После трех дней боев от батальона в строю осталось не больше роты, тем не менее мы продолжали держаться в здании мельницы и шерстомойной фабрики. Все попытки врага выбить нас заканчивались безрезультатно и с большими потерями для него. Я к тому времени как старший по званию за ротного был, всего десятком ходячих командовал. Зато каких – почти все из первого состава батальона – брестчане и рейдовцы, орденоносцы, красноберетчики. Одних только сержантов в моем подчинении было шестеро, из которых половина раненых, но отказавшихся уходить в подвал, где размещалась медсанчасть. Мы меж собой из-за красного кирпича, использовавшегося для строительства фабрики, корпус и позиции, где держались, называли «Кольцевой казармой», как в Бресте. Правда, тогда в крепости у нас только винтовки были, а тут 4 пулемета, в том числе два станковых и пара РПГ помогали отбиваться от врага. Да еще боеприпасов и продовольствия было в достатке. К вечеру того дня немцы выбили наших из Красной деревни и, разместив в ней свои гаубичные и минометные батареи, стали с тыла засыпать фабрику и мельницу своими снарядами и минами, а затем совсем обнаглели и передвинули своих минометчиков и пулеметчиков ближе к берегу, а среди деревьев обосновались их корректировщики. Достать их из-за большой дистанции мы из своих пулеметов не могли, а батальонные минометы к тому времени уже были разбиты. Артпоезд «Брест», что нас поддерживал в эти дни, к тому времени тоже был подбит, его экипаж держал оборону около моста через Кубань и помочь нам уже ничем не мог. У нас сразу возникли проблемы с перемещением между корпусами и позициями, увеличилось количество раненых. Около полуночи к нам прибыл парторг батальона младший политрук Федоров. Собрав бойцов, он сообщил, что принято решение направить на противоположный берег группу, которая должна уничтожить батареи врага. Пойдут только добровольцы. У нас согласились идти все, но, чтобы не оголять оборону участка, из роты отобрали только троих – меня, гранатометчика Колю Новикова (он один из расчета своего гранатомета остался) и пулеметчика Федора Иванцова. Всего со всех подразделений батальона отобрали двадцать три человека – взвод. Все «старики», прошедшие огни и воды. Нас собрали в штабе, где и поставили задачу – через час двумя группами переправиться на тот берег. С собой мы несли боезапас и трофейную взрывчатку, найденную на немецком артиллерийском складе еще в первый день высадки. Для переправы саперы из подручных средств нам плоты сделали и лодки на берегу насобирали. Однако до берега еще надо было добраться, все подходы к реке простреливались врагом. Подобрав себе плавающее средство, мы бросились к воде. Это не осталось незамеченным. Начался жестокий артиллерийско-минометный огонь, снег почернел. Много наших ребят полегло еще на подходах к берегу реки. Уже сидя в лодке, Коля Новиков попросил меня поменяться местами. Только пересели – ему осколком снесло череп. А другому – Федору Иванцову – раздробило колено. Я остался в лодке нераненым один, вокруг люди тонут, плоты переворачиваются. Кому смог помог забраться в лодку, и мы на осевшей по самые борта лодке погребли к другому берегу. Рядом с нами метрах в пяти на плоту гребли пулеметчики Леня Тимофеев, Костя Артемьев, Бештоев Умар и еще парторг Федоров. Прямым попаданием мины их разнесло на моих глазах – доски и люди разлетелись в разные стороны… Под огнем врага мы все же смогли добраться до берега. Выбирались на обледеневший берег, помогая друг другу. Вместе со мной из остатков двух групп, начавших форсирование, добрались 12 человек. Почти сразу же мне осколком раздробило ногу, но я дополз до своих, занимавших круговую оборону среди деревьев. Где-то правее вела бой еще одна группа, успешно переправившаяся через реку и, видимо, уже добравшаяся до немецких пулеметчиков. Тянуть было нельзя. Все, кто был ходячий, во главе с лейтенантом, определившись с направлением и преодолев проволочное заграждение, рванули вперед. Остальные ползком двигались следом за ними. Обойдя с фланга немецких минометчиков, ударили по батарее. Двенадцать раненых и обмороженных бойцов в тяжелом бою захватили батарею. Развернув три уцелевших в бою батальонных миномета, они по световым зарницам от выстрелов гаубиц обстреляли позиции гаубичной батареи. Огонь вели, пока был боекомплект и не замолчали гаубицы, а затем отбивали атаки немцев и румын, наступавших со стороны Красной деревни. Подмоги не ждали. Знали, что на этом берегу наши части тоже вели бой в окружении. Рацию еще на переправе осколком мины повредило. Связи с соседями не было. Все же в нас теплилась надежда, что они, услышав бой на берегу, поддержат нас минометным огнем или прорвутся к нам на соединение. Но ни огня, ни помощи не было, а только озверелые от потерь атаки врага. Когда убили лейтенанта, командира группы, понял, что шансов на спасение у нас нет. Дрались до последнего, несколько раз сходились в рукопашную, но удержали свою позицию. Я из-за ранения участвовать в атаке не мог – лежал за трофейным пулеметом «МГ-42»[60]. Позицию себе в старой воронке от снаряда оборудовал. Патроны мне Мальцев Гена из 1-й роты набивал. Он тоже неходячий был – в обе ноги осколками раненный. После последней атаки немцы нас со стороны деревни стали закидывать минами. Рядом с нами одна такая разорвалась. От страшной боли в ноге потерял сознание. Очнулся в утренних сумерках – вокруг одни убитые. Где-то в стороне шел бой – било несколько пулеметов и громыхали гранаты. Изредка в той стороне взлетали осветительные ракеты. Кто их пускал, наши или немцы, не знаю. Мы же тоже трофейными пользовались. Пока был в сознании, собрал боеприпасы, что нашел на своих и чужих трупах. Наших парней я в одно место стащил, а немцев и румын выбросил в сторону. Жалко было ребят, с которыми столько прошли и в Белоруссии и Москве, да и здесь, на Кавказе. Слезы сами собой стали наворачиваться. Что толку от того, что я плакал, что я этим мог изменить или кого вернуть? Все мы смертны, знали, на что шли! Год назад после тяжелого боя в крепости тогда еще комбат и лейтенант товарищ Седов правильно сказал: «Слезы подождут. Сперва убей врага, потом оплакивай павших». Добраться до врага я самостоятельно не мог, боялся, что сил не хватит и снова потеряю сознание, но вот навредить я еще мог. Как учили, заминировал трупы врага гранатами – придут фрицы утром своих собирать – напорются. Глядишь, еще пара-троечка с моей помощью на небеса отправится. Сдаваться в плен я не собирался. В Белоруссии насмотрелся, что это такое. Патроны и гранаты были, кое-что из еды тоже по ранцам нагреб. Подкрепившись едой и водкой, перевязавшись чистыми бинтами, почувствовал себя куда как лучше. Потому принял решение дождаться ночи и перебраться через реку обратно к своим. Что здесь смерти дожидаться, а там, глядишь, еще своим помогу. Пополз обратно к реке. Полузатопленная лодка, на которой мы переправлялись, так и осталась привязанной к дереву. При свете дня переправляться было глупо, как и оставаться у лодки. Немцы могли обнаружить. Стал искать укрытие. Неподалеку от этого места увидел несколько поваленных разрывами деревьев. Пробрался туда, сделал себе лежку и приготовился к бою. На удивление, после боя немцы не стали прочесывать берег, и я в своем убежище дождался темноты. Как удалось вернуться на свой берег – не помню. Стонал от боли в снарядной воронке, когда меня нашли санитары, наложили на бедро жгут и перенесли к медикам в подвал фабрики. Уже там после операции, когда я пришел в себя, мне сказали, что на том берегу все еще остается группа из 8 наших ребят, вооруженных ручным и станковым пулеметами, удерживает плацдарм, а из нашей группы больше никто не вернулся. Глава 9 Из воспоминаний красноармейца Калина И. Н. (альт. ист.) Я был связным в саперной роте. Радио – и телефонная связь – это хорошо, но когда их нет, то выручают ноги. Первоначально бегал, связывался с командирами взводов своей роты, а потом с ротами и батальонами бригады. Штаб и часть подразделений бригады располагались и держали оборону на Невинской горе. Она возвышается над городом и видна практически из любого района Невинномысска, да и за его пределами тоже. В начале XIX века, когда еще не существовал город Невинномысск, на вершине этой горы был построен казачий редут, позволявший стремительно реагировать на частые в те времена нападения местных кавказских народов. С вершины горы открывается изумительный вид на город Невинномысск и его окрестности. На севере даже можно увидеть гору Стрижамент[61], а на юго-востоке при хорошей ясной погоде виднеется Эльбрус – отец всех Кавказских гор. Чтобы добраться до вершины горы, где располагался КП бригады, надо почти два километра по дороге вверх подняться да еще километр по самой вершине пробежаться. Вот мне и приходилось в день по нескольку раз туда-сюда бегать. «Немедленно в 1-й батальон», «Копать убежище второму взводу!», «Минировать дорогу к станции!» – такие команды чуть ли не круглые сутки мне поступали. А ночью таскал мины и снаряды с трофейного склада, крутил и ставил колючую проволоку, копал, восстанавливал вместе со своим взводом окопы и блиндажи, построенные еще летом. Как пружина, сжимаясь и разжимаясь, дышала передовая, отступая и наступая попеременно. Вроде только в одном месте отобьешься, как с другой стороны наваливаются. На третий день после взятия города узнали: 3-й батальон попал в окружение. Зажали их немецкие и румынские егеря, прибывшие из Майкопа, на участке обороны между Нагорным кладбищем – мельницей и станцией Чистая. Сердце сжалось до боли: выдержат ли, выстоят ли ребята? А дней через шесть новость: из окружения вышли 200 человек – одна рота. Остальные полегли на поле брани, отражая атаки оккупантов. Вскоре и 1-й, и 2-й батальоны постигла участь окружения. С Ворошиловска (Ставрополя) и Буденновска подошли к немцам подкрепления и зажали наших ребят в тиски. Героически сражаясь, истекая кровью, батальоны, разорвав немецкие клещи, с большими потерями, вышли из окружения. Пробились к своим и закрепились на Крестовой горе. Парни из противотанкового артдивизиона, державшие оборону в районе станции Невинномысская, тоже в окружение попали, но смогли вырваться оттуда и прорваться к нам. О тех боях Мишка-земляк рассказывал. Группа до 35 танков и бронетранспортеров с пехотой противника развернулась перед фронтом 1-й батареи дивизиона и атаковала ее. Артиллеристы выждали, пока танки приблизились примерно на 500 метров, и открыли меткий огонь. В короткой схватке батарея подбила 13 танков, из них 5 полностью сгорели. Противник не выдержал и отошел, но ненадолго. Через 40 минут, получив подкрепление и разделившись на две группы, вражеские танки пошли в обход батареи, чтобы атакой с флангов взять ее в клещи. Да только просчитались. Наши парни, зная тактику и привычки врага, за это время сменили позиции и встретили его, как подобает – подбили еще 10 танков, 4 бронемашины врага и уничтожили до двух взводов пехоты. Следующая атака была уже через час. Немцы подтянули артиллерию и вызвали авиацию. Штурмовики несколько раз бомбили позиции противотанкистов, спрятанные среди складов и пакгаузов. Два орудия повредили и одно уничтожили. Потом «рама» над ними висела, корректировала огонь вражеской артиллерии. Затем снова пошли танки, в том числе и наши трофейные «тридцатьчетверки». Бой был очень тяжелым. Немцы, преодолев минное поле, прорвались на позиции батареи и применили против батарейцев огнеметные танки. На батарее то и дело возникали пожары. Горели здания складов, воспламенялись деревянные ящики со снарядами, горела одежда на бойцах, но батарея стойко продолжала сражаться, ведя огонь до последнего снаряда, отбиваясь гранатами и пулеметным огнем. До тех пор пока огнем из танков не было разбито последнее орудие батареи, она уничтожила еще 4 танка. В этом бою на батарее было 17 человек ранено и 4 убито… Еще одна группа вражеских танков нанесла удар по 2-й батарее, державшей оборону у Красной деревни… Батарея героически сражалась до последнего снаряда, и когда боеприпасов не стало, а танки вплотную подошли к огневой позиции, в ход были пущены противотанковые ружья и бутылки с горючей жидкостью. В этой схватке 2-я батарея уничтожила и подбила 9 танков и 15 бронетранспортеров с пехотой. Но силы были слишком неравны, и многие бойцы батареи сложили голову у своих орудий… Наши потери были велики, но и немцы несли изрядный урон. Да еще какой! Одних танков на подступах к Низкам[62] два десятка, да еще столько же на подступах к станции Зеленчук обугленные стоят. Держались! К удивлению немцев и всех остальных держались, ни на шаг не отступили! Питались всухомятку: ротная кухня была разбита прямым попаданием бомбы. Порой забывалось, когда грыз «керзу»[63]. Чай в котелках грели, снег топили и пили. Единственный водный источник – река – взбаламучена взрывами бомб и снарядов, местами завалена трупами. Ни мы, ни немцы не успевали хоронить убитых. Когда выдавалась минута тишины, мы все-таки своих погибших старались выносить в тыл и хоронить недалеко от вершины горы в общей могиле рядом с остатками старого редута. Бесконечные артиллерийские и минометные обстрелы, скрежет их «Ванюш»[64], трескотня пулеметов, автоматов, винтовок сливались в сплошной ошеломляющий грохот и гул. А здесь «Хейнкели», «Юнкерсы», «Мессершмитты», заразы, висели над нашими головами, пикируя, включали разноголосые сирены, наводя страх и ужас. Наши зенитчики старались как могли. Пять стервятников за эти дни навсегда приземлили. Да еще штук пять точно повредили – с дымами в сторону Ставрополя уходили. Нервы напрягались до предела. И ночью не стихали бои. Мы старались улучшить свои позиции и сбросить егерей вниз. Контратаковали. Ползком приближались к вражеским окопам и забрасывали их гранатами и бутылками с зажигательной смесью, а потом сходились врукопашную. Немцы, я уж не говорю про румын, не выдерживали. Бежали, как наскипидаренные. Особенно те, кто из тыловых служб был. С егерями было сложнее. Обученные, верткие. Но и их гоняли. Комбриг, когда на станции вагоны с топливом захватили, дал команду собрать по городу все пустые бутылки и заполнить их «зажигалкой». Вот мы ими врага и жгли. Уж что там за жидкость была – не знаю, но горели вражеские позиции и блиндажи просто отлично. Страшно хотелось спать, от усталости и бессонницы валился с ног. Но только команда «Связной!» – открывались глаза, и я стоял перед начальством, получая очередное задание. Целыми днями и часами плевался: во рту, на зубах песок, земля. При бомбежках и обстрелах открывал рот, как нас учили, чтоб не лопнули ушные перепонки. Вместе с нами сражались и жители, что к нам присоединились после освобождения города. «Неужели нам не будет никакой помощи? Батальоны, роты тают на глазах», – такие мысли иногда приходили мне в голову. Спрашивали свое начальство и красноармейцы, и младшие командиры, те, что недавно к нам в бригаду попали: «Где же наши? Силы на исходе!» Ответа, естественно, не получали. Но каждую ночь с Большой земли к нам прорывались транспортные самолеты и бомбардировщики. Они сбрасывали к нам на вершину грузы с боеприпасами, медикаментами и продовольствием, а потом бомбили позиции врага. С наступлением темноты группы авианаводчиков и разведчиков специально спускались вниз и наводили нашу авиацию на врага. Насколько я знаю (от связистов слышал), в городе среди местных жителей были группы наших ребят, которые тоже помогали с наводкой авиации. Поэтому немцы и не могли воспользоваться мостами для переправы через реку. После гибели нашего командира роты непосредственное командование над остатками взводов легло на начальника инженерной службы бригады майора Рябова – плотного, высокого сибиряка, умного, мужественного и олимпийски спокойного командира, он часто вышагивал на переднем крае, давая указания и команды, где и как минировать (запас трофейных снарядов был очень большим), какие ставить заграждения. «Пулей в ущелье!» – это мне его команда. Вчера с ним был в глубоком узком овраге, где сегодня взвод копал, строил, оборудовал новое укрытие под штаб бригады, с бумажкой-приказом в руке бегу сломя голову, на ходу соображая, как побыстрее добраться до указанного места. Прибежал – а ущелья нет! Несколько минут назад немецкая авиация бомбила это место. Две бомбы, угодившие в края оврага, сомкнули его, живьем похоронив двадцать человек. Только троих откопали. И все это под огнем врага. Справа шел бой: трещали автоматы, взрывались мины, снаряды, над головами выли сирены пикирующих «Юнкерсов». В двухстах метрах по краю склона двигались три немецких средних танка, обстреливая наши позиции. Два расчета бронебойщиков в окровавленных повязках и расстегнутых грязных ватниках, подпустив танки поближе, из своих «удочек» сбили с них спесь, а потом лейтенант из пистолета расстрелял танкистов, пытавшихся удрать из подбитых танков. Стрелял он, как в тире, – по пуле в мишень. Ни одной не промазал. Помнится, за несколько дней изнурительных боев оставшиеся живыми в батальоне автоматчики не выдержали, отступили метров на двадцать, оставив свои позиции на южном склоне. Все мы были этим огорчены и даже подавлены, комбриг – особенно. Он написал записку комбату: «Продержитесь до утра!» А что будет утром? Неужели нам будет подкрепление? Или какая другая помощь? Свечерело быстро. Путь к своим ребятам я знал хорошо. Пошел. Где можно, бежал, где нужно, полз. Все же чувство страха охватило меня – окопы наши, но в них никого нет. А вдруг немцы еще дальше продвинулись?! Вдруг слева из-за завала тихо так и в то же время грозно: «Стой! Кто идет?!» – «Свои!» – Я несказанно обрадовался. Что же случилось? Немцы, захватив наши окопы, праздновали победу. Как потом мне рассказали ребята, вместе с пулеметными очередями со стороны неприятеля доносились ошалелый смех, разливы губной гармошки и крики: «Рус, сдавайс!» Немецкие егеря явно переоценивали свои силы и возможности. Оценив обстановку, помкомвзвода (не помню его фамилию) – других командиров в роте не было – организовал внезапную контратаку. С криками «Ура!» да с гранатами в руках бросились красноармейцы на очумевших немцев. Те не ожидали такого удара и нахальства, не выдержали боя – позорно бежали. Окопы снова стали наши. Здесь же парням остались хорошие трофеи: оружие, боеприпасы, вещи, продукты питания. Кое-что из съестного и мне досталось: хлеб, колбаса… шнапс… Когда в очередной раз я приполз к нашим радистам, они сообщили радостную весть: нашими войсками взяты Ворошиловск (Ставрополь), Буденновск, Прохладный, Моздок и Майкоп. Идут бои за Белореченск и Лабинск. Еще немного – и «Армия Клейста» будет полностью окружена, а к нам придет помощь. – Подождите, радоваться будем позже! – серьезнейшим образом предупредил нас сержант. – С сегодняшнего дня нам с вами нужно быть особенно бдительными и осторожными. Немцы с румынами сейчас все силы, чтобы нас смять и освободить дорогу на север, кинут. Мы же им тут дороги перекрыли и под своим огнем держим. Вот они и попрут на нас. Так оно и оказалось. Еще двое суток мы дрались в полном окружении врага, огнем своих минометов не давая ему возможности навести переправу через Кубань, а потом подошли войска Южного фронта… * * * – …Как проходит операция, гауптштурмфюрер? – Сигнал продолжает устойчиво фиксироваться. При наличии хорошей погоды наш самолет постоянно ведет наблюдение. Для наземного наблюдения используется одна из подвижных станций. Наши войска в Невинномысске везде теснят русских. Силы противника, первоначально оцененные в десантную дивизию, не подтвердились. По показаниям пленных и осмотра документов погибших против нас действует отдельная бригада НКВД, переброшенная по воздуху из Орджоникидзе. Продвижению и ликвидации противника мешают сплошные минные поля и активность русской пехоты, большая насыщенность ее автоматическим оружием и средствами противотанковой обороны. Наши войска несут просто огромные потери от огня снайперов противника. Против наших снайперов и пулеметчиков действуют группы противника, вооруженные мощными снайперскими винтовками. Группа захвата и технической разведки находится в непосредственной близости от линии соприкосновения. Как только линия фронта подойдет к горе, она начнет действовать. – Не спешите вводить ее в бой. Пусть линейные войска закончат окружение и ликвидацию остатков русского десанта, а уже потом выдвигайте группу для захвата района «объекта». Постарайтесь не допустить туда солдат линейных частей. Нам не нужны лишние свидетели. – Понятно. – Что с уничтожением средств ПВО на горе? – Зенитная артиллерийская батарея уничтожена. Сейчас там действуют только зенитные пулеметы, находящиеся недалеко от «объекта». Нам стоит больших трудов удерживать «птенцов Геринга» от нанесения удара по позиции зенитчиков.