– Простите, – вновь смиренно сказала она. – Так стыдно… – Актриса недоразвитого театра, – явно веселилась Эльза Власовна. – Я ведь вижу тебя насквозь. Что хочешь? Говори без пошлых расшаркиваний. Прямо. – Вы говорили про наследство… – тихо сказала Нина, вдруг почувствовав себя совсем без сил. То ли бессонная ночь дала знать о себе, то ли жар от плавящейся гордости одолевал. Она никогда не думала, что будет что-либо и у кого-либо вымаливать. Тем более у проклятой жабы, которая так наломала ее с наследством. – Наконец, родила, – гаркнула, аки ворона, Эльза Власовна и велела беспрекословным тоном: – Приходи. Завтра в восемь. Без опозданий. – Вы же спите до полудня, – вспомнила Нинка слова домоправительницы, бравшей утром трубку. – Не спорить, – мрачно велела ей тетка. – Опоздаешь хоть на минуту – пеняй на себя. У меня нет времени на зажравшихся девиц без мозгов. На этом добрая родственница сбросила вызов, оставив Ниночку в душевном волнении. Хотелось задушить старую противную курицу, и обозленная до крайности девушка почти наяву видела, как та трепыхается в ее смертельных объятиях, суча ножками и разевая рот в немом крике. Только ничего поделать Нина не могла, и долго стояла в ванной комнате, держа руки под холодной водой, чтобы ничего ими не разбить. Нина с трудом заснула, поставив будильник на пять утра, – чтобы без проблем добраться до особняка Эльзы Власовны, находящейся в элитном коттеджном поселке за городом. Ночью ей снились внезапно яркие сны – но не с сюжетами ее издевательств над наглой теткой, а совсем иные, теплые, далекие. Она была маленькой девочкой в голубом платьице, которая гуляла по изумрудному летнему лугу, собирала ягоды в волшебном лесу, вдыхала аромат разнотравья, грела ладошки под солнцем. Была чудесным ребенком. А потом увидела, как среди деревьев мелькнуло вдруг что-то синее, что-то важное – или кто-то, – и погналась за ним, бросив на полянке корзинку с рассыпавшейся спелой земляникой. Маленькая Нина бежала так долго, что устала, запыхалась, и каждое движение в конце ее погони стало даваться нелегко. Да и лес, куда Ниночка забежала, начал меняться: воздух потемнел и стал тяжелым, грязным, тропинка исчезла, корявые деревья заграждали ей путь, пытаясь зацепить нарядное платьице с бантиками острыми ветками и цепляясь за волосы. То и дело раздавались то странные звуки, то протяжный далекий, преисполненный тоски вой, то жуткое уханье. Бежать дальше было страшно, но маленькая Нина упорно перебирала руками и ногами, как бы тяжело ей не было. «Стой, пожалуйста, подожди!» – кричала она, но тщетно. Тот, за кем она так отчаянно мчалась, не останавливался, мелькая где-то впереди. А воздух все тяжелел и тяжелел. Когда сил почти не осталось, лес неожиданно остался позади – она оказалась на опушке под черным мраморным небом и на пожухлой хилой траве, которой не хватало солнца, увидела кости и оскалившийся череп с провалами пустых глазниц. Над костями вился едва заметный в темноте сизый дым, как будто бы еще минуту назад кости горели. Маленькая Ниночка зажмурилась и закричала от ужаса. И от собственного крика проснулась, запутанная в одеяле, как в коконе. Сон не добавил Нинке оптимистичности, и еще час она просто лежала на кровати, таращась в потолок, и думала, думала, думала, становясь все злее и злее. В какой-то момент она прокралась на кухню, чтобы выхватить из холодильника что-нибудь вкусное, однако услышала, что там уже кто-то есть: оказалось, что мать. Софья Павловна сидела на стуле, включив нижний свет, положив локти на стол и думая о чем-то своем. Рядом стояли сердечные капли. Нина не стала ее тревожить и незаметно вернулась к себе. Уснуть удалось с трудом. А еще с большим трудом удалось проснуться спустя пару часов. За тридцать минут до положенного времени девушка уже слонялась под мощными воротами особняка, однако по видеофону домоправительница сообщила, что ее велено пускать ровно в восемь и никак не раньше. Нина, прекрасно понимающая, что над ней издеваются, полчаса простояла у ворот, ощущая себя бедной родственницей. За городом было прохладно, к тому же пошел первый снег – как и всегда, слишком внезапный. И Ниночка, хоть и была в плаще и целомудренном черном простом платье до колена, замерзла, как суслик, мысленно поливая «проклятую крысу» помоями. Зато, когда ворота распахнулись, она мигом взлетела на территорию особняка и быстрым шагом направилась к дому, важному, как и сама Эльза Власовна. Настрой ее был решительным. Ее проводили в знакомую просторную и чопорную гостиную, обставленную в истинно английском стиле, и даже принесли горячий кофе, к которому Нина, хоть и замерзла, но не притронулась. «Небось яду подмешали или плюнули», – мрачно подумала она, с огромной нелюбовью осматривая гостиную: все эти вазочки, безделушки, картины, фотографии в тяжелых медных рамках, на которых Эльза Власовна была запечатлена в разные периоды своей жизни. Когда-то, почти полвека назад, если не больше, она была более чем миловидной девушкой с гордо расправленной спиной и шикарными светлыми волосами; покорительницей мужских сердец и законодательницей моды в городе. Со временем красота увяла, но не исчезла полностью, оставшись вместе с чувством стиля и врожденным достоинством. Да и взгляд остался прежним: пронзающим насквозь, хлестким, подозрительным. И привычка презрительно поджимать губы никуда не делась. Одна из фотографий, черно-белая, особенно заинтересовала Ниночку. Судя по заднему плану, это был весенний Питер, предположительно годов пятидесятых. Нинка даже встала, чтобы лучше рассмотреть снимок. Эльзе Власовне было лет, наверное, двадцать пять или несколько больше – определить по фото оказалось сложно. Она была одета в легкое, не лишенное элегантности платье с плиссированной, ниже колен, юбкой. На голове красовалась шляпка, на тонком запястье – замысловатый браслет. Туфли-лодочки на каблуке завершали этакий романтический образ. Вещи были явно качественные, но советского пошива. Эльза счастливо улыбалась и смотрела на удивление тепло – но не в камеру, а куда-то влево. «Ничего так, стильненько бабка одевалась. Как ее только за границу пускали в то время», – подумала невольно Ниночка. – Можешь не рыскать. Все ценные вещи я держу в сейфе. А на кухню, где хранятся серебряные столовые приборы, пускать не велю, – скрипучим голосом заявила пожилая родственница откуда-то сверху, и Журавль невольно задрала голову – на втором этаже стояла сама хозяйка дома, облаченная в длинное темно-изумрудное парчовое платье с высоким воротом, закрывающим шею. Она царственно спустилась по лестнице и села напротив внучатой племянницы в кресло, предварительно хорошенько просверлив ее острым, как шило, взглядом. – Что стащить хотела? – ехидно поинтересовалась Эльза Власовна. – Какие у вас смешные шутки, тетя, – потупила взор Нина, подумав про себя, что такими драгоценностями, как фоточки тетки, только подтереться можно. – Так все воры говорят, – не успокаивалась родственница и довольно-таки ехидно поинтересовалась: – Итак, нелюбезная моя племянница, ты внемла голосу разума? Ниночка, напялив маску невинного ангела, промолчала. Лишь улыбнулась – эту улыбку, невинно-глупую, она долго тренировала перед зеркалом. – Слышала, Витя разорился? – продолжала Эльза Власовна, которая всегда была в курсе всех последних слухов. – У папы некоторые проблемы, – осторожно отвечала Журавль. – Некоторые? – расхохоталась пожилая женщина в голос. – Ты то ли тупа, то ли заразилась деликатностью. А деликатность, я тебе скажу, первая помощница лжи. Витя всегда был жадным до денег, – достаточно жестко сказала Эльза Власовна. – В итоге он потерял все, что имел. И не надо петь песни о том, что у вас все хорошо, – поморщилась она, увидев, как Нина открыла рот. – У Вити огромные долги и не менее огромные проблемы с головой. Я ведь предупреждала твоего папашу, чтобы он не связывался с этими людьми. Но жадность переборола здравый смысл, – покачала старуха убеленной сединами головой. – Впрочем, борьба была легкой. У Вити здравого смысла никогда не наблюдалось. Нинка изумленно глянула на тетку – о таком она и не слышала. – Что ж. Решила поправить финансовое положение семейки за счет престарелой родственницы? – с усмешкой спросила Эльза Власовна у молчавшей Нинки. За отца было обидно, но она молчала, чтобы не злить старую перечницу. Она потерпит. Она сможет. – Рационально, милочка, – заметила Эльза Власовна и сказала: – Я отдам тебе наследство. Эти слова прозвучали почти торжественно. Нина взглянула на пожилую родственницу со смесью удивления и подозрительности – бесплатный сыр бывает только в мышеловке. Отец тысячи раз говорил это. Что потребует старуха взамен? Отдать ей почку? – С условием, естественно, – словно услышала внучатую племянницу Эльза Власовна. – Каким? – спросила Нина. Горло ее отчего-то пересохло и слабо саднило. И казалось, что на лице, под глазом, лежит тонкий волос, но сколько бы девушка ни пыталась убрать его – не получалось. – Выполнимым, – пожала острыми плечами пожилая хозяйка дома. – Говорите, тетя! – не выдержала девушка. Эльза Власовна пытливо взглянула ей в глаза. Она явно издевалась и находила в этом свое удовольствие. – Что ж, не будем ходить вокруг и около, хотя мне и нравится эта игра. Помнится, этим летом твой глупый папаша заявил, что, мол, он не собирается продавать свою дочь, – поморщилась, как от лимона, родственница. – Как будто бы я собиралась тебя покупать! У меня есть чувство собственного достоинства, и я никогда не покупала подделки. Но тогда вы ушли всей своей нелепой семьей, оставив меня в весьма затруднительном положении перед всеми этими людьми, имеющими несчастье – для меня, естественно – оказаться моими родственничками. А они – родственнички, злорадствовали, что у меня ничего не получилось! Ха! Я не я, если отступаю! – Эльза Власовна растянула губы в усмешке. – И знаешь что, немилая моя племянница? – Что, тетя? – тихо спросила Нина. – А я все же хочу тебя купить, дорогая подделка, – заявила безапелляционным тоном Эльза Власовна и сощурила глаза. – Что ты на меня так смотришь? Я стара, и у меня свои причуды – имею право. Нина молчала. Она отлично знала, что жаба замыслит какую-нибудь гадость – на иное ее древние иссохшие мозги и не способны. – Не сочти за маразм мои старческие причуды, – сказала насмешливо Эльза Власовна, соединив кончики пальцев и наблюдая за реакцией внучатой племянницы, которая сидела без движения и смотрела в одну точку на ковре под ногами. – Но я отдам наследство только в том случае, если ты, девчонка, выйдешь замуж. Нинка поняла, что Эльза Власовна совершенно выжила из ума. – За кого? – прямо спросила она, поняв, что пути назад нет. Замуж – не самое плохое. От супруга можно всегда избавиться. – В тот раз кандидатура была шикарная, – улыбнулась вдруг Эльза Власовна. – А в этот… Узнаешь через месяц. – Что? – не выдержав, воскликнула Ниночка. Воспоминание о Келле, за которого бабка сватала ее, больно кольнули под лопаткой. – Не ори, не дома, в привычном свинарнике, – сердито взглянула на нее Эльза Власовна. – Часть денег получишь сразу после того, как я увижу свидетельство о бракосочетании. Еще часть – когда пойму, что в вашей семье царит гармония и любовь. Третья часть – после рождения ребенка. Четвертая – после моей смерти. – Вы шутите? – спросила потрясенная Нинка, не думавшая, что у гиены настолько заклинит мозг. У нее что, с возрастом извилины испарились? – Твоя главная черта, милая, – глупость, – с раздражением произнесла пожилая женщина. – Ты когда-нибудь слышала мои шутки? Нинка, переваривая услышанное, медленно покачала головой. – Кстати, это, – Эльза Власовна взяла лист из пачки бумаг, лежащих на столике, и написала на нем весьма внушительную цифру с большим количеством нолей, – мое состояние, включая движимое и недвижимое имущество, драгоценности, антиквариат и акции. Это, – она написала еще одно число, поменьше, – то, что ты получишь через месяц. Если выполнишь мое условие, разумеется. Ясное дело, не хватит, чтобы урегулировать все те проблемы, которые сам себе создал Витя, но поможет отцу остаться на плаву. Согласна? Даю на раздумье минуту. Племянниц у меня много, а наследство – одно, – с противной усмешкой добавила она, глядя на застывшее Нинкино лицо. Та думала недолго. И спустя секунд тридцать, раскидав в голове плюсы и минусы, ответила сухо, но четко: – Согласна. – Вот и славно. Согласие облегчает взаимопонимание, – довольно качнула головой пожилая родственница, не знавшая, какие жуткие картины расправы над ней сейчас роятся в хорошенькой головке племянницы. – Кто жених? – только и спросила Нина. – Интрига, – делано ласково улыбнулась ей хозяйка дома. – Внук моего хорошего приятеля. Думай так. Да и какая тебе разница? Ты ведь уже продалась, – смакуя каждое слово, пропела довольная тетка. – Ах, как сладка месть. Любимое мое блюдо. Нечего было Вите выставлять меня на посмешище, – как-то по-детски обиженно заявила тетка. – Что мне сейчас делать? – только и спросила Нинка, сдерживаясь из последних сил, чтобы не начать душить родственницу прямо сейчас, без тщательно подготовленного плана убийства. – Готовиться к свадьбе, – пожала плечами Эльза Власовна. – Я не требую церемонии с сотнями гостей, но свадебное платье на тебе должно быть соответствующим. Как и украшения. – Где же я возьму деньги, если мы банкроты? – весьма ехидно вдруг поинтересовалась Журавль. – Ну надо же, у тебя в головушке все-таки работает рычажок, включающий логику! – всплеснула руками пожилая родственница. – Сообщишь моему поверенному номер карты. Тебе переведут достаточное количество денег. А обманешь, – пригрозила тетка, – назло все наследство оставлю твоим двоюродным сестрам, – она отлично знала нелюбовь Нинки к кузинам. Нинка проигнорировала эти слова и спросила только: – Когда мы должны подать заявление в ЗАГС? – Не беспокойся. Все сделает мой поверенный, – отмахнулась Эльза Власовна. – Это ведь моя игра, нелюбезная племянница, и за правила не волнуйся. – Вы ведь несерьезно? – сказала неожиданно Нина, и маска ангела слетела на пол. Упала, треснула и рассыпалась на осколки. – Что за странные умозаключения? – Вы разыгрываете меня. – Отнюдь. – Тогда как я могу доверять вам? У нас не заключен договор. Я в глаза не видела ваше наследство, – твердо сказала Нинка. – Где гарантии, что я получу деньги, когда выйду замуж за вашего человека? – Не веришь? И правильно, – с одобрением в голосе сказала хозяйка дома. – Мы все заверим юридически, раз желаешь быть предусмотрительной. Завтра все и обстряпаем.