Он почувствовал, что начинает путаться в своих рассуждениях, и разозлился: такая нерешительность была ему несвойственна. Но, с другой стороны, раньше в острых ситуациях он действовал по приказу, согласно инструкции и, если уж говорить высоким стилем, по велению долга. А сейчас он остался один на один с неизвестным противником, не зная, с какой стороны ждать следующего удара. Тут поневоле растеряешься… Громозека уже копался в бумажнике, перебирая хранившиеся в боковом отделении визитки. Достав одну, он протянул ее Михаилу со словами: — Вот, позвони им. Они помогут. В любом случае, хуже не будет. — Да уж, хуже некуда, — вздохнул Шахов, разглядывая картонный прямоугольник визитки. — Хм, знакомая фамилия, да и имя тоже… Был у меня такой приятель. Правда, давненько. — Так это ж еще лучше! — обрадовался Громозека. — Глядишь, по старой дружбе цену скостит, а то их услуги, знаешь, кусаются… — Это вряд ли, — снова вздохнул Михаил. — Тот парень давно умер. Погиб. — Жалко, — сказал Громозека. — Ну, земля ему пухом. Они выпили, и Алексей засобирался домой, говоря, что жена, наверное, уже начала волноваться и наверняка устроит ему головомойку за то, что, заглянув на минутку к соседу, он застрял на добрых полчаса, да еще и ухитрился заложить за воротник. Напоследок он вызвался быть свидетелем, когда приедет милиция. Михаил спросил, какие, собственно, показания он намерен дать, и Громозека, не найдя ответа, промямлил только: «Ну, так, вообще…» Похоже, «вообще» было его любимым словом, вставляемым чуть ли не в каждую фразу. Проводив соседа, Михаил выкурил сигарету, задумчиво вертя в руках оставленную им визитку. За окном окончательно стемнело; ночь была вдоль и поперек прошита рядами освещенных окон и цепочками уличных фонарей. Автомобильные фары кромсали ее на куски, но темнота снова смыкалась, лениво проглатывая красные точки габаритных огней. Лежащие на полу, припорошенные мукой стенные часы продолжали размеренно тикать, отсчитывая секунды. Стрелки показывали начало девятого. «Попытка не пытка», — подумал Михаил. По московским меркам восемь вечера — время не позднее. Правда, в офисах в это время, как правило, уже никого нет, но что он потеряет, если попробует это проверить? Желтый конверт не влезал ни в один карман, и Михаилу пришлось, расстегнув рубашку, сунуть его за пазуху. Он неприятно кололся уголками, все время напоминая о себе. Застегнувшись на все пуговицы, Михаил нахлобучил шапку и вышел из квартиры, даже не взглянув на оставшийся лежать на подоконнике радиотелефон. Глава 3 Выключив компьютер, Сергей Дорогин встал из-за стола и с наслаждением потянулся всем телом — так, что хрустнули суставы, а по затекшим от долгого бездействия мышцам прошла приятная судорога. В пустом офисе стояла ватная тишина, нарушаемая лишь тиканьем часов, сквозь матерчатые планки вертикальных жалюзи в кабинет заглядывала незаметно сгустившаяся темнота. Заключенный в матовый колпак фонарь на противоположной стороне улицы сиял во мраке, как полная луна, и сыплющийся с невидимого неба мелкий сухой снег создавал вокруг него туманный мельтешащий ореол. Дорогин покосился на молчащие телефоны и, не устояв перед искушением, скорчил им рожу. Уборщица уже ушла, о ее недавнем присутствии напоминали только влажные разводы на девственно чистом полу да непривычный порядок, какого никогда не увидишь в офисе в разгар рабочего дня. Часы показывали четверть девятого. Можно было надеяться, что дорожные пробки в центре уже рассосались, а значит, ничто не мешало Дорогину обесточить помещение, запереть дверь и, включив охранную сигнализацию, отправиться к родным пенатам. Впрочем, с таким же успехом к пенатам можно было и не отправляться, поскольку там его сегодня никто не ждал: Тамара уехала на старый Новый год к какой-то пожилой родственнице, обитавшей в небольшом поволжском городишке. Этот визит, по поводу которого Сергей накануне отъезда произнес довольно пространную и эмоциональную речь, являлся чем-то вроде превентивного удара. Решение было принято после того, как упомянутая родственница второй раз за две недели позвонила Тамаре, жалуясь, что соскучилась. Сие означало, что над семейством Дорогиных сгущаются тучи, и Тамара, как верная жена, добровольно вызвалась закрыть эту амбразуру своим телом — в конце концов, родственница была ее, и все красноречие Дорогина, возражавшего против этой поездки, разбилось об один коротенький, заданный самым кротким и невинным тоном вопрос: «Ты что, хочешь, чтобы она приехала сюда?» После этого Сергею осталось только «выбросить белый флаг» и отвезти жену на вокзал. Он ходил в холостяках уже третьи сутки, и ему это успело порядком надоесть. Тамара звонила ежедневно; сегодня утром она объявила, что устала от родственного общения, как ломовая лошадь, и что принесенная ею на алтарь семейного благополучия жертва требует вознаграждения. «Я все придумала, — заявила она не терпящим возражений тоном. — Вот вернусь, и мы сразу закатимся в круиз по Нилу». Дорогин уклонился от прямого ответа, за что был обозван старым сундуком. Впрочем, по голосу чувствовалось, что Тамара не сердится, и он знал, почему. За годы совместной жизни она успела неплохо изучить мужа, что давало ей возможность умело им манипулировать. Как всякий человек, в силу обстоятельств вынужденный проявлять повышенную активность, Сергей Дорогин со временем стал тяжел на подъем, и вытащить его из дома не по работе, а забавы ради было очень нелегко. Мир он повидал, полученных впечатлений ему хватало с избытком (и едва ли не каждый рабочий день приносил новые), так что к активному отдыху он вовсе не стремился. Что же до лежания на пляже, то он неоднократно заявлял, что лежать на диване и мягче, и удобнее, и безопаснее, а главное — дешевле. А если захотелось искупаться, ванна всегда под боком — полезай в нее и мокни, сколько угодно. Что? Море? Ах, да, конечно! Действительно, прежде чем лезть в ванну, туда надо высыпать пакет морской соли… Тамара с этими его заявлениями не спорила, понимая, что ему нужно время на переваривание ее очередной идеи. Она просто ждала, и в подавляющем большинстве случаев ее ожидание было не напрасным: сказав решительное «нет», Дорогин уже через полчаса начинал об этом жалеть. Потом ему приходило в голову, что было бы недурно сменить обстановку, временно сделаться недосягаемым для клиентов и сотрудников, врагов и друзей — словом, для всех, кроме любимой женщины, которая, помимо всего прочего, проводит в его обществе меньше времени, чем любой из оперативников сыскного агентства «Ольга». Эта мысль мигом пускала в сознании корни, разрасталась, крепла, и самое большее через неделю после первого разговора Дорогин являлся к Тамаре с повинной головой и с двумя путевками в кармане. Так, судя по всему, должно было случиться и на этот раз. На протяжении дня воспоминание об утреннем телефоном разговоре с женой то и дело всплывало в памяти, и постепенно эта идея — потеряться недельки на две, отключить телефоны и выбросить из головы все заботы — начала казаться заманчивой. Дорогин закурил и, присев на краешек стола, попытался спокойно все обдумать. В отпуске он не был уже давненько, ничего экстраординарного в агентстве пока что не происходило, а если бы вдруг и произошло, что с того? Плох тот начальник, который не может положиться на своих подчиненных и волочет всю работу на своем горбу. Он потушил сигарету в чистой пепельнице и потянул со спинки стула пиджак. Надо было собираться домой. Или не надо? Может, в самом деле, не ездить? Чего он не видал в пустой квартире? Диван и телевизор имеются и здесь, в офисе; в баре полно выпивки на любой вкус, припасенной для клиентов, а в холодильнике найдется, что перекусить. А если перекус на скорую руку кого-то не устраивает, можно прогуляться за угол и поужинать в кафе, а то и закатиться в ресторан… Эта идея пришлась ему по вкусу, тем более что, заночевав здесь, он будет избавлен от необходимости с утра пораньше отправляться на работу, а значит, сэкономит и время, и бензин, и нервные клетки, которые в противном случае были бы потрачены на то, чтобы прорваться к офису через многочисленные пробки. А ужинать так или иначе придется вне дома — готовить лень, да и не из чего, а перекусывать всухомятку надоело… Приняв решение, Дорогин повеселел и стал натягивать пиджак с твердым намерением отправиться в кафе и плотно наесться на ночь. Мало ли, что врачи не рекомендуют! Покажите мне человека, который правильно питается, и это почти наверняка окажется бездельник, которому нечем заняться, кроме своего драгоценного здоровья. И потом, некоторые — не диетологи, а просто умные и, что характерно, совершенно здоровые люди, — утверждают, что есть надо только то и только тогда, когда и чего тебе хочется. Потому что все наши болезни не от еды, а от нервов… Он открыл стенной шкаф и потянулся за пальто, и тут у него за спиной зазвонил один из телефонов. Дорогин вздрогнул, как от выстрела, и обернулся. Телефон продолжал звонить; судя по звуку, это был старый черно-красный аппарат с дисковым набором. — Дудки, — сказал он вслух в тишине пустого офиса. — Райком закрыт, все ушли на фронт. И я ушел. Нет меня! Был, да весь вышел. Телефон не внял, продолжая упорно звонить, как будто человек на том конце провода твердо вознамерился уличить Дорогина в только что произнесенной им лжи. Осененный внезапной догадкой, Сергей вынул из кармана мобильник и хлопнул себя по лбу: ну, так и есть! Батарейка села, телефон выключился, а на проводе наверняка Тамара — время-то нерабочее, клиенты в такое время сюда не звонят. Мобильный отключен, дома никто не отвечает, вот она и решила позвонить в офис… «Ох, и вломят мне сейчас!» — подумал Дорогин, поспешно снимая трубку. — Алло, это «Ольга»? — спросил в трубке мужской голос. — Нет, это Сергей, — не удержался от невеселой шутки Дорогин и тут же, взяв себя в руки, сказал: — Простите. Агентство «Ольга», Дорогин у телефона. — Не думал, что застану вас на месте, — сказал голос в трубке. — А зачем тогда звонили? — спросил Муму. У него хватало причин для раздражения; помимо всего прочего, ему не нравилось, когда люди пренебрегали простой вежливостью и не только не называли себя, но даже и не здоровались. — На всякий случай, — ответил собеседник. — Дело спешное, вот я и решил, что попытка — не пытка. — А подождать до завтра ваше дело не может? Здесь уже никого нет, да и меня вы застали буквально в дверях. — До завтра может многое произойти, — сказал мужчина, и Дорогину послышался вздох. — Мне нужно быстро принять правильное решение, а вводных уже и без того чересчур много. Если к утру еще что-нибудь стрясется, я окончательно запутаюсь. А речь идет о жизни и смерти. Дорогин беззвучно зевнул в ладонь. Собеседник явно темнил; они разговаривали уже целую минуту, а этот тип до сих пор не сказал ничего конкретного. Его спешка, скорее всего, объяснялась простым нетерпением, которое могло быть вызвано тысячей причин. А что до жизни и смерти, так за этим расхожим словесным штампом чаще всего скрывается какая-нибудь ерунда, не стоящая выеденного яйца. — Хорошо, — сказал он, — я вас слушаю. — Это не телефонный разговор, — немедленно послышалось в ответ. — Что ж, — сдерживаясь, сказал Сергей, — тогда приходите завтра к нам в офис. Мы работаем с десяти. Продиктовать адрес? — Предпочитаю встречу на нейтральной территории, — ответил голос в трубке. — И немедленно. Дорогин хмыкнул. — А я предпочитаю по ночам отдыхать в своей постели, а не встречаться неизвестно где с людьми, которые даже не считают нужным представиться. Он понимал, что откровенно хамит, отбивая у потенциального клиента — судя по приказному тону, которым тот разговаривал, далеко не бедного, — всякую охоту воспользоваться услугами агентства. Впрочем, работы у «Ольги» хватало; за время существования агентства Сергей сумел наладить дело так, что сам мог выбирать клиентов. Да и клиент ли это был? Нечасто, но случалось, что люди, наткнувшись в разделе объявлений какой-нибудь газеты на рекламу «Ольги», от нечего делать решали пошутить и донимали сотрудников дурацкими телефонными звонками. Разнообразием эти шутки не отличались, и то, что предлагал Дорогину его собеседник, здорово смахивало на один из коронных номеров телефонных хулиганов. Пару-тройку раз сотрудникам агентства назначали встречи (причем, как правило, в местах, куда бесплатно никого не пускают), на которые клиенты не являлись. Сам Дорогин в такой ситуации оказался впервые, и ему, увы, некого было в этом винить: никто не заставлял его задерживаться в офисе допоздна. — У меня есть для этого причины, — сказал собеседник. — Не сомневаюсь, — поддакнул Сергей. — Я звоню из уличного таксофона. Это не наводит вас ни на какие мысли? — Почему же, наводит. Пока у меня только два варианта: либо у вас украли мобильник, либо вы не хотите, чтобы я вычислил вас по номеру и привлек к ответственности за телефонное хулиганство. — И все? — Все. На самом деле это было далеко не все. Существовала еще по крайней мере одна причина, по которой незнакомец мог звонить из уличного телефона-автомата: возможно, он боялся, что его домашний телефон прослушивается. Но Дорогин нарочно не стал озвучивать этот вариант, чтобы не затягивать представлявшийся ему бесполезным разговор. Если на том конце провода находится психически здоровый человек, телефон которого действительно прослушивается, речь, скорее всего, идет о конфликте с законом. Вмешиваться в игры спецслужб или, того хуже, помогать преступнику уйти от ответственности — слуга покорный! Самое лучшее из того, чем это может кончиться, — лишение лицензии. И хорошо, если уведомление о закрытии сыскного агентства «Ольга» отдадут тебе в руки или пришлют по почте, а не положат на крышку гроба. «А я старею», — подумал Муму, поймав себя на том, что не хочет ввязываться в очередную историю. Впрочем, в этом не было ничего удивительного: если регулярно переедать перца, то со временем даже он начнет казаться пресным. — Извините, — будто подслушав его мысли, сказал собеседник. — Наверное, вы правы, мне не стоило вам звонить. Боюсь, это дело находится за пределами вашей компетенции. Голос его теперь звучал устало и тускло, приказного тона как не бывало, и Дорогин вдруг почувствовал, что разговаривает с человеком, который действительно остро нуждается в помощи. Если у парня проблемы с законом, послать его подальше всегда успеется. А если нет? В конце концов, прослушивать чужие телефоны нынче умеют не только силовые структуры. Если человека прессует криминал или кто-то из новоявленных хозяев жизни (что, в принципе, одно и то же), будет чертовски обидно упустить случай сделать московский воздух хоть чуточку чище. — Постойте, — сказал Сергей, — не кладите трубку. Где вы находитесь? Собеседник ответил. Место, из которого он звонил, находилось не то чтобы рядом, но и не на краю света: при отсутствии пробок добраться оттуда можно было за десять-пятнадцать минут. — Прекрасно, — сказал Дорогин. — Вы ужинали? Нет? Я тоже. Предлагаю сделать это вместе. Как выражался один литературный герой, основа любого мероприятия — сытый желудок. Незнакомец помолчал, обдумывая предложение. — У меня… — начал он, но тут же оборвал себя. — А впрочем, это уже не имеет значения. Согласен. Когда и где? Дорогин назначил ему встречу в кафе за углом. Кормили там хорошо и сравнительно недорого, а вышколенный персонал умел держать язык за зубами и беречь постоянную клиентуру. Это место не раз использовалось сотрудниками «Ольги» для переговоров с клиентами, и, уже положив трубку, Сергей снова подумал, что обрастает мхом, становясь предсказуемым. Времена, когда он скрывался от всего белого света, остались в прошлом, и теперь, сделавшись солидным столичным бизнесменом, он мог позволить себе иметь любимую забегаловку, где его хорошо знали и всегда встречали с улыбкой. В кафе он отправился пешком. На улице стоял легкий морозец, с неба по-прежнему сыпался мелкий снег. Ветра не было, и снег приятно щекотал щеки. Дорогин шел, с удовольствием вдыхая холодный воздух, который после проведенного в офисе дня казался особенно свежим, подняв кверху лицо и, как в детстве, ловя губами снежинки. Потом он поскользнулся, с трудом сохранив равновесие, ругнулся вполголоса и стал смотреть под ноги, снова думая о том, что круиз по Нилу посреди зимы — не такая уж плохая идея. * * * Михаил повесил трубку и, все еще стоя под пластиковым колпаком уличного таксофона, сунул в зубы сигарету. Снег тихо шуршал по мутноватому от старости плексигласу; на округлой макушке колпака он лежал толстым слоем, затеняя свет уличного фонаря. Закурив, Шахов рассеянно выдернул из щели аппарата магнитную карточку «Ростелекома», купленную в газетном киоске на углу. Он попытался вспомнить, когда последний раз пользовался телефоном-автоматом, и не смог — это было давно, в прошлой жизни, которая теперь, по прошествии времени, казалась простой и счастливой прямо-таки до умиления. Отец, оператор «Мосфильма», бывало, брал его на студию, а иногда и в командировки, на съемки очередного фильма — в Крым, в Прибалтику, а однажды даже на Камчатку… Михаил выбросил недокуренную сигарету в припорошенный свежим пушистым снегом, смерзшийся до каменной твердости грязный сугроб, сунул руки в карманы пальто и пошел к машине, гадая, с чего это его вдруг потянуло на воспоминания в самый неподходящий момент. Потом до него дошло: ну, конечно, во всем виноват этот хамоватый частный сыщик, которому откровенно не хотелось вникать в суть его проблем. Его звали Сергеем Дорогиным, как и того каскадера, с которым Мишка Шахов подружился в свое последнее лето перед уходом в армию, когда подрабатывал на студии помощником осветителя. Потом, отслужив срочную, он узнал, что Дорогина посадили в тюрьму, а еще через пару-тройку лет до него окольным путем дошла весточка, что бывший каскадер Дорогин погиб — утонул, свалившись в реку с моста. Поговаривали, что дело тут нечисто — будто бы и сел он без вины, и с моста упал не без посторонней помощи. Михаил тогда был курсантом, стоя на самой нижней ступеньке лестницы, что вела, как ему тогда казалось, наверх, к благополучию и всеобщему уважению, а привела вот в эту телефонную будку, затерявшуюся в недрах заснеженного спального района. В ту пору несправедливость еще не перестала его ранить, и он предпринял несколько неуклюжих, по-детски наивных попыток разобраться в этой истории. Но в чем мог разобраться курсант-второгодок, загруженный так, что едва оставалось время на сон? Дорогин умер, жизнь шла своим чередом, и в ней не было места для призраков прошлого. Образ бывшего каскадера, когда-то научившего Мишку Шахова делать на перекладине подъем переворотом и не бояться высоты, мало-помалу потускнел, отошел на задний план, оттесненный новыми впечатлениями, и, казалось, окончательно растаял. Шахов не вспоминал о нем уже много лет, и вот теперь случайное сочетание не таких уж редких имени и фамилии нежданно-негаданно напомнило об ушедшей юности, добавив еще немного горечи в чашу, которую, судя по всему, Михаилу предстояло осушить до самого дна. Оглядываясь на ту историю с высоты прожитых лет, он почти не сомневался, что Дорогина действительно подставили и убили. Он уже достаточно хорошо изучил мир, в котором жил, чтобы усвоить: если беда может случиться, она, как правило, случается, и из сотен предположений наиболее близким к истине чаще всего оказывается самое скверное. И что толку ворошить прошлое, если в настоящем тебя самого крепко схватили за глотку и вот-вот придушат, как слепого щенка? Открывая дверцу своей «десятки», он бросил косой взгляд на белую «вольво», что стояла поодаль с выключенными фарами. Пока он говорил по телефону и курил в будке, предаваясь воспоминаниям, ветровое стекло этой изрядно потрепанной гордости шведского автомобилестроения уже занесло тонким слоем снега. Номерной знак был густо залеплен серой слякотью, но регистрационный номер иномарки Михаила не интересовал: он и так видел, что это тот самый автомобиль, который стоял у подъезда, когда он вышел из дома, чтобы отправиться на поиски таксофона. Длинная антенна радиотелефона, небольшая вмятина на крыле, пузыри отставшей тонирующей пленки на стекле заднего бокового окошка — все эти мигом ухваченные наметанным глазом мелкие приметы на сто процентов исключали возможность ошибки. Машина, вне всякого сомнения, была именно та. Шахову пришлось изрядно поколесить по району, прежде чем он отыскал исправный таксофон. Случайно повторить этот кружной путь, снова оказавшись с ним в одной точке пространства, белая «вольво» просто не могла. Запуская двигатель, Михаил бросил взгляд в зеркало заднего вида. Фары «вольво» по-прежнему не горели, зато «дворники» вдруг ожили, плавным взмахом сметя снег с ветрового стекла. Шахов стиснул зубы от бессильной ярости: эти подонки даже не скрывались — видимо, не считали это нужным.