего стола сидят, меня увидели, зашевелились. – Сидите, – говорю, – ответ мне не давайте, лейтенант подойдет, послушаете, потом решите. Пока давайте поедим, а то когда мне еще поесть придется, одному богу известно. Покосились они на меня оба, непривычна фраза о боге от командира НКВД, а я ее специально вставил. Мне надо, чтобы они обо мне как о человеке думали, а не как об убивце кровавом. – «Третий», налей по тридцать капель. Не пьянства ради, а дабы не отвыкнуть. – «Налей» – это не мне, а старшине с Никифоровым. Мне не дай бог, а то война для меня закончится, не начавшись. Пристрелят пьяного идиота первые же фрицы, а все, кто здесь у озера находятся, попадут обратно в плен, да и то если их немцы на месте не перебьют. И вся война. Я однажды по пьяни даже Виталику мимоходом три зуба выбил. В самом начале нашего знакомства, поэтому пью я крайне редко и совсем чуть-чуть. Мы уже дожевывали, как лейтенант со своими бойцами подошел. – Подожди, лейтенант, – говорю. – «Третий», «Дочка», займитесь немецкой формой и мотоциклами. Подойдете, когда прикажу. Выполнять. Присаживайся, лейтенант, бойцы, ко мне за спину не заходить, садиться передо мной. – Не скажу, чтобы удивились эти шестеро. – Старшина, пуговицы мне на гимнастерке расстегни. Форма энкавэдэшная забавная, у нее две пуговицы на горле и на груди четыре, а дальше пуговиц нет, под пояс затягивается. Так вот, у меня сверху гимнастерки пояса нет. На меня то старшина, то лейтенант все время косятся неодобрительно. Вроде старший по званию, а одет не по форме. – Что видишь, старшина? Громко вслух всем скажи. – Говорю негромко, но приказную нотку в голос добавил. – Две гранаты Ф-1, чеки разогнуты, связаны бечевой, – отвечает напрягшийся старшина. – Мне живым к немцам попадать нельзя, я и вам пока не сильно доверяю, кроме старшины и Никифорова. Объясню почему: у Никифорова профессия на руках написана, в руки так масло въелось, что ничем не отмыть. Старшина заметный очень, таких здоровяков в погранотряде наверняка больше нет. Его многие в округе если не знают, так слышали или видели мельком. За остальных ты отвечаешь, лейтенант, ты их привел, теперь это твоя ответственность. В плен к немцам вы больше попасть права не имеете. Несколько дней назад нам в руки попали секретные немецкие документы. В документах есть в том числе и информация о стратегических планах немецкого командования. При захвате документов погибла вся наша группа, а главное – радист с рацией. Теперь повторю для всех, что сказал тебе. Немцы задумали полное уничтожение граждан нашей страны на оккупированной территории. Всех! Женщин, детей, стариков, пленных будут сгонять в лагеря смерти. Запланировано полное уничтожение Москвы и Ленинграда со всеми жителями. Вместо Москвы хотят сделать озеро. План «Ост» предусматривает уничтожение всего населения нашей страны независимо от возраста, положения или национальности граждан. Но сначала немцы будут массово уничтожать евреев. На всей оккупированной территории будут создаваться специальные лагеря – гетто, где будут проводиться массовые расстрелы. Убивать будут всех, от стариков до новорожденных детей и беременных женщин. Через несколько дней немцы недалеко от Риги, в местечке Саласпилс, откроют лагерь смерти для детей. У детей будут брать кровь для раненых из расположенного в Риге госпиталя. После чего дети будут умирать от истощения и потери крови. Планируется уничтожение от двух с половиной до шести тысяч детей в год, в возрасте до десяти лет. Там же на детях, гражданских и военнопленных будут ставиться медицинские опыты. Люди будут заражаться смертельными болезнями. На них будут испытывать боевые отравляющие вещества, газы и яды. Мне необходимо, чтобы при переходе к нашим ты передал в НКВД, чтобы прислали связь отряду «Второго». У меня есть сведения особой государственной важности. То, что я сказал вам, я сказал только вам, информация должна дойти до наших. Это только общие сведения. Основную информацию я могу передать только пришедшим от вас связным. Мне необходима связь. Кроме информации, понесете два жилета, называются разгрузочные жилеты. В них удобно носить запасные диски к автомату, гранаты, обоймы к винтовкам. Это секретная разработка финнов, но немцы тоже заинтересовались, от них и пришло. Жилет равномерно распределяет груз, который несет боец, то есть патроны, гранаты и перевязочные пакеты находятся постоянно под рукой. Боец меньше устает. Кроме всего, вещи, лежащие в карманах жилета, могут отклонить пулю и спасти жизнь бойца. Надевается на форму. Делали мы их сами по чертежам. – Сказать, что я их загрузил, – это не сказать ничего. Никифоров аж посерел, но ему лет тридцать, у него свои дети наверняка есть, а вот на реакцию остальных мне посмотреть необходимо. Мне надо, чтобы из этой группы хоть один дошел живым, тогда о нас будут знать. Придет первая информация. Ни о каких связных и речи нет – никто никого наобум отправлять не будет, но информация осядет. Я хочу передать наши вещи и то, что мы с Виталиком написали за те дни, пока готовились к выходу, но не выходя на связь сам и не подставляя Виталика. Я не верю ни местному подполью, ни НКВД, ни кому бы то ни было. Попадать в подвалы советского гестапо у меня нет никакого желания. В то же время мои знания, информация и материалы не должны пропасть бесследно. Может, это хоть немного поможет моей стране и людям, которые в ней живут. Как это сделать, я пока не знаю, но пробовать буду. Но нет, вроде все нормально, пробило всех. Старшина кулаки сжал, аж костяшки побелели, а кулаки у него чуть поменьше боксерских перчаток. И группа профессиональных убийц, как я окрестил про себя группу лейтенанта, ведет себя именно так, как я и предполагал. Информация, которую я на них вывалил, не дает никакой конкретики, но в то же время о ней сейчас знают единицы. Ко всему прочему, я надеюсь, что принадлежность к этой информации в будущем позволит старшине и его группе, которая останется со мной, выжить. – Кроме старшины и Никифорова, мне нужны любые люди, которые знают немецкий, польский, литовский, латышский, эстонский языки. Если есть – врач, санинструктор, радист, механик-водитель, снайпер, сапер. Нужны местные или те, кто давно здесь служит и знает местных жителей, а те, соответственно, знают его. Для того чтобы сведения не попали к врагу, для связи со мной останется старшина. Со старшиной должны остаться еще двое из вашей группы. Ты, лейтенант, договоришься со старшиной о месте связи и условных сигналах, но лучше будет, если на связь придешь ты или кто-то из тех, кто уйдет с тобой. Думайте сами. О ваших договоренностях я знать не буду. Это делается мной для того, чтобы доверия со стороны командования к старшине было как можно больше. Кроме меня, на связь со старшиной могут выйти только «Третий» и «Дочка». Только они могут знать, где находится закладка с информацией. Только их ты, лейтенант, и твои бойцы знаете в лицо. В случае если мы с «Третьим» погибнем, «Дочка» передаст мое сообщение старшине. Сейчас она пока ничего не знает, но она сирота и останется с нами. Вероятнее всего, мы будем располагаться где-то недалеко, если сумеем удержаться. Немцы будут массово уничтожать евреев. Все бойцы моего отряда будут евреи. Никого другого я в отряд брать не буду. Это я сделаю для того, чтобы ко мне было больше доверия с нашей стороны, и для того, чтобы никто из бойцов моего отряда не смог сдаться в плен. Группа старшины будет группой для связи с тобой. Выход на меня, повторяю, только через него. Ни с кем больше я контактировать не буду. Это единственное и обязательное правило. Позывной старшины так и оставим «Старшина», остальные бойцы получат позывные внутри группы. Это делается для того, чтобы никто даже внутри группы или отряда не знал наших имен. И последнее. Если от вас не будет известий три месяца, «Старшина» пойдет за линию фронта сам или я буду искать другой выход. Теперь дальше. Сейчас у тебя сорок семь человек. Предложи большей части людей, распределив продукты, выдвигаться самостоятельно. После того, как отберешь тех людей, которых я тебе назвал. Можешь отдать большую часть продуктов и немецкие винтовки, отгрузим еще сто банок тушенки из расчета три банки на руки. Тебе дополнительно еще сто банок, мне все равно в грузовике место свободное нужно. Оставшихся с тобой бойцов переодевай в немецкую форму и вооружай автоматами. Заберешь одну машину и мотоцикл с коляской и пулеметом. Твоя группа должна быть не больше двадцати человек. Оба ППД отдам тебе, не жалко, ящик немецких гранат у меня лишний, но тебе не хватит. Сделаю я тебе подарок, но пешком до этого подарка тебе далековато, вот смотри по карте. Если брать по шоссе, четвертый поворот направо, через десять километров после второй деревни тоже направо и почти до упора. Дорога будет тупиковая, после поворота проходишь деревню, затем вторую, третья совсем маленькая, после четвертой деревни дорога пойдет по лесу. Километра через три, в лесу справа, будет небольшое озеро. На берегу озера лежат два здоровых камня, становишься спиной к левому камню и отмеряешь сто пятьдесят два шага. Мы там прикопали ящик с винтарями, РПД, пяток «Наганов», боеприпасы, гранаты, продукты и немного медикаментов. Продукты из расчета на двадцать человек на неделю. Извини, больше нет, и так тебе свою заначку отдаю. Карту не дам, у меня одна, нарисуй копию. После второго поворота в первых двух деревнях были немцы, но, похоже, только ночевали. Во второй деревне мы с «Третьим» вчера немного нахулиганили. Зарезали двух часовых и угнали мотоцикл – надоело пешком ходить. На основной дороге, вот в этой деревне, троих фельджандармов вчера вечером – не люблю, когда маленьких девочек обижают. Но все без шума, ножами. На мотоцикл сажай в форме СС, и чтобы у борта машины тоже сидели эсэсовцы. К ним обычно очень не любят цепляться. Рассаживай бойцов так, чтобы на виду были в одной форме, может, проскочишь. Лучше всего будет, если прицепишься к какой-нибудь колонне на марше. Маршевые колонны редко тормозят. Для тебя есть только одна опасность – фельджандармы. Это патрули на мотоциклах в такой же форме, как у нас. Остающимся можешь сказать, что едете забирать секретные документы Полоцкого укрепрайона. Тех, кто пойдет пешком, уже к завтрашнему вечеру переловят и перебьют, а кого-то обязательно возьмут живым. Так что пусть немцы тебя в другой стороне ищут. И не надо на меня так смотреть. Что ты на меня вылупился? Всех не спасем. Вы все через пяток месяцев должны были погибнуть от голода и холода в концентрационных лагерях. Зимой ни у кого шансов нет, а вы все в летнем обмундировании. Или ты думаешь, немцы тебя одевать будут? Ты сам только что из лагеря. Долго ты на такой кормежке протянешь? На вторую машину горючки не хватит, а пойдете пешком все, всех и перебьют. Немцы хорошо организованы. Пару рот прочесывания с разных направлений выдвинут и всех за сутки переловят. Для меня главное, чтобы ты дошел до наших войск, а я еще здесь немного пошумлю, чтобы они тебя по дороге на Полоцк ловили. В пути обязательно собирай документы и личные жетоны убитых тобой немцев. Не брезгуй деньгами и личными вещами. Обязательно забирай письма, даже не дописанные, приказы, если попадутся – награды, значки и вообще любые мелочи. Все, что может представлять интерес для командования, НКВД и разведки. Какой-никакой, а результат, пригодится, когда к нашим выйдешь. Не тебе, так разведке, которая потом к немцам пойдет. Можешь так следователю, который тебя будет допрашивать, объяснить. Те документы, что мы за двое суток собрали, тебе отдадим, может, зачтутся тебе, а себе мы еще соберем. Никифоров. Если пойдешь с нами, выбери из знакомцев еще двоих. Нужны хозяйственные, деревенские, рукастые мужики. Если смогут обращаться с топором – здорово, но лучше, конечно, саперы, и водитель еще один не помешает. Старшина. Дай команду снять брезент с грузовика, с которого бензин слили, прикроем тех, кто в кузове поедет, да и помягче, все не на банках и ящиках сидеть. Отгружай тушенку. Лопаты в каждый грузовик закинь. Пригодятся. На все про все у нас два часа. Надо набить землей гимнастерки и нательные рубахи и уложить получившиеся мешки вдоль бортов грузовика лейтенанта. Пули точно удержат, на мешки сзади поставьте второй пулемет. Лейтенант. Когда дойдешь до оружия, машину отгони оттуда подальше, если сможешь, хотя бы на пятьсот метров, а мотоцикл утопи. Иди в сторону Москвы. Несколько дней назад немцы взяли Новгород и идут на Ленинград. Ни в коем случае не двигайся дальше на машине. Ближе к фронту контроль над дорогами усиливается, нарвешься почти сразу, а ты живой дойти должен. Все, за работу. Никифоров Я пойду. Со старшиной я куда угодно пойду, а сейчас уже и поеду, и саперов возьму. Есть у меня двое знакомцев на примете, рукастее некуда, и водитель есть. Хороший водитель, надежный. Как только капитан этот появился, все сразу поменялось. Утром еще скотиной бессловесной были, за миску баланды глотки друг другу рвали. Саша не дожил, четыре дня назад на немца бросился, так его собаками затравили и в канаву сбросили, как падаль какую. А война – она и здесь война. Тем более я здесь нужен, пока еще до фронта дойдем, а здесь вон этот фронт, никуда ходить не надо. Сел и поехал. Немцев убитых я увидел и сам в лес их таскал. Ничего, и сам убью, никуда они не денутся, но главное я уже видел. Того немца, что Сашу убил, собственными руками раздевал и плюнул на него. Я за это с капитаном куда угодно пойду, хоть в огонь босиком. С ним можно. 25 июля 1941 года. Вечер. Пока еще «Четвертый» Я остался. Это был шанс. Манюсенький, эфемерный, призрачный, но шанс, и сложностей не возникало. Все рвались на фронт, к нашим. Я бы тоже туда рвался, но знаю, что со мной будет там, за линией фронта, где сражаются и умирают тысячи простых солдат. Сначала будут люди, которые отберут у меня оружие и вежливо, чуть ли не с поклонами и подобострастными улыбками, сменяя друг друга в бесконечном калейдоскопе инстанций, привезут в неприметный двухэтажный особняк на одной из тихих московских улиц. Потом будут лестницы, коридоры и строгие, с красными ковровыми дорожками и дубовыми дверями кабинеты, и, наконец, этот кабинет, с большим столом, затянутым зеленым сукном. Вежливый человек с благородной проседью в коротких волосах внимательно выслушает мои сбивчивые и невнятные объяснения, поглядывая на меня пристальным взглядом стальных глаз. Задаст пару незначительных вопросов, протянет руку и возьмет трубку телефона. Затем в кабинет войдут другие люди и отведут меня на два этажа ниже, где в тиши и смертельном ужасе бетонного подвала сержант или лейтенант НКВД будет задавать мне бесконечные и несправедливые вопросы, требуя подписать собственный приговор. И я все равно подпишу его, и все это закончится в другом коридоре этого бесконечного подвала. Выезжали мы через два часа. Перед самым отъездом я передал лейтенанту гранату, замотанную по «рубашку», чтобы не прижимать рычаг запала брезентом. В этом импровизированном пакете лежало мое письмо и краткая аннотация к лекарствам из моей аптечки. Лейтенанту я посоветовал пакет не вскрывать, а в случае возможного захвата немцами гранату взорвать. Предупредив, что в случае попадания письма к немцам пытать его будут так, что он пожалеет о собственном рождении. Всего, кроме «Старшины» и Никифорова, набрали шесть человек. Среди них был тот самый человек лейтенанта, которого я при засаде на дороге окрестил «Четвертым». Посадил я его в кабину грузовика с Верой и Никифоровым. Я ни на секунду не сомневался, что лейтенант поставит своего соглядатая, что, впрочем, мне было на руку. Судя по некоторым мелким деталям, его долго и неплохо учили. Вторым человеком лейтенанта был пограничник. Высокий, не меньше метра восьмидесяти, жилистый и белобрысый парень, которого я, не заморачиваясь, с ходу окрестил «Погранцом», выдав ему свой автомат. Было еще двое саперов, неуловимо похожих друг на друга, за что я, абсолютно неверующий, горячо поблагодарил бога, и еще один водила, немолодой, степенный дядька. Шестым был санинструктор, молодой, с побитым оспой лицом, мелкий и суетливый. Слишком суетливый не по делу. Я был за рулем мотоцикла, на пулемете «Старшина», а за спиной у меня сидел Виталик. Мы трое были в форме фельджандармов, Никифоров так и не снимал форму рядового вермахта, а на «Четвертого» натянули офицерский мундир. Остальных загрузили в кузов и накрыли брезентом, на них не было ни формы, ни оружия. К снайперской винтовке я запретил им даже прикасаться, замотав ее в брезент и Верину дубленку, а оба ППД отдал группе лейтенанта. После перекрестка лейтенант пойдет направо, а я – на прежнее место засады, где буду ждать грузовик из лагеря. Чуть больше чем за двое суток мы с Виталиком убили семнадцать немцев. В общем, неплохой результат, хотя и сегодня еще не вечер. Остановившись на месте засады, я подозвал «Четвертого»: – Ты по званию кто? И по батюшке? Представьтесь, а то «Четвертый» слишком длинно. – Старший сержант Михайлов, – отвечает. Меня от этого на смех пробило, сержант, значит. Ню-ню. – Ты такой же старший сержант, как я испанский летчик. Будешь «Серж», так короче, я «Второй», и на «ты» привыкай. Если вдруг опасность, проще сказать: «Серж», бойся, справа», чем «товарищ старший сержант, уберите, пожалуйста, задницу, а то вам ее сейчас отстрелят на фиг». Остальные – «Погранец» и «Старшина». Санитара и саперов с водилами потом переименуем, посмотрю сначала на них. Мои – «Третий» и «Дочка». Засаду я устроил на том же месте, только в этот раз сделал несколько иначе. Никифорова на грузовике выдвинул на двадцать метров ближе к перекрестку. Сам с Виталиком и «Старшиной» остался у мотоцикла. «Сержа» и «Погранца», вооруженных автоматами, расположил на противоположной стороне в лесу, метрах в тридцати впереди, чтобы контролировали кузов остановленного нами грузовика и секли поляну на случай появления с той стороны незапланированных немцев. Остальных спрятал в лесу на той стороне дороги прямо напротив нашего грузовика, чтобы не попали под раздачу и не нарвались на случайную пулю. Такое количество свободного народа мне было нужно, чтобы мы максимально быстро обобрали трупы и транспорт. Себе я взял СВТ, надо было аккуратненько снять водителя грузовика. Грузовик появился без двадцати девять, вот только мотоциклов было два, и оба с пулеметами. Впрочем, помогло это немцам мало, очередность стрельбы была мною расписана подробно. Огонь мы открыли практически в упор, метров с сорока. Все пять немцев, на мотоциклах их сидело по двое, были убиты мгновенно. Нападения они не ждали. Один мотоцикл завалился в кювет, второй заглох на дороге. Машина, на которой я сначала убил водителя, а потом пробил правое переднее колесо, тоже одним колесом ушла в противоположный от нас кювет, но не перевернулась, так как скорость была небольшая. Прошло все быстро, хотя нашумели мы изрядно. Через перекресток за это время проскочила только одна груженая машина, но, видимо, водила был один, и, по словам Никифорова, он только прибавил газу. Так что уже минут через двадцать мы тронулись в том же составе в сторону основной дороги. Ограбили немцев, ободрали машину с мотоциклами, облили все бензином и подожгли. Шуметь так шуметь. В лагере сообразят не скоро. За это время и мы, и лейтенант километров на пятьдесят отсюда уедем. Да и не знает никто, что мы на машинах. Пока информация о сбежавших пленных дойдет до какого-нибудь штаба или тыловой комендатуры, лейтенант в пешехода превратится. Если в пути не нарвется на тех же фельджандармов. Наши же покойнички откуда-то вылезли. Значит, самое позднее сегодня вечером их должны начать искать со всеми собаками. То, что их найдут, я ни разу не сомневаюсь. Просчитывается легко. Выцепят причину: сестренку Веры они поймали в деревне и куда-то отвезли. Они одни развлекались или утащили девочку в комендатуру? Дойдут до крестьянина, подвесят за бейцы, тот укажет направление движения Веры, и через пару часов найдут трупешники. Они как раз к вечеру пованивать уже начнут – жарко. Вопрос только во времени. Их сегодня утром начали искать или вечером? Если вечером, то лейтенанту хорошо, а мне во всех случаях откровенно фиолетово – все равно шуметь буду в противоположной стороне. Тогда, в ту единственную поездку в Миоры, еще в той моей жизни, я, ведомый любопытством, заехал в Верхнедвинск, а потом, дома, пробежался по инфе о районе, да и карту подробную надо было скачать. Так в интернете и наткнулся на подробности устроенной нацистами резни, охватившей весь этот немаленький район от Полоцка до латвийского Даугавпилса, где во время войны располагался крупный лагерь военнопленных. Центр этой зачистки находился в Верхнедвинском районе, где, как я уже говорил, немцы разместят крупнейшее в Беларуси гетто. Впрочем, этих гетто в Беларуси, Литве, Латвии и Эстонии будет очень много. Людей будут убивать, и помочь я им ничем не смогу, но вот их палачей буду вырезать с максимальной жестокостью. Вот уже несколько часов я мучительно думал, припоминая карту, где мне сделать опорную базу. Ехать туда надо сразу, пока немцы не начали ловить нашу группу. Промедление даже на сутки может окончиться фатально. Немцы здесь уже почти месяц, у них налажена связь и взаимодействие, а я не знаю вообще ничего и рассчитываю только на свою наглость и разрозненную инфу карт. Я не сильно обольщался по поводу своих возможностей. Вдвоем с Виталиком мы пройдем намеченный мной путь максимум за сутки, по пути вырезая одиночные патрули, захватывая нужный нам транспорт, обходя опорные пункты и уничтожая все, до чего можно дотянуться. А вот обремененные грузовиком и ослабленными голодом и тяжелой работой пленными можем это недалекое расстояние вообще не пройти, нарвавшись, к примеру, на усиленный бронетранспортером патруль фельджандармов, контролирующих перекресток. К тому же теперь я вынужден менять свои планы. Сейчас необходимо быстро дойти до относительно безопасного места и заныкаться хотя бы на сутки, чтобы люди хоть немного перевели дух. Двигаться на Дриссу и Миоры смысла не было никакого. Дело в том, что через год немцы убьют там практически все местное население. Только в Миорах из восьмисот жителей немцы вырежут шестьсот евреев и вообще разнесут этот район так, что восстанавливать его будут лет двадцать. И хотя от Полоцка до Браслава сплошные леса, соваться туда – верх глупости. В эти леса ломанутся все кому не лень. И убиваемые евреи, и местные активисты, и комсомольцы, и окруженцы, и, соответственно, каратели. К зиме голод выгонит людей на дороги и в редкие деревушки, где их будут ждать полицаи и немцы, а наводить карателей будут простые деревенские жители. Своя рубашка ближе к телу, а уж своя семья и свои детишки – тем более. Только не надо мне рассказывать, что «весь советский народ как один встанет на борьбу с немецкими захватчиками». Я в это в детстве верил, а потом случайно нарвался на информацию о русских, понятно, что не только русских, но и белорусах, украинцах, татарах и прочих, даже евреи были, воевавших на стороне немцев, и реально охренел. Евреи, правда, не воевали, а руководили в гетто и были полицаями в том же гетто. Но какая разница? Голод не тетка, что в гетто, что в окрестных деревнях уже через год жрать будет нечего. Я же не просто так тушенке обрадовался. Будь у меня побольше времени и место, где можно было бы пересидеть, я бы охоту на грузовики устроил, но, к сожалению, отсюда надо сваливать. Через несколько часов немцы накроют этот район не меньше чем батальоном загонщиков и к завтрашнему полудню переловят всех, кто пошел пешком. Это к бабке не ходи. Может, конечно, кому и повезет, но только самому шустрому и умному. Тому, кто найдет озеро с камышами, залезет в это озеро по ноздри и проживет в нем дня два, сторожась каждого шороха. Судьба остальных незавидна. Их переловят и показательно убьют, выбив показания о нас. Мне очень понравилось одно место в Латвии. Там были сплошные озера, мелкие и средние, они располагались хаотично в небольших лесах и куцых перелесках. Деревушек было мало, и были они мелкие, и главное – дальше была дорога, соединяющая два города и выходящая в дальнейшем на Псков. Еще там была железная дорога на Даугавпилс и дальше на Вильнюс, Каунас, Кенигсберг и Варшаву. Главное, там не было больших лесных массивов, а значит, эти места были непривлекательны для партизан и, соответственно, их загонщиков. Судя по карте, туда можно было проехать проселками, минуя Дриссу, в которой необходимо было пересечь два переезда и станцию, забитую немцами. Просто затемно мы туда не успевали. Впрочем, есть у меня одна задумка, как всегда, наглая до полнейшего беспредела. Заодно шумну в направлении Полоцка. Ну а сейчас мы выходили на основное шоссе. Направо был Себеж, а мы повернули налево, на Дриссу, Миоры и Полоцк. Расстояние до нужной мне деревни было небольшое, и до темноты мы должны были его пройти, а пока не торопясь, километров сорок в час, мы ехали по шоссе. «Погранец» Ну наглец! Это же надо так придумать! В лес надо уходить! В лес! Он не выдаст, я по нему с завязанными глазами пройду. Вот только как все это тащить? Это же целых три пулемета, и автоматы, и патроны, и еда. Вот только что ничего не было, и уже в руках не утащишь. А девочка эта! Как она на него смотрит! Она ему верит. Вот каждому его слову верит. И ведь получается у него, все, что делает, получается, и так легко. Может, и сейчас получится? До намеченной мной деревни мы добрались уже почти в темноте. В деревне были немцы, на что я, собственно, и рассчитывал. Мы не торопясь проехали всю деревню и остановились у предпоследнего дома, сразу за поставленным у дома грузовиком. Когда я рассказывал о своей задумке, остановившись за километр перед деревней, глаза у моих собеседников были квадратные, а челюсти лежали на дороге. У всех, кроме Виталика, который знал меня как облупленного и что-то такое предполагал. Дело в том, что я не собирался заныкиваться на ночь в лесу. Комары, некомфортные условия, да и нарваться можно на ровном месте, если в лесу остались окруженцы, то ли дело в доме, на теплой хозяйской перине. Это я, конечно, глумлюсь. Просто на таких перинах сейчас отдыхают маршевые батальоны. Вон их сколько по дорогам шарится. Спать они ложатся в деревнях. Вот и надо с ними поближе познакомиться. Заодно и нашумим, как получится, а получится, так и кайф им обломаем, а то они как у себя дома, в своем фатерланде. Как я заметил вчера, въездных постов в деревнях немцы не ставят – часовые стоят только у техники. Поэтому, выгрузившись, мы внаглую вместе с «Сержем», подсвечивая себе ноги фонариком – пришлось все-таки воспользоваться светодиодом, – подошли к часовому у крайней машины. Удивиться он не успел, я ослепил его светом, а «Серж», мгновенно зайдя сзади, ударил ошарашенного немца ножом под лопатку. Все же не ошибался я в его квалификации. Очень шустро у «Сержа» получилось, еще и рукой оседающий трупешник придержал, вытирая о мундир немца штык от немецкого «Маузера». Место часового занял Виталик, которому я отдал свою винтовку СВТ с примкнутым по такому случаю штыком, наточенным мною до бритвенной остроты. Свет в домах не горел, и я надеялся, что все уже угомонились, после традиционных возлияний. Солдаты разных армий мира на марше мало чем друг от друга отличаются. Воздух в просторной горнице ближайшего дома, у которого стоял грузовик с часовым, несмотря на приоткрытое окно, был спертый, наполненный густым перегаром, запахами самогона, остатков еды, ваксы, нестираных носков. Всем тем, что извечно сопровождает солдата на привале. Внутри было несколько человек, лежащих в разных местах большой комнаты, куда, оттеснив меня, просочились «Серж» с «Погранцом». Через несколько минут все было кончено. Немцев было шестеро, проснуться они не успели, хотя хрипы были. Беззвучно убить спящего человека ножом – это искусство, ребятам, похоже, пока недоступное. Я знаю, что нужно человека сначала разбудить, а потом зарезать, тогда шума практически не будет. Надо потом поделиться с ребятами хотя бы теорией. Хотя как беззвучно разбудить шестерых здоровых, уставших и накачанных деревенским самогоном мужиков, я даже не представляю. Занавесили окна одеялами, зажгли керосиновую лампу и обнаружили еще одну дверь, не замеченную нами сразу, в другую половину дома. Эфиоп вашу мать. Впрочем, нашуметь мы не успели, а за дверью оказалась хозяйская половина, где на хозяйской кровати и, похоже, с хозяйкой вольготно развалился, видимо, унтер. Надо все же выучить их звания. Хозяйку убивать не стали, унтер-офицеру повезло меньше. Кипящий праведным гневом «Серж» хотел зарезать и хозяйку, но я не позволил. Как будто от хозяйки здесь хоть что-то зависело или ее кто спрашивал. Она просто дополнительное приложение к кровати – пойди попробуй откажи десяти здоровым, наглым, вооруженным мужикам. Расскажи о своих правах, о демократии и свободе. Развалившись в кресле, у горящего камина, с бокалом мартини или сидя за компом в уютном кожаном кресле и стуча по клавишам под грозным или язвительным ником в полнейшей безопасности, удобно рассуждать, что эта молодая и здоровая женщина могла бы отравить своих насильников или сжечь дом с захватчиками. Современному человеку вообще сложно представить ситуацию, когда ты остаешься один на один с не просто одной из самых мощных армий мира, только что раздавившей несколько стран Европы, а главное – с безжалостной организацией, в которой свои правила, и место твое в этой организации – за чертой жизни. Так что у этой рано постаревшей молодой женщины не было вообще никаких шансов на жизнь. Тем более что деревня, где ей не повезло родиться, находилась на одном из центральных шоссе, по которому катилась, порыкивая бессчетным количеством машин, эта мощнейшая армия мира, останавливающаяся каждую ночь в бесплатных гостиницах с бессловесной и бесправной обслугой. А там поднеси штык к горлу ребенка и делай с хозяйкой все, что хочешь, хоть отделением, хоть взводом, да хоть всем батальоном сразу. Завтра будет другая хозяйка, потом еще и еще, пока батальон не придет на фронт. Правда, через очень короткое время батальон поедет порознь обратно. Кто в санитарных поездах, а кто в качестве стандартных извещений о смерти, удобрив перед этим болото под Питером.