— А чем развлечь вас? — Спросила я Андрея. — Спасибо, я сам развлекусь. Можно? — он кивнул в сторону стеллажа с книгами. — Конечно, — ответила я. Я вышла в спальню и принялась собирать зимние вещи. * * * Когда мы проезжали по посёлку мимо дома, где я жила, у меня возникла идея: — Если наш драгоценный джип выдержит дополнительный груз, можно забрать одним махом мои вещи и отсюда… — Насовсем? — Спросил Егор с надеждой в голосе, и когда я ответила утвердительно, издал радостный вопль. Андрей остановил машину, и мы зашли в ещё одно моё жилище. Главной насущной необходимостью был компьютер, а одежда так или иначе почти вся перекочевала в мою комнату в доме Сергея. — И вы теперь всегда будете жить у нас? — Спросил Егор, когда я зашла к нему, чтобы пожелать спокойной ночи. — Пока буду нужна тебе. — Ответила я. — А почему ты так радуешься этому? — Я улыбнулась. Егор смутился: — Ну… просто… так будет удобней вам… — И добавил: — Ведь вас никто не будет здесь беспокоить, как и в том доме! Правда! — Конечно. Я знаю. — Я погладила Егора по волосам, по щеке. — Ну?… Спокойной ночи. Сладких снов… — Марина… — Он глянул на меня выжидающе. — А можно завтра, в воскресенье, я принесу вам кофе в вашу комнату?… Ну… чтобы вы не вставали с постели… Я сумею приготовить! Вы не думайте! — На его лице было столько чувств… — Можно, мой хороший. Спасибо тебе. Парень просветлел. — А во сколько? — Как проснёшься. — Хм! Я могу и в шесть часов проснуться! — Нет, в шесть это слишком рано. — Я засмеялась. — Давай чуть позже. — Ладно, в шесть-ноль-пять! — Лукаво посмотрел на меня Егор. Я засмеялась: — Нет, это тоже рановато! В шесть-ноль-шесть! Ладно? Мы посмеялись и обнялись. Мне показалось, что Егор слишком долго не отпускал меня… А мне снова захотелось лечь рядом, обнять его и никуда не уходить, пока он будет спать… * * * 23.10.2005. Воскресенье. Я проснулась, как обычно, в семь. Вспомнила, что сегодня воскресенье, и можно поваляться в постели… А можно встать, включить компьютер, который мы вчера общими усилиями расположили в моей комнате, и написать письмо Элке — я ещё не рассказывала ей обо всём, что происходит в моей душе в последние дни. * * * Мы все трое — я, Элла и Татьяна — «засиделись в девушках». Когда я встретилась с ними, мне было двадцать два, а им двадцать четыре и двадцать пять, обе были не замужем, и ни у той, ни у другой не было постоянного кавалера. Элла с Таней любили путешествовать и раз в год, летом, укатывали куда-нибудь по очередному туристическому маршруту. Очень скоро они и мне внушили жажду к активным перемещениям и к новым впечатлениям. Обычно в таких поездках нам не приходилось скучать — девчонки мы были вполне симпатичные, весёлые и общительные. Правда, лично я сразу и честно предупреждала очередного ухажёра, что дружу сугубо платонически. Элка более свободно подходила к вопросу отношения полов, а Таня, как и я, ждала принца и хранила себя для него. Однажды среди дивных диких красот Байкала, наша Танюшка встретила рыцаря своего сердца. Полгода она переписывалась с инструктором из Иркутска, который две недели водил нас дикими тропами родного края, а на зимние каникулы взяла неделю за свой счёт и за его счёт полетела к нему. Назад они вернулись вдвоём, Таня — не без конфликта — уволилась из школы, собрала вещи и укатила на Восток, навстречу солнцу и счастью. Больше мы не виделись, хоть и планировали поначалу с Элкой взять ещё раз путёвку в те края и махнуть к нашей Тане в гости. Но, пока мы собирались, наступили времена суровых экономических и политических перемен: профсоюзы, прежде щедро оплачивавшие путёвки своим членам, перестали быть советскими, со всеми вытекающими из этого обстоятельствами, а собственных денег на такое далёкое путешествие катастрофически не хватало. Мы знали, что Таня счастлива, у них с Володей двое детей, она работает в школе всё тем же учителем рисования и рисует сама. «Здесь такие красоты, — писала нам она, — что рука сама тянется к кисти и краскам! А то, что вы успели увидеть тогда — лишь лёгкий отблеск невероятного богатства здешней природы». На это мы пожелали ей стать знаменитой и въехать как-нибудь в родной город на белом коне с персональной выставкой. Так нас стало двое. А в девяносто восьмом, осенью, в нашем городе проходил международный фестиваль документального и «параллельного» кино. Мы с Элкой, разумеется, не обошли его своим вниманием. Да, к тому времени у моей подруги года два как был «бой-френд»… Удобное словечко, если мужчина, с которым ты живёшь под одной крышей, не является твоим законным мужем… Так вот, Элка готова была родить ребёнка от своего друга — сорок лет, как-никак, ещё немного, и можно забыть о собственных детях — но всё тянула и ждала, когда же её гениальный художник бросит пить хоть на полгода… Нет, он не был алкоголиком и даже пьяницей — так, среднестатистический потребитель горячительных напитков… Элкой двигало обострённое чувство ответственности за здоровье будущего ребёнка, и она всё пыталась «прочистить замусоренные организмы», которые и без того пребывали уже в рисковом возрасте. Тогда мы ещё не знали с ней о том, что опасениями только сильней притягиваешь всё, чего опасаешься. И не знали, что просто так ничего не случается… Фестиваль проходил в бывшем Дворце Культуры Профсоюзов. Как-то, после одного из показов, мы с Элкой решили поужинать там же, в кафе, которое теперь стало клубом. К нам за столик подсели двое мужчин: один длинноволосый, белокурый, другой — бритый наголо. Белокурый говорил на вполне приличном русском, но с заметным акцентом. Он извинился за вторжение — свободных мест не найти — и представил себя и спутника. Оба были режиссёрами и привезли на фестиваль свои фильмы. Белокурый — высокий, широкоплечий, с рубленым суровым лицом, очень похожий на викинга — как оказалось, был потомком русских эмигрантов, осевших в Австралии. Звали его Ник. Ник Озерн — так сократили свою фамилию его предки, богатые архангельские купцы Заозёрные. Как звали второго — немца из Бонна — я уже не помню. Что-то совершенно немецкое — то ли Фриц, то ли Отто… История не о нём. Бывает же такое: встретились взглядами, просчитали волну, и — готово. С Элкой и Ником всё стало ясно на десятой минуте: они даже к еде почти не притронулись. Ганс заскучал — он не понимал русского — поел, посидел немного для приличия и откланялся. Я тоже поела и стала прощаться. Элка перевела на меня невменяемый взгляд, сказала: «пока, до завтра» — и снова ухнула в голубые глаза Ника, в его крупные красивые губы, светлые волнистые волосы… ну, и так далее… Она, правда, доработала до конца учебного года и уволилась без эксцессов. За семь месяцев, прошедших со дня их встречи с Ником — Элка не раздумывая, ещё в клубе, стала звать его Колей, что очень понравилось австралийцу, потому что звали его именно Колей, но только дома, в кругу говорящих по-русски родственников — за семь месяцев Коля прилетал четыре раза. Элка отчалила с ним в конце июня, будучи беременной на пятом месяце и счастливой до полного отупения… Она родила девочку Марусю, потом, через год, мальчика Алёшу, которые, конечно, станут Мэри и Алексом за порогом родного дома. Элка с Колей совершенно счастливы и занимаются одним делом — кино. Она включилась в его творчество со всем азартом своей неугомонной натуры. Вчера я получила полное восторгов письмо о том, что они летали на досъёмки каких-то эпизодов на дикие южные острова, побывали в суровой антарктической зиме, сейчас вернулись и отогреваются в своём вечном тепле, материал получился что надо, фильм выйдет в начале следующего года… «Что у тебя?» — обычный вопрос в конце письма. У меня — Егор… А как рассказать Элке, что со мной происходит?… Что я никогда ничего подобного не испытывала ни к одному ребёнку, и что уже сама готова поверить в какую-нибудь фантастическую историю… * * * В дверь кто-то тихо заскрёбся. — Кто там? — Спросила я и глянула машинально на часы: половина восьмого. — Это я. — Тихий голос Егора. — Входи! Егор робко заглянул в приоткрытую дверь. — Доброе утро. — Сказал он всё так же полушёпотом. Я засмеялась: — Ты что шепчешь? Боишься меня разбудить?… Заходи! Он вошёл с виноватым видом.