– Каких женщин и детей? – подозрительно покосился на него Гуров. – Это Станислав Васильевич шутит, – объяснил Морозов, пододвигая стул и усаживаясь неподалеку от кровати. – Он со вчерашнего дня все не может никак остановиться, понося Красовского последними словами, включая «дитя малое» и «баба». – Ладно, обошлось, и хорошо, – махнул Лев рукой. – Что у нас есть нового и срочного? – Новое есть по этой ловушке, куда тебя заманил Режиссер, – ответил Крячко. – Вас там элементарно захлопнули, как мышей в мышеловке. Не представляю, как ты догадался расчистить вытяжное отверстие? Еще бы 5–10 минут, и врачам было бы с вами сложно. Так вот, дверь там подперли ломиком, хоть ты, Лева, удачно заклинил язычок замка. Эксперты поколдовали с дверью и сказали, что ломик примерили к двери заранее, даже ямку в дверном полотне выбили, чтобы он не выскочил, когда вы будете изнутри барабанить. Хорошо подготовился парень, но мы полагаем, что без помощников не обошлось. Скорее всего, кто-то из рабочих, занятых на ремонте подземного перехода. – Слишком просто, – возразил Гуров. – Он доказал, что не дурак. И он мог предположить, что мы вычислим помощника. Зачем ему это? Крячко вздохнул и неопределенно пожал плечами. Морозов посмотрел на него, подождал немного и решил ответить за Стаса: – Мы уже имеем представление зачем. Точнее, догадываемся. Сегодня утром не вышел на работу некий Гарик Аспарян, разнорабочий из бригады отделочников. В прошлом судимый за распространение и хранение наркотиков. – Значит, вы думаете, что помощника Режиссер убрал? – Да, есть такое мнение. Ребята из МУРа работают по связям Аспаряна, думаю, через пару дней у нас будет полная картинка последних дней его жизни и его связей. – Хорошо. Еще что есть? Крячко повернулся к Морозову и кивнул головой, разрешая докладывать. Капитан открыл свою папку и, переложив пару листов бумаги, снова заговорил: – В Рязани я нашел этот эстрадный театр «Миражи», администратор которого подавал заявление в полицию по поводу кражи из гримерки. Кража была со взломом, никто не пытался подобрать ключ, и никто не пользовался самодельным ключом или отмычкой. Дверь была тупо взломана. Это по показаниям свидетелей. Обнаружила взлом костюмерша, она позвала сотрудника службы безопасности, а он администратора. Ну, и еще пару актеров. Все объяснения по этому поводу с их полными данными есть. – Похищенное соответствует списку, который мы взяли в УВД в Щербинке? – Да, конечно. У них в театре ксерокопия того списка за подписью администратора. Я показал фотографии костюма, в котором нашли убитую Штыреву, и они его опознали. С париком и бородой сложнее, но костюмер рассказала об особенностях парика, у него на внутренней стороне есть повреждение армирующей сетки как раз как на том, что вы нашли в ящике, где лежало тело Левкина. – Ну что же, – пробормотал Гуров, – по крайней мере, мы знаем, что реквизит украден в ближнем Подмосковье и у кого украден. Выходит, к убийству заранее готовились, и весьма тщательно. – Лев Иванович, – перебил полковника Морозов, переглянувшись с Крячко. – Это еще не все. Они вора видели. – Есть словесный портрет? – вскинулся Гуров, забыв про тошноту. – Я предъявил двум свидетелям фотографии наших пятерых подозреваемых. Они опознали Горобца. На восемьдесят процентов. – Так, – нахмурился Лев и почесал бровь. – Час от часу не легче. Эдак мы до «зомби апокалипсиса» докатимся. Живые мертвецы по улицам ходят и кражи совершают. Ну-ка, давай, Костя, все подробно. – Если подробно, то один из актеров видел человека, похожего на Горобца, когда тот крутился возле костюмерной и даже пробовал ее открыть, дергал за ручку. Правда, тогда она была заперта. Он спросил, что ему здесь надо, а тот ответил, что ищет туалет и якобы ему указали сюда. Второй его видела уборщица в тот момент, когда он убегал сразу после того, как выпрыгнул в окно. Точнее, она не видела самого прыжка, потому что он выбежал из-за угла, где было окно. Это я предположил, что он выпрыгнул. – Хорошо, а есть кто-то, кто видел, как этот псевдо-Горобец залезал в окно, выпрыгивал оттуда? – Таких свидетелей нет, – отрицательно покачал головой Морозов. – Хорошо, – снова откинулся на подушку Лев, – почему ты говоришь, что Горобца опознали на восемьдесят процентов? – Они сказали, что он похож, но на фото он несколько полноват по сравнению с тем, кого видели они. Этот вор был заметно худее. Гуров молчал и смотрел в потолок. Морозов терпеливо поглядывал на знаменитого сыщика и тискал в руках свою папку, Крячко расхаживал по палате, рассматривая оборудование и обстановку. Потом подошел к окну и стал смотреть во двор больницы, что-то тихонько бормоча или напевая. Наконец Гуров протянул руку к тумбочке, достал оттуда свой мобильник и набрал номер Орлова: – Здорово, Петр! – О, больной наш очнулся! Здорово! Как себя чувствуешь? – Нормально, не в этом дело! – отмахнулся Лев. – Слушай, ты вечером у себя будешь? – Тихо, тихо, Лева! – повысил голос генерал. – Ты куда собрался? Твое дело лежать, лечиться и мозгами шевелить. Станислав с Морозовым все без тебя сделают, что ты, в самом деле… – Петр, это серьезно! Мне надо с тобой поговорить. – Говори, кто тебе не дает? – Не по телефону. Это не телефонный разговор, мне придется тебя убеждать, а ты будешь возражать. По телефону не получится. – Да-а? – удивился Орлов. – И в чем это таком ты собрался меня убеждать, если знаешь заведомо, что я буду возражать и сопротивляться? – Ты согласишься, потому что ты опер. Ты опытный и умный опер. – Вот только не надо этого, – хмыкнул генерал. – Я подумаю, может, сам к тебе подскочу завтра. – Сегодня, Петр, – отрезал Гуров. – Не сможешь ты, тогда приеду я. Я вполне нормально себя чувствую, почти сутки в меня вливали какую-то гадость, и почти сутки я спал. – М-да, – вздохнул Орлов. – Чем бы мне таким надышаться, чтобы спокойно поспать сутки и начальство само уговаривало бы меня поспать еще пару суток. Не посоветуешь? Гуров промолчал, пропуская мимо ушей слова старого друга. Он знал, что Орлов согласится, потому что Орлов хорошо и очень давно знал Льва Ивановича Гурова. И если Лев Иванович Гуров говорил, что надо, значит, действительно надо и с этим стоит считаться. – Черт бы тебя побрал, Гуров, – буркнул генерал. – С врачами договариваться будешь сам, я тебе в этом не помощник. Я освобожусь часиков в восемь вечера, так что милости прошу. – Спасибо, – засмеялся Лев и тут же закашлялся. – Господи, – послышалось в трубке, – он еще куда-то собрался, а сам без соплей пять минут не может. Продолжая улыбаться, Лев положил трубку на тумбочку возле кровати и посмотрел на своих помощников. Крячко подошел и облокотился на спинку кровати. Морозов достал авторучку и приготовился записывать… Орлов слушал Гурова, откинувшись в своем рабочем кресле и наблюдая, как сыщик то и дело промокает салфеткой испарину на бледном лице. А ведь прикажи ему отправляться лечиться, снова вернуться на больничную койку – ни за что не пойдет, еще и обидится на друга. В этом весь Гуров, для него дело важнее всех этих мелочей. Даже состояние здоровья для него сейчас мелочь, когда вот-вот появилась в деле ниточка, когда появился шанс за нее ухватиться и потянуть, разматывая весь клубок преступления. Генерал Орлов за свою жизнь повидал немало трудоголиков и просто увлеченных своей работой людей. Но всех их отличало, как правило, неумение отделить жизнь от работы. А вот Гуров умел. Он отдавался работе сполна, не щадил себя, и в то же время жена не ощущала себя брошенной, одинокой. Умел Лев Иванович находить время для нее и окружать вниманием – когда словом, когда поступком, приятным сюрпризом. И Маша всегда знала, что и на работе, в трудные минуты он все равно помнит о ней. – Ты Марии когда звонил? – поинтересовался Орлов. – Что? Маше? – Гуров даже не удивился, к таким вопросам он готов всегда, потому что Маша у него всегда на первом месте. И работа на первом месте, и Маша. И они не делят это место, не толкаются локтями и не ворчат друг на друга. Они уживаются, относясь друг к другу с пониманием. – Утром звонил. Проснулся и сразу позвонил. Ну, не совсем сразу, а как только Станислав с Морозовым ушли. – И как ты ей объяснил, что не ночевал дома? – А она не знает, – с многозначительным нажимом в голосе ответил Лев. – А утром я ей сказал, что было много работы, пришел поздно и ты разрешил мне немного отоспаться. – Ладно-ладно, – засмеялся Орлов. – Если что, я тебя прикрою. Не хватало еще ей узнать про твои приключения. Лишь бы Красовский не проболтался. – Красовский толком ничего не помнит. Мы лежали в соседних палатах, и он не знает, что меня привезли вместе с ним в больницу. Он думает, что я появился в переходе вовремя и просто спас его. А подробностей у него в памяти не осталось. Ну, может, так, в виде бреда какого-то. Впечатлительный он очень. – Ладно. Все, что Морозов привез из Рязани, я знаю, мне Станислав рассказывал. Так что ты предполагаешь дальше? – Эксгумацию тела Горобца. – Ну, ты загнул! С такими доказательствами мы не получим санкции. – Надо убедить, включить административный ресурс. Ты, Петр, пойми, что косвенно Горобец всплывает у нас не раз и не два. Он незримо стоит за всем этим, его психологический портрет как на ладони. Это его стиль, это подход, его мышление. – Подожди, Лева! Какие у тебя есть основания полагать, что в могиле не Горобец? Я все понимаю, пусть преступления совершаются в стиле Горобца, пусть у него есть серьезные основания тебя ненавидеть, пусть у него больная фантазия, каких мы давно не встречали у уголовников. Все допускаю, но давай взглянем с тобой на это дело с другой стороны. Какие у тебя есть основания полагать, что Горобец не умер? Его освободили с онкологическим диагнозом, причем на скверной стадии. Это есть в документах. Второе, он и умер примерно через пару месяцев. И опять же, результаты вскрытия показали, что умер от рака. Где у нас тут лазейка для твоей теории, а? – Она в той могиле, где лежит тело, – спокойно ответил Гуров, как будто и не слышал всей этой длинной тирады своего шефа. – И потом, Петр, у трех подозреваемых железное алиби. Нет алиби только у двух – у Горобца и Магомедова. – Ну, ты даешь! Смерть человека для тебя уже не алиби! – Горобца опознали в Щербинке во время кражи. Очевидцы подписались под этим фактом. Это уже основание усомниться в том, что он действительно умер. Тела Магомедова никто больше не видел, и это основание предполагать, что он мог и не погибнуть, а лишь затаиться. И сейчас воспылал жаждой мщения. – О-хо-хо-хо! – Орлов поднялся из-за стола, прошелся по кабинету. Постоял у окна, глядя на улицу, потом повернулся к Гурову и, потирая затылок, произнес: – Если бы я не знал тебя тысячу лет, если бы не работал с тобой вместе тысячу лет… М-да, твоя интуиция не раз помогала нам в самых сложных случаях, хочу надеяться, что не подводит и сейчас. Но ты хоть предполагаешь, кто лежит в могиле, скажем, вместо Горобца? И как можно было провернуть это дело с чужим трупом? – А я и не говорю, что в могиле не Горобец, – неожиданно сказал Гуров. – Я хочу быть уверенным на сто процентов, что там другой человек или, наоборот, что там именно Горобец. Дальше без этой информации мы просто не продвинемся. А насчет того, как можно было провернуть то дело с чужим трупом, окажись он в могиле, я не знаю. Морозов сейчас как раз раскапывает это дело полугодовой давности. Может, что-то и прояснится. * * * Та часть кладбища, где был похоронен Горобец, считалась последним прибежищем малоимущих. Здесь хоронили одиноких стариков, но почему-то именно эта часть кладбища была самой посещаемой. Среди ухоженных могил в мраморе почти никогда не появлялись люди. Кажется, что эти могилы старались обходить то ли из боязни, что вот-вот прибегут охранники в черных костюмах и прогонят представителя нежелательных слоев населения, которых усопший и при жизни не жаловал. А может, просто не было там знакомых у тех, кто бродил с палочкой между могилками и, часто уставая, присаживался на лавочку, скорбно глядя на потемневшие фотографии и облупившиеся памятники. Одинокие при жизни, они искали таких же одиноких, а может, уже примерялись и к тому, что скоро и их фамилия и фотография вот так же появятся на скромном памятнике. Гуров предложил провести процедуру эксгумации рано утром, пока на кладбище нет посторонних, да и работников тоже. К пяти утра заместитель директора кладбища с четырьмя рабочими ждали полицейских у могилы Горобца. Микроавтобус не смог подъехать близко, и Гурову со своими помощниками, криминалистом и судмедэкспертом пришлось пробираться между оградками. – Здесь? – для порядка спросил Гуров, пожимая руку работнику кладбища и подходя к могиле. – Однако и ограда, и памятник! Я думал, что Горобец был одиноким и хоронили его на пособие от государства. – Так и есть, – подтвердил работник кладбища и, кивнув на Морозова, добавил: – Я вчера вашему коллеге рассказывал, что похоронили этого человека по минимальной цене. Холмик и табличка пластмассовая на проволочной ножке. А спустя месяц пришел какой-то человек, поговорил с нашими мужиками, я имею в виду рабочих, денег им заплатил, вот они и постарались. Из старых оград собрали вот эту, памятник ржавый восстановили, проварили, покрасили и установили. И раз в месяц порядок наводят. – Среди этих рабочих, – Гуров показал на присутствующих, – есть кто-то, к кому подходил тот знакомый Горобца и заплатил деньги? – Есть, вон тот паренек. Эй, Сашка, иди сюда! Худощавый парень лет двадцати двух подошел к ним и озабоченно посмотрел на полицейских в гражданской одежде, потом на своего начальника. – Скажите, Александр, – без всяких предисловий спросил Гуров, – вы сможете опознать по фотографии того человека, который просил вас оборудовать могилу как положено и ухаживать за ней?