1 Это было первое решение, которое она приняла самостоятельно. Первый раз, когда она сама выбирала, как поступить. Марианна вознамерилась умереть. Здесь и сейчас. Бросившись в воды Сены на исходе этого серого дня. На небе не было ни звездочки. Эйфелева башня исчезла в мглистой пелене смога. Париж издавал неумолчный шум, сливавшийся из рокота машин, рычания скутеров, гула метро, где-то глубоко сотрясавшего чрево города. Вода казалась прохладной, черной и спокойной. Сена примет ее, мягко окутав покровом безмолвия и свободы, и унесет в море. По щекам ее жемчужинами побежали слезы, оставляя на губах соленый вкус. Марианна улыбнулась. Никогда прежде она не ощущала такой легкости. Такой свободы. Такого блаженства. «Это мое дело, — прошептала она. — Мое». Она сняла туфли, старенькие, с набойками, купленные лет пятнадцать тому назад тайком, не на распродаже; когда Лотар узнал, ей порядком досталось. Потом он подарил ей к этим туфлям платье, второго сорта, с текстильными дефектами, уцененное, серое, с узором из серых же цветов. Это платье она надела и сегодня. В последний день своей жизни. Пока в запасе у нее были все эти годы и десятилетия, время представлялось ей бесконечным. В детстве вся жизнь лежала перед ней, словно книга, которая только и ждет, чтобы ее написали. Теперь ей исполнилось шестьдесят, и страницы книги были пусты. Бесконечность прошла, точно один-единственный серый день. Она аккуратно поставила туфли рядом с собой на скамейку. Потом подумала и переставила на землю. Ей не хотелось запачкать скамейку: вдруг потом сядет красивая женщина, на юбке у нее останется пятно и она попадет в неловкое положение? Она попыталась снять обручальное кольцо, но не тут-то было. Тогда она послюнявила палец, и кольцо наконец соскользнуло. Под ним показался светлый ободок кожи. На другой стороне моста Пон-Нёф на скамейке спал человек. На нем было что-то вроде тельняшки в тонкую полоску, и Марианна порадовалась, что он лежит к ней спиной. Она положила кольцо рядом с туфлями. Какой-нибудь клошар найдет его, продаст и сможет несколько дней прожить на вырученные деньги. Купить себе багет, бутылочку пастиса, кусочек сала — свежей еды, не из мусорного контейнера. Может быть, останется еще и на газету, укрываться от холода. «Хватит просроченных продуктов», — сказала она вслух. Лотар всегда помечал для нее крестиками товары со скидками в приложениях к ежедневным газетам, как другие — интересные шоу и фильмы в телепрограмме. По субботам — «Спорим, что?..» По воскресеньям — «Место преступления». По понедельникам — шоколадный пудинг с истекающим сроком годности. Ели они то, что помечал крестиком Лотар. Марианна закрыла глаза. Лотар. Для друзей Лотто. Обер-штабс-фельдфебель артиллерии, душа роты. Лотар Мессман, проживающий в Целле, в местности, похожей на пейзаж из дорогого игрушечного набора, в последнем доме уютного тупичка, отделенном решетчатой изгородью от т-образного перекрестка с круговым движением. Человек, которому возраст придавал солидности. Лотар. Он любил свою профессию. Любил свою машину. Любил телевизор. Он сидел на диване, поставив поднос с едой на выложенный кафельной плиткой столик, в левой руке пульт, в правой — вилка, сделав звук погромче, он ведь как-никак артиллерист. «Хватит о Лотаре», — прошептала Марианна. И в испуге прижала руку ко рту. Вдруг ее кто-нибудь подслушает? Она расстегнула плащ. Он еще кому-нибудь послужит, хотя подкладку она чинила так часто, что на ней образовался узор из разноцветных, слишком ярких заплаток. Лотар всегда привозил ей из своих служебных командировок в Бонн и в Берлин крохотные флакончики отельного шампуня и отельные же нитки для шитья. Маленькие моточки черных, белых, красных ниток на картонных шпульках. «Кому красные-то могут понадобиться?» — подумала Марианна и принялась тщательно складывать свой светло-коричневый плащ, полу к поле, так же тщательно, как дома — выглаженные носовые платки и полотенца Лотара, уголок к уголку. Она никогда в жизни не носила красное. «Это цвет шлюх», — прошипела ее мать и дала ей пощечину, когда она, одиннадцатилетняя, принесла домой красную косынку: Марианна нашла ее на улице, и пахло от нее цветочными духами. На Монмартре возле сточной канавы присела на корточки женщина. Юбка у нее задралась, обнажив бедра, на ней были красные туфли. Глаза у нее были заплаканы, тени на веках размазались от слез. «Подумаешь, всего-то-навсего пьяная шлюха», — сказал кто-то из их туристической группы. Марианна хотела было подойти к ней, но Лотар ее удержал. «Да ты что, Анниляйн, над тобой же смеяться будут, она сама виновата». Он не дал Марианне заговорить с незнакомкой и потащил ее за собой в ресторан, где фирма, организовавшая автобусный тур, заказала столик. Марианна все оглядывалась на несчастную женщину, пока экскурсовод, покачав головой, не объявила: «Je connais la chanson — это старая песня, она сама во всем виновата». Лотар кивнул, а Марианне на мгновение показалось, что это она сама сидит у сточной канавы. Тут-то все и началось, а в конце концов она оказалась здесь, на Пон-Нёф. Она ушла еще до закуски, просто потому, что не могла больше сидеть и молчать. Лотар ничего не заметил, последние полдня он был увлечен беседой с дамой из Бургдорфа, эдакой веселой вдовой. Она то и дело попискивала: «Incroyable — быть такого не может!» — что бы ни говорил Лотар. Под белой блузкой у нее виднелся красный лифчик. Марианна даже не испытывала ревности, одну лишь усталость. Она вышла из ресторана и стала бесцельно блуждать по улицам, пока не остановилась посреди Нового моста, Пон-Нёф. Лотар. Как просто было бы во всем обвинить Лотара. Но все было куда сложнее. «Ты сама во всем виновата, Анниляйн», — прошептала Марианна. Она вспомнила свою свадьбу, в мае, сорок один год тому назад. Ее отец, опираясь на палку, смотрел, как она час за часом тщетно ждет, что муж наконец пригласит ее на танец. «Моя неунывающая девочка», — чуть слышно произнес ее отец, измученный опухолью. Она отчаянно мерзла в тонком белом платье и не решалась двинуться с места: вдруг все это сон и рассеется, стоит ей сделать один только шаг? «Обещаешь, что будешь счастлива?» — спросил у нее отец, и Марианна ответила: «Да». Ей было девятнадцать. В конце концов ее брак обернулся сплошной ложью. Отец умер спустя два дня после ее свадьбы. Марианна снова встряхнула сложенный плащ, бросила на землю и стала с наслаждением топтать ногами. «Хватит обо мне! Все! Хватит! Мне конец!» Она последний раз пнула плащ, упиваясь собственной дерзостью, но это чувство прошло столь же быстро, как и появилось. Она подняла плащ и перекинула через спинку скамейки. Сама виновата. Больше она ничего не могла оставить. У нее не было ни украшений, ни шляпы — ничего. Потертую сумочку, в которой лежали путеводитель по Парижу, несколько крошечных пакетиков соли и сахара, заколка для волос, паспорт и кошелек, она поставила рядом с туфлями и кольцом. Марианна стала взбираться на ограждение. Сначала она перекатилась на живот, потом подтянула ногу, но почувствовала, что вот-вот соскользнет обратно через бордюр. Сердце у нее бешено стучало, пульс участился, она оцарапала колено о шершавый песчаник ограждения. Пальцами ног она нащупала зазор между каменными плитами и, упираясь в него, залезла наверх. Вот и все. Она уселась на ограждение, перекинув ноги через край. Осталось самое легкое — только оттолкнуться и упасть. Марианна подумала об устье Сены в Онфлёре: вода пронесет ее тело сквозь шлюзы, вдоль речных берегов, мимо Онфлёра и только потом в море. Она вообразила, как будет медленно кружиться, подхваченная волнами, словно танцуя под звуки мелодии, внимать которой будут лишь она да море. Онфлёр. Там родился Эрик Сати: она любила его музыку, вообще любила музыку без разбору. Музыка напоминала ей фильм, который показывают за сомкнутыми веками, а слушая Сати, она представляла себе море, хотя на море не бывала никогда. «Я люблю тебя, Эрик. Я люблю тебя», — прошептала она; этого она не говорила ни одному мужчине на свете, кроме Лотара. А когда он последний раз говорил ей, что любит? Он говорил это хотя бы однажды? Марианна ждала, что ее вот-вот охватит страх, но напрасно. За смерть всегда приходится платить. Жизнью. А чего стоит моя жизнь? Да ничего. Дьявол заключил сделку со мной — и проиграет. Сама виновата. Крепко упершись руками в каменное ограждение и соскальзывая вперед, Марианна на секунду помедлила, вспомнив об орхидее, которую нашла в мусорном контейнере. О том, что она полгода ухаживала за этой орхидеей, пела ей песни и колыбельные, но теперь не увидит, как раскрывается ее бутон. Потом Марианна с силой оттолкнулась от камня. Она прыгнула, почти тотчас же поняла, что падает, и, падая, взмахнула руками. Обрушиваясь в воду и ощущая, как в лицо бьет ветер, Марианна вспомнила о страховке, которую не выплачивают в случае самоубийства. Сто двадцать четыре тысячи пятьсот шестьдесят три евро коту под хвост. Лотар будет в ярости. Нет, все-таки дьявола я не обману. С этой мыслью Марианна ударилась о ледяную воду Сены. Ее охватила буйная, ни с чем не сравнимая радость, тут же сменившаяся жгучим стыдом, когда она стала погружаться в волны и ее серое, в цветочек платье окутало ее голову. Она попыталась отчаянным рывком опустить подол, чтобы скрыть голые ноги. Потом она смирилась и развела руки в стороны, широко разинула рот и сделала самый глубокий вдох, на какой только была способна, до отказа заполнив водой легкие. 2 Она умирала, словно медленно парила в воздухе. Марианна отдалась волнам. Это было прекрасно.