Марианна увидела свое отражение в его черных, расширенных зрачках: вот ее светлые глаза, которые всегда казались ей непомерно большими, вот слишком маленький нос, лицо в форме сердечка, сужающееся от большого выпуклого лба к подбородку, вот порядком поседевшие волосы, серо-коричневые, цвета опавшей листвы. Когда она разжала руку, на ладони оказалось ее обручальное кольцо. — Извините за беспокойство, — сказала она, но он покачал головой. — Excusez-moi[2], — добавила она. — Il n’y a pas de quoi, — серьезно сказал он, прижимая руку к груди. — Vous avez compris?[3] — спросил он. Марианна улыбнулась. Что бы он ни имел в виду, он явно был прав. — Je m’appelle Eric[4]. Он передал докторше сумочку Марианны. «Марианна», — хотела было сказать она, но передумала: хватит и того, что он станет рассказывать друзьям, как вытащил из Сены сумасшедшую. К чему еще называть свое имя, что толку в именах? Марианна еще раз взяла Эрика за руку. — Пожалуйста, — попросила она, — пожалуйста, оставьте его себе. Человек в тельняшке уставился на кольцо, которое она ему вернула. Потом дверцы захлопнулись. — Я ненавижу тебя, Эрик, — прошептала Марианна, и ей показалось, что загрубевшие, но нежные пальцы Эрика по-прежнему гладят ее по щеке. В машине скорой помощи пристежные ремни все время больно впивались ей в тело. Докторша набрала в шприц какую-то жидкость и ввела ее Марианне в вену на сгибе локтя. Потом взяла вторую иглу-катетер и воткнула ее Марианне в тыльную сторону ладони, чтобы присоединить капельницу. «Простите, что заставила вас выехать по вызову», — прошептала Марианна, заглянув в карие глаза докторши, но та поспешно отвела взгляд. «Je suis allemande, — пробормотала Марианна. — Allemande»[5]. Это звучало немного похоже на «миндалина». Докторша укрыла ее одеялом и принялась диктовать что-то ассистенту с жидкой бородкой, а тот — за ней записывать. Сильное успокоительное постепенно начало отуманивать сознание Марианны. «Я миндалина», — еще раз промямлила она и заснула. 3 Во сне она сидела на мосту Пон-Нёф. Она сняла наручные часы, которых на самом деле у нее и не было, разбила стекло о камень, вырвала стрелки и швырнула часы в реку. Теперь время больше никому не сможет чинить препятствий. Время остановится, как только она спрыгнет, и никто уже не помешает ей уплыть по танцующим волнам в море. Однако, разжав руки, она стала падать медленно, словно в жидкой смоле. Из воды стали подниматься тела: они парили в воздухе, проплывая мимо нее, устремляясь куда-то вверх, пока Марианна опускалась вниз. Она узнавала их лица, каждое, одно за другим. Это были ее покойные пациенты из хосписа, где она работала после смерти матери. Те, кого никто больше не навещал из страха заразиться смертью. Марианна сжимала их руки в своих, когда приходил их час; и так, держась за ее руку, они переступали черту небытия. Одни шептали: «Не хочу, не хочу, не хочу», — предавались отчаянию, жалобно стенали. Другие стыдились своего ухода. Но все они искали ее взгляда и держались за него, пока не угасал свет в их собственных глазах. Во сне они тоже пытались встретиться глазами с Марианной и взять ее за руки. В ушах у нее раздавались голоса, исполненные сожаления: о каждой неосуществленной мечте, о каждом несовершенном поступке, о каждом непроизнесенном слове, прежде всего гневном. Никто из обреченных не мог простить себе именно то, чего они не сделали. Все они на смертном одре признавались Марианне в том, чего не сделали при жизни, на что не осмелились, что навсегда упустили. Яркий свет ослепил ее, а когда она открыла глаза, в ногах постели возвышался Лотар. В темно-синем костюме с золотыми пуговицами, он напоминал капитана, только что сошедшего с борта яхты. А рядом с ним стояла женщина в белом. Ангел? Здесь тоже было ужасно шумно, раздавались гудки машин, чьи-то голоса, работал телевизор. Марианна зажала уши. — Привет! — сказала она через некоторое время. Лотар обернулся к Марианне. В его глазах она не увидела своего отражения. Он подошел ближе и склонился над ней. Внимательно оглядел Марианну, как будто не вполне доверяя себе и гадая, что это перед ним. — Это что еще такое? — наконец произнес ее муж. — Что «это»? Он покачал головой, словно не в силах уяснить себе происходящее. — Что это за спектакль? — Я хотела покончить с собой. Лотар оперся на ее подушку. — Почему? Надо как-то ответить, солгать, но как?.. С чего начать? «Все в порядке», хотя все было далеко не в порядке? Или «не беспокойся», хотя беспокоиться ему ой как следовало?.. — Я… я… — «Я-я», — передразнил Лотар. — Отличная причина, лучше не придумаешь. «Я». Ну почему она не сказала ему: «Я больше не хочу. Я больше не могу. Я лучше умру, чем жить с тобой дальше»? Марианна попробовала еще раз: — Я… я не… Она снова запнулась. Язык у нее едва ворочался, словно ватный. — Я хотела делать, что хочу. Ее муж возмущенно выпрямился. — Делать, что хочешь? Надо же. А что из этого вышло, ты понимаешь? Только посмотри на себя. Он засмеялся. Посмотрел на медицинскую сестру, которая все еще стояла рядом и внимательно глядела на Марианну, и засмеялся, а потом с ним за компанию засмеялась и сестра, как будто они в цирке и клоун только что растянулся на арене. Марианна почувствовала, как у нее загорелись щеки. Лотар снова присел на край ее постели, обернувшись к ней спиной. Он внезапно замолчал. — Когда мне позвонили, я все делал на автопилоте. За твой обед мне, конечно, пришлось заплатить. В ресторане всем плевать, хочешь ты покончить с собой или нет. Марианна попыталась повыше подтянуть простыню, но на простыне сидел ее муж, и она лишь напрасно дергала за краешек ткани. Ей казалось, что она голая и все на нее смотрят. — Метро работает только до половины первого. Это в столице мира! Пришлось ехать на такси. Это стоит примерно как автобус от нашего Целле до Парижа и обратно. Ясно тебе? Лотар шумно выдохнул, словно вот-вот закричит. — Ты вообще понимаешь, какую боль мне причинила? Хочешь, чтобы мы дальше жили как чужие люди? Чтобы я каждую ночь оставлял свет и смотрел, жива ты еще или лишила себя жизни? — Сожалею, — выдавила из себя Марианна. — Ах, значит, сожалеешь. А кому потом нести это бремя, а? Знаешь, как люди смотрят на мужа самоубийцы? Это ведь может всю жизнь испортить, всю. Об этом ты подумала, когда поступала, как тебе хочется? Да ты, вообще-то, хоть знаешь, чего тебе хочется? Лотар посмотрел на свои часы, «Ролекс», и встал. — Автобус отходит ровно в шесть. Хватит с меня, я эту комедию с тобой вместе ломать не обязан. — А как я доберусь до дома? — услышала Марианна собственный умоляющий голос и застеснялась. Она действительно все, все потеряла, даже гордость. — Обратную дорогу оплатит страховая касса. Завтра придет психолог, он будет тебя консультировать. Мой билет пропадет, если я не уеду с группой. Ты одна прыгаешь с моста, я один еду домой, значит, каждый делает, что хочет. Не возражаешь? — Ты не мог бы меня обнять? — взмолилась Марианна. Ее муж вышел, даже не взглянув в ее сторону. Отворачиваясь, она встретилась глазами с соседкой по палате. Та смотрела на Марианну с состраданием. — Он плохо слышит, — торопливо пояснила она, — он просто… не расслышал. Не расслышал, понимаете? И с головой укрылась одеялом. 4