Часть 3 из 5 В начало
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
– Существовал спрос – существовало предложение, – пожала плечами Лариса. – Не стоит забывать, что ценности и представления людей прошедших веков существенно отличались от нынешних. Прижизненные фото имелись не у всех – дорогое по тем временам удовольствие. Умирал ребенок, умирал кто-то из взрослых – если у родных возникало желание, приглашали специального мастера из фотоателье, выражали ему свои пожелания, и мастер брался за работу. Запечатлеть мертвого человека, как живого, в окружении близких людей, считалось, как сейчас говорят, круто, и денег на это не жалели. Для кого-то это была последняя память. Мертвых усаживали на мягкую домашнюю мебель, с помощью штативов и зажимов придавали нужные позы, могли и вовсе делать фото в полный рост. – Лариса показала на штангу с тисками. – Приспособления крепились сзади, на снимках их почти не видно. Перед вами несколько семейных фото – можете ознакомиться, а заодно попробовать угадать, кто тут жив, а кто… только делает вид.
Я всматривался в эти старые жутковатые снимки. Сидящий мальчик – от силы пара лет ребенку. За ним двое взрослых в полный рост – мужчина с женщиной. Как-то даже не по себе – все трое казались живыми! Естественные позы, все смотрели в объектив, глаза немного мутноватые, но это не показатель… Две обнявшиеся девочки – у одной прикрыты глаза, у другой – открыты, но в них такая смертная поволока, что можно не гадать… Детская смертность была невероятно высокой. Грипп, аппендицит, скарлатина – все, что в наше время легко лечится, тогда считалось смертельным заболеванием… Компания из трех взрослых человек – мужчина и две женщины. Все стоят – позы естественные, непринужденные, с лицами тоже все в порядке. В лицах что-то неуловимо общее – возможно, родные сестры и брат…
– Не догадались? – раздался за спиной голос. Он прозвучал негромко, мягко, и все равно я вздрогнул. Сергей Борисович Якушин подошел неслышно и мог стоять за спиной уже достаточно долго. – Прошу прощения, Никита Андреевич, что подкрался незаметно. – Мужчина улыбнулся. – Мертвый на данном фото – мужчина с усами, за его спиной мутновато выделяется штатив. Если присмотритесь, то поймете. На ранних фото – первой половины XIX века – эту задачку, кстати, разрешить несложно. Тогда использовались дагеротипы, основанные на чувствительности йодистого серебра. Чтобы сделать снимок, требовалась долгая выдержка. Живые, в отличие от мертвых, не могли сохранять неподвижность, и их лица, как правило, смазаны…
– А здесь кто? – кивнул я на фото с ребенком и родителями.
– По правде, сказать, сам не понимаю, – пожал плечами Якушин. – Могу лишь догадываться, что жив здесь только мужчина, а мама с ребенком мертвы, хотя и выглядят, как живые. Но это чисто интуитивное мнение… Спасибо, Лариса, что провели человека по музею. А вы простите, Никита Андреевич, что задержался. Прибыли специалисты по бальзамированию из Красноярска, надо было им кое-что рассказать… Вы в порядке, Никита Андреевич? – Якушин прищурился. – Держитесь?
– Да, Сергей Борисович, я стойкий оловянный солдатик…
– Вот и славно. Вы можете идти, Лариса.
Я поблагодарил девушку за познавательную экскурсию, она удалилась в первый зал.
– Не желаете развеяться, Никита Андреевич? – предложил Якушин. – Я бы тоже прогулялся. До второго здания двести метров, на улице тепло, солнышко, да и вам покурить надо.
Он словно видел меня насквозь. Мы вышли из музея, я тут же закурил. Очень странно – я находился в здании около часа, а не испытывал никаких отрицательных позывов. Просто устал. Голова не болела, хотя периодически в ней вспыхивали «афтершоки» от ночной встряски.
– Давайте посидим, – предложил Якушин, опускаясь на лавочку. – Потом посетим еще одно здание музея, а после поговорим. Не будем торопить события.
– Хорошо, – согласился я. – Вопрос позволите, Сергей Борисович? Как вы пришли к такому? – Я выразительно повел головой по сторонам. – Ну вы понимаете…
– Почему я бросил успешный бизнес, основал крематорий, возвел тут целую индустрию, связанную с похоронными процессами, а заодно основал музей, который большинство людей считает странным?
– Ну примерно. – Я сделал вид, что не смущен.
– Но это тоже успешный бизнес, согласитесь? Я не радуюсь, когда умирают люди, и вовсе не стараюсь на этом нажиться. Я зарабатываю на том, что предоставляю людям качественные услуги на высоком цивилизованном уровне, стараясь всячески смягчить их утрату – и все это, заметьте, по весьма приемлемой цене. Вам же нравится здесь? – Он пристально посмотрел мне в глаза.
– Нравится, – признался я. – Ожидал чего угодно, но не этого. И все равно не могу избавиться от легкого недоумения…
– Понимаю вас, – кивнул Якушин. – К сожалению, смерть – естественный процесс, она всегда рядом, никуда от нее не денешься. Когда философски осмыслишь это понятие, чувство «легкого недоумения» пропадает, уверяю вас. Мы не знаем, что произойдет с нами через минуту. Можем что-то съесть, подавиться и умереть. Мы не знаем, что произойдет с нашими близкими. Существование в этом мире зыбко и недолговечно. Вам никогда не приходила мысль, что гарантировать в этом мире можно одно: то, что все мы однажды умрем? Ничего другого гарантировать нельзя. Работа, личная жизнь, друзья, родственники… Все в мире шатко и зыбко, может измениться в любой момент. Мы даже не можем гарантировать, что после этого солнечного дня наступит вечер – ведь всегда есть ничтожно малая вероятность, что прилетит астероид, разнесет все к чертовой бабушке, и уже не будет ни дня, ни вечера. – Якушин засмеялся. – А смерть – вот она, рядом… Рискну высказать то, во что вы не поверите. Пока, во всяком случае, не поверите. Все, что в данную минуту нас окружает, продлевает жизнь и наполняет ее смыслом. Другими словами, мысли о смерти чистят организм. Рассуждаешь о своей смертности – без паники, с философским смирением – практически гарантия, что проживешь долгую жизнь.
Он что-то недоговаривал. Но меня это совершенно не касалось.
– Что такое смерть, Сергей Борисович?
Он не удивился вопросу, возможно, ждал его. Пожал плечами.
– Переход на другой уровень. Как-то так.
Я вздохнул. К чему все эти беседы? Не пора ли переходить к делу? Собеседник внимательно изучал мое лицо.
– Вы не верите в сверхъестественное, Никита Андреевич?
– В бога, что ли? – буркнул я.
– В сверхъестественное.
– Это вещи разного порядка?
– Определенно да. Первое придумали люди, второе существует независимо от нас и наших знаний о нем. Вроде электрического поля… Но не буду заморачивать вам голову, возможно, вам это и не понадобится. Не хочу оскорблять ваши атеистические чувства.
– Я не атеист, – проворчал я. – Никогда не буду с пеной у рта доказывать, что бога нет. Может, и есть, мне все равно. Я не религиозен.
– А все же признайтесь, – у собеседника задорно заблестели глаза, – вы прибыли сюда с тяжелого похмелья – уж простите за правду. У вас была непростая ночь, что-то с личной жизнью не в порядке, нерешенные проблемы, психологический груз прошлого – рискну предположить, что это военное прошлое. Вы уже час на нашей территории. Вам легче?
– Да, – кивнул я.
– Постойте под куполом крематория, – посоветовал Якушин. – Проблемы решатся, здоровье улучшится… – Его пристальный взгляд словно вскрывал мою черепушку. – Не сразу, конечно, но со временем – обязательно.
– Спасибо, я подумаю.
– Атаракс? Фенибут? – Он продолжал поражать своей проницательностью. – Но препараты слабые, верно? Они не помогают. Сейчас вы перешли на сильный транквилизатор, рискну предположить, что это феназепам.
Я молчал. Нет, не мог он об этом знать из «открытых источников». Да и зачем? Я никому не рассказывал, в социальных сетях своими проблемами не делился.
– Если хотите, можете рассказать.
И самое смешное, что я начал рассказывать – через смущение, неловкость, как будто у нас обоих вагон времени и нам больше нечем заняться! Сам я не местный, родом с Искитима, но в город переехали, когда мне стукнул год. Детство и юность в Новосибирске, дважды бросал учебу в электротехническом институте, отсюда и пошло – служба в десанте, недолгая гражданская жизнь, контракт, военное училище, «силы специальных операций» – говоря по-простому, спецназ. Дагестан, Осетия, Чечня. В 12 году – Ливия. Миссия секретная, страну разорвали на куски, Каддафи уже прихлопнули в ходе наступления на его последний оплот в Сирте. Формально наша группа охраняла гуманитарный конвой, фактически – все покрыто мраком. Спецслужбы не раскрывают свои тайны. В обстановке секретности погрузили в пикапы на аэродроме ящики с секретной документацией, повезли в Аль-Шейх. Кто-то предал – слил информацию исламистам. Группа подверглась нападению, потеряли три джипа, но сохранили пикапы и костяк отряда. За груз тряслись, как за мать родную – резонно подозревали, что там не тюльпаны! Пикапы прорвались в заброшенные автомастерские, там и держали полтора часа оборону от семи десятков исламистов. Из двенадцати человек – четверо погибших, двое ранены (по счастью, выжили, но из спецназа ушли), а перед вашим покорным слугой долбанула реактивная граната, и весь мир после этого стал фиолетовым. Бронежилет и шлем уберегли от осколочных ранений, но заработал тяжелейшую контузию, несколько компрессионных переломов, после чего долго восстанавливались зрение и слух. Надо мной работали психологи, неврологи, офтальмологи – то самое дитя без глаза у семи нянек. Службу пришлось оставить, вернулся в родной город. В полицию не взяли – по здоровью не прошел, невзирая на всяческую поддержку Вадима Кривицкого. Домучил на заочном отделении электротехнический институт, который в мое отсутствие вырос до технического университета. Вертел диплом и не мог понять, куда сунуть эту бумажку? Ладно, пусть будет. Напряг своих знакомых, того же Вадима – получил лицензию частного детектива, и вот уже без малого три года…
– Вы третью сигарету курите, – подметил Якушин. – Впрочем, понимаю, это помогает…
– Рискну предположить, что в вашем хозяйстве происходят неприятные события, и вам потребовались услуги сыщика со стороны, – сказал я. – Позвонили мне – предварительно наведя справки. Теперь колеблетесь, присматриваетесь. Позвольте вопрос: почему я?
– Ну это просто, – улыбнулся Якушин, – вы же сын Андрея Васильевича?
И вновь настал черед удивляться.
– Да, но он умер перед моим возвращением в город. До последнего скрывал, что с сердцем непорядок…
– Я знаю. Ведь я окончил пединститут, работал военным переводчиком. Мы неоднократно пересекались с вашим отцом – он был прекрасным и надежным человеком. Потом переписывались, пару раз ходили друг к другу в гости. Я даже вас помню. – Якушин засмеялся. – Но вы тогда были ниже этой лавочки. Когда мы снова встретились, он занимал пост в штабе СибВО, а я уже заведовал здешним хозяйством. Не слушал ваш папа мои советы, на все имел особое мнение, которое не всегда оказывалось верным… Конечно, я позвал вас не по знакомству, наводил справки. Вы способный малый, помогли полиции, когда та зашивалась в поиске «Снегиревского» маньяка, а вы его засекли в «Ленте» на «Родниках», где он спокойно пополнял продуктовую корзину, сообщили, куда следует, а потом двумя ударами вбили в багажник его же машины, где он терпеливо дождался сотрудников ППС…
– Так была ориентировка, были приметы…
– Да, но всех окружающих граждан это почему-то не касалось. Только вы его вычислили, а потом проявили скромность, отдав все лавры полиции.
– Ага, попробуй им не отдать…
– Потом вы следили за неким гражданином Б, банковским сотрудником, которого некая гражданка Цэ, начальница отдела того же банка, заподозрила в мошенничестве, а обращаться в полицию боялась, резонно полагая, что там гражданина прикрывают. В итоге ниточка, которую вы распутали, вывела на след запрещенной религиозной группы и связанных с ней отдельных товарищей из руководства НИИТО. Эти лавры вы также отдали полиции, да и правильно – собственное спокойствие дороже.
– Но вы узнали…
– Но я узнал, – согласился Якушин. – Не пугайтесь, все в порядке. Еще вопросы, Никита Андреевич?
– Почему верблюд? – Я покосился на «корабль пустыни», рядом с которым стояли несколько гражданских лиц.
– Ну и вопросы у вас, – улыбнулся Якушин. – «Почему я», «почему верблюд»… Честно говоря, не знаю. Просто понравился, решил купить. От животных исходит успокаивающая энергетика. Их можно даже не трогать, просто находиться рядом. Людям, чей близкий человек десять минут назад отправился в печь, крайне не повредит немного успокоиться, нет? С таким же успехом я мог обзавестись маралом, страусом, зеброй… Пойдемте, хватит курить.
Второй корпус был сильно вытянут, и в нем оказался только один зал. Знакомая клетка на полу, и как-то веселее: скелеты разъезжали на «исторических» велосипедах, смерть в черном балахоне и с косой. В начале экспозиции было много статуэток, икон, крылатые ангелочки из «желтого металла», помпезные яйцеобразные урны, в которых можно было похоронить целую роту. Дальше пространство разделялось на отсеки.
– Здесь мы иногда устраиваем квесты, – сообщил Якушин. – Поначалу люди робеют, нервничают. Но потом привыкают, даже нравится. Этапы достаточно необычные: нужно выжить в камере пыток, выбраться из закрытого гроба, из запертого снаружи холодильника в морге… В этом зале на «Ночь музеев» в позапрошлом году мы устраивали бал – «Танго смерти»… О, вы уже не меняетесь в лице, Никита Андреевич, – похвалил Якушин. – С чем и поздравляю. В передней части зала мы проводили выставку, посвященную Советскому Союзу и Великой Отечественной войне – и экспозиция там была не только похоронного характера. Далее у нас постоянные коллекции – прошу. Каждый участок посвящен похоронным традициям разных государств. Представлена атрибутика Древнего Египта, африканские божки, испанские, мексиканские изделия, одежда и аксессуары. Сейчас вы заходите в североамериканскую часть – скоро мы ее закрываем…
– Почему? – Я бегло разглядывал знакомую по голливудским фильмам атрибутику: лакированный гроб за бешеные деньги, звездно-полосатое полотнище, макет надгробия, парадную форму морпеха под стеклом.
– Да ну их, – отмахнулся Якушин, – надоели. Африканская и египетская коллекция гораздо интереснее и разнообразнее.
Означенные коллекции действительно представляли интерес. Я прильнул к египетской «витрине». Она представляла чуть не весь «погребальный» пантеон: остроухий Анубис – страж некрополей и изобретатель бальзамирования; Амсет – божество погребального культа; астральное божество Хапи, охраняющее и сопровождающее умерших… Сфинксы, мумии, кованые культовые аксессуары, отдаленно напоминающие кресты. На мексиканском участке – какие-то трещотки, всевозможные маски, трубки, фигурки, саванные покрывала с жизнеутверждающими яркими рисунками.
– Не во всех культурах похороны – скучный и печальный процесс, – пояснял Якушин. – Человек покинул этот мир, перешел на более высокую ступень – ему хорошо. Нам, конечно, плохо, что его теперь с нами нет, зато за него можно порадоваться. Похоронные ритуалы у некоторых народностей – бурные и экстатические. Да что далеко ходить? В Новом Орлеане до сих пор хоронят под джаз. Нанимают музыкантов, те начинают за упокой, потом разогреваются – и стартуют бодрые композиции. В завершение похорон устраивают массовые танцы – и всем хорошо, весело… А вот от этой штуки я бы вас предостерег, – предупредил Якушин, обнаружив мой интерес к африканской коллекции. Видимо, эта штука тоже применялась в похоронных племенных «играх». На вид что-то среднее между булавой и детской погремушкой. Гладкую рукоятку венчал череп – явно не взрослого человека. Рукоятка намертво крепилась с черепом. Коллекцию дополняли бусы, причудливые ожерелья, страшноватые статуэтки, маски из черного дерева, покрытая лаком человеческая челюсть. Две аналогичные славные игрушки – но гораздо меньшего размера, и черепа явно принадлежали младенцам.
– Вы что имеете в виду? – уточнил я.
– Крупную «колотушку», – объяснил Якушин. – Атрибут похоронного хозяйства одного из племен Центральной Африки. Лучше не спрашивайте, откуда мне досталось все это благолепие. Держитесь от нее подальше. Эта штука отчаянно фонила, насилу справились. Хотели выбросить, но жалко стало. Сейчас она вполне безобидна, но мало ли что…
– Что вы имеете в виду под словом «фонила»? – Я сглотнул.
– Зря я это сказал, – виновато улыбнулся Якушин. – Слова «магия», «колдуны», «злой дух», «грязная энергетика» – не из вашего лексикона, верно? Будем считать, что я ничего не говорил.
– Ага, – поддержал я шутку. – Кажется, догадываюсь. На вас работает армия колдунов и магов, которые чистят заряженные грязной энергией экспонаты.
– Именно, – кивнул Якушин, учтиво сдержав улыбку.
– Тогда зачем вам частный детектив, если все проблемы могут решить волшебники, причем одной левой?
– Ладно, не будем это здесь обсуждать. – Сергей Борисович крякнул, посмотрел на меня как-то странно. – Пойдемте на воздух, Никита Андреевич.
Глава третья
Мы сидели на лавочке недалеко от колумбария, я снова курил. Якушин, по его утверждению, бросил эту вредную привычку лет семнадцать назад. У колумбария возилась женщина, вытирала пыль в своей нише, меняла сухие цветы в вазочке. На парковку подъезжали машины, по Парку Памяти гуляли парочки.
– Возможно, мы и доживем до того времени, – вздохнул Якушин, – когда на кладбища люди будут приходить, как в парк, гулять с детьми, назначать свидания… Кстати, на городских кладбищах Лондона это давно укоренившаяся традиция. Для людей эти места не ассоциируются со зловещим миром мертвых – это место, где можно отдохнуть, развеяться, подышать свежим воздухом…