* * * Посвящается Регине Примечание автора ко второму изданию романа «Мудрой крови» исполнилось десять лет, и книга до сих пор жива. Собственно, этими словами мои критические способности и ограничиваются, но и на том спасибо. Книга написана с жаром, и читать ее, по возможности, следует так же. «Мудрая кровь» – комедия о христианской борьбе воли, и она очень серьезна, как должна быть серьезна любая хорошая комедия, в которой поднимаются вопросы жизни и смерти. Автор «Мудрой крови» – человек абсолютно несведущий в плане теории, однако натура очень увлеченная. То, что для некоторых вера в Христа – вопрос жизни и смерти, стало значительным препятствием для аудитории, предпочитающей не воспринимать веру всерьез. Для них чистота Хейзела Моутса лежит в яростных попытках избавиться от «страшной, оборванной фигуры, переходящей от дерева к дереву и манящей Хейза за собою во тьму, где не видно, что под ногами». Хейзел неспособен совершить подобное, и в этом заключается его чистота для автора. Неужели же чистота человека – в его неспособности осуществить задуманное? По-моему, так дело и обстоит, поскольку свободная воля – это, как правило, конфликт многих воль в человеке. Свобода просто не дается. Она – тайна, которую книга (даже комедийная) может лишь углубить. 1962 год Глава 1 Расположившись на зеленом плюшевом сиденье, Хейзел Моутс подался вперед. С минуту он глядел в окно, словно желая выпрыгнуть из поезда, а после обратил взор в проход, в другой конец вагона. Время от времени лес, через который ехал состав, расступался, и становилось видно солнце. Ярко-красное, оно висело в небе над самыми верхушками деревьев вдали. Чуть ближе изгибались, уходя в сторону, вспаханные поля, где рылись в земле кабаны, похожие на пятнистые камни. Сидевшая напротив Хейза миссис Уолли Би Хичкок заметила, что ранний вечер – вот как сейчас – самое замечательное время дня. Затем эта пухлая коротконогая женщина в платье с розовыми оборками спросила, не согласен ли с ней Хейз. Глянув на нее, попутчик вновь уставился в проход. Женщина проследила за его взглядом, но заметила лишь ребенка в соседнем купе и проводника, открывавшего шкаф с ширмами. – Полагаю, вы едете домой? – спросила женщина у Хейза. Она присмотрелась к попутчику: на вид и двадцати лет не дашь, однако держит на коленях жесткую широкополую шляпу, уместную для пожилого деревенского пастора; костюм ярко-синего цвета, и на рукаве все еще сохранился ярлычок с ценой. Молодой человек и в этот раз не ответил, продолжая смотреть в одну точку. У его ног лежал армейский вещмешок, и по нему женщина заключила: юноша возвращается домой с военной службы. Вот бы увидеть ценник, узнать, во сколько обошелся костюм… Неожиданно для себя она поняла, что пытается не разглядеть ярлычок, а заглянуть попутчику в глаза – карие, глубоко посаженные. Кожа плотно обтягивала череп, и это притягивало внимание. Ощутив некоторое раздражение, женщина перевела взгляд на ярлык с ценой. Костюм стоил одиннадцать долларов и девяносто восемь центов. Удовлетворенная, миссис Хичкок успокоилась, вновь посмотрела на лицо молодого человека: нос – как клюв сорокопута, от уголков рта тянутся длинные складки, волосы как будто слежались от постоянного ношения шляпы. Однако больше остального внимание приковали к себе глаза. Они были посажены столь глубоко, что казались уходящими во тьму тоннелями. Миссис Хичкок подалась вперед, желая заглянуть в них. Внезапно молодой человек развернулся к окну и почти так же неожиданно перевел взгляд обратно, на проход. А смотрел он на проводника. Когда Хейз только сел в поезд, проводник – плотный мужчина с крупной желтоватой лысиной – стоял меж двух вагонов. Хейз остановился, и проводник взглядом указал ему на место в вагоне, куда следовало сесть. Хейз не шевельнулся, и негр раздраженно пояснил: – Налево, налево. Лишь тогда Хейз послушно проследовал в указанном направлении. – М-да, – произнесла миссис Хичкок, – в гостях хорошо, а дома лучше. Хейз посмотрел на плоское румяное лицо под шапкой рыжих волос. Женщина села в поезд две станции назад. Хейз ее прежде ни разу не встречал. – Мне надо поговорить с проводником, – сказал он, встал и направился по проходу к проводнику, который в это время начал готовить спальные места. Остановившись рядом, молодой человек облокотился на ручку сиденья. Проводник, не обращая на него внимания, продолжал расправлять ширму. – Долго ты готовишь одно купе? – Семь минут, – не глядя на Хейза, ответил негр. Присев на подлокотник, Хейз сказал: – Я из Истрода. – Ошиблись поездом. Вам на другую линию надо. – Еду в город. Я лишь имел в виду, что родился в Истроде. Проводник не ответил. – Истрод, – громче повторил Хейз. Задернув ширму, проводник произнес: – Спальное место приготовить? Или что вам еще надо? – Истрод, это рядом с Мелси. Проводник опустил спальную полку с одной стороны. – Я из Чикаго. – Опустив вторую полку, он нагнулся, и на шее у него проступили три мясистые складки. – Ну да, заметно, – насмешливо ответил Хейз. – Вы ноги в проход выставили. Кто-нибудь о них споткнется, – заметил проводник, резко разворачиваясь и проходя мимо. Подскочив, Хейз выгнулся, будто подвешенный к потолку за веревочку. Проводник двинулся в другой конец вагона, прекрасно удерживая на ходу равновесие. Хейз узнал его – черномазого по имени Паррум, из Истрода. Вернувшись к себе на место, Хейз ссутулился и поставил одну ногу на трубу, проходящую вдоль стенки, под окном. Разум его наполнился воспоминаниями об Истроде, постепенно перекинувшимися на внешний мир, заполнившими пространство вокруг поезда и дальше, над пустыми, погружающимися в сумерки полями. Хейз заметил два дома, и дорогу цвета ржавчины, и негритянские лачужки, и сарай, и стойло, на стене которого трепетал клочок красно-белого плаката с рекламой банковских услуг. – Так вы домой едете? – спросила миссис Хичкок. Кисло взглянув на нее, Хейз стиснул в пальцах поля шляпы. – Нет, не домой, – ответил он с резким гнусавым теннессийским акцентом. Миссис Хичкок поведала, дескать, и она – не домой. А еще – что она до замужества носила фамилию Уэзермэн и что сейчас направляется во Флориду к замужней дочери Саре Люсиль. И что прежде на столь длинную поездку времени никак не хватало: слишком быстро происходят события, сменяя друг друга, и жизнь летит с такой скоростью… Не поймешь, молод ты или стар. Спроси миссис Хичкок – и Хейз ответил бы: да, мол, она старая. Через некоторое время юноша попросту перестал ее слушать. В проходе вновь появился проводник – прошел мимо и даже не взглянул на Хейза. Миссис Хичкок успела забыть, о чем говорила. – Похоже, вы и сами к кому-то в гости едете? – Мне надо в Толкингем, – сказал Хейз, ерзая на сиденье и отворачиваясь к окну. – Никого там не знаю, но хочу провернуть одно дельце. Никогда прежде такого не делал. Искоса глянув на миссис Хичкок, Хейз криво улыбнулся. Миссис Хичкок сказала, что знает в Толкингеме некоего Альберта Спаркса, зятя ее свояченицы, который… – Толкингем – не мой дом, – перебил ее Хейз. – Я просто еду туда, вот и все. Миссис Хичкок заговорила было снова, и Хейз опять перебил ее: – Вон тот проводник – мой земляк. Хотя говорит, что родился в Чикаго. Миссис Хичкок заявила, будто бы знает одного человека из Чи… – Смотрю, вам все равно, куда ехать. Миссис Хичкок заметила, что время взаправду летит неуловимо. Она пять лет не видела племянников и вряд ли признает их, увидев сейчас. Всего племянников, детей сестры, у нее трое: Рой, Буббер и Джон Уэсли. Джону Уэсли шесть лет, и он написал письмо «дорогой отушке». «Отушка», так ее, тетушку, зовут племянники; ее муж для них – ядушка (то есть дядюшка). – Думаете, вы спасены? – спросил Хейз. Миссис Хичкок поправила воротничок. – Думаете, вы спасены? – переспросил Хейз. Зардевшись, миссис Хичкок помедлила, ответив после, дескать, да, она так считает и жизнь для нее – дар Божий. Потом поинтересовалась, не голоден ли Хейз и не составит ли он ей компанию в вагоне-ресторане. Нацепив черную-пречерную шляпу, Хейз поднялся и последовал за миссис Хичкок. В переполненный вагон-ресторан выстроилась порядочная очередь. Хейз и миссис Хичкок прождали своего времени полчаса, раскачиваясь в проходе и ежеминутно вжимаясь в стенки, дабы пропустить живой поток. Миссис Хичкок нашла собеседницу, тогда как Хейзел Моутс молча смотрел перед собой. Миссис Хичкок рассказывала о том, как ее зять работает в Управлении городским водопроводом, а женщина в ответ – о кузене, умирающем от рака гортани. Наконец очередь подошла настолько близко к входу в ресторан, что стало видно, как внутри официант рассаживает пассажиров за столики и раздает им меню. То был белый мужчина с набриолиненными черными волосами – под стать лоснящемуся черному костюму. Похожий на ворона, официант метался от столика к столику; когда он пригласил войти еще двоих, Хейз и миссис Хичкок с собеседницей придвинулись к самому входу. Наконец двое или трое человек вышли, освободив места, и миссис Хичкок с собеседницей прошли в ресторан. Хейз – за ними. – Только двое, – оттолкнул его официант.