Винсент Кинг работал наждачкой, пот капал с подбородка. Несколько минут Дачесс молча наблюдала за ним. Мускулы по всей длине рук, а сами руки худощавые, жилистые. Нет этой фальшивой бугристости, какую демонстрируют пляжные качки. Дачесс пересекла улицу и остановилась у подъездной дорожки. — Помочь хочешь? — Винсент отвлекся от работы, уселся на крыльце в обнимку с недоошкуренной доской. Свободную руку он протянул Дачесс. — Была охота тебе помогать. Он снова занялся ошкуриванием. Дачесс прислонила велосипед к забору и сделала несколько шагов по дорожке. — Может, попить тебе принести? Или еще что-то надо? — Ты — чужой. Она заметила: когда Винсент Кинг тянет руку, из рукава футболки выныривает татуировка. Текли минуты. Винсент работал, Дачесс наблюдала. Минут через десять она подошла еще чуть ближе. Винсент снова прервался. — Ты его знаешь — в смысле, мужчину, который приезжал той ночью? — Он так на меня смотрит, будто насквозь видит. — Часто он бывает у вас? — В последнее время что-то повадился. — Дачесс отерла пот со лба, да не ладонью, а всем предплечьем, с размаху. — Хочешь, я Уоку скажу? — От тебя мне ничего не надо. — Тебе есть к кому обратиться, кроме Уока? — Я — вне закона; у меня в предках сплошные бандиты. — Я дам тебе свой телефон. Позвонишь, если этот тип снова заявится. — Даллас Студенмайр за пять секунд уложил троих. Я — его наследница — уж как-нибудь справлюсь с одним. Дачесс помялась с ноги на ногу, почувствовала, что сильно тянет бедро; подошла наконец к дому и села на нижнюю ступень крыльца. Винсент Кинг сидел пятью ступенями выше. В очередной раз он вернулся к работе. Сгорбленная спина, размеренные движения, рука ходит вперед-назад, вкусно шуршит по дереву наждачная бумага. Дачесс взяла занозистый чурбачок и обрывок наждачки, тоже занялась ошкуриванием. — Почему ты не продашь дом? Он же старый! Винсент стоял на коленях, будто паломник перед святыней. — Говорят… в смысле, я слышала в закусочной у Рози — что тебе за эту лачугу дают целый миллион. Ну или не знаю сколько — кучу денег, в общем. А ты упираешься. Винсент глядел куда-то мимо дома, причем так долго, что Дачесс начала подозревать — а не видит ли он там нечто ей недоступное? — Этот дом построил мой прадед. Когда Уок привез меня… ну оттуда… — я буквально выдохнул. Не весь Кейп-Хейвен перестроили, перекроили, думаю; кое-что знакомое осталось. Я сейчас не только о курортниках, от которых плюнуть некуда; нет, не только о них… — Винсент помолчал, будто у него иссякли слова и мысли. — Тогда… давно… я не был отпетым мерзавцем. Вспоминаю и вижу: тот парень — не законченный выродок. — То тогда, а то теперь. — Знаешь, тюрьма гасит любой свет. А этот дом… он будто костерок. Маленький такой, слабый — а все же горит и греет. У меня другого костерка не будет. Затопчу этот — останусь в полном мраке и не увижу больше… — Чего ты не увидишь? — Тебе никогда не казалось, что человек глядит вроде на тебя, а будто бы сквозь? Дачесс не стала отвечать, раскрываться перед ним. Поправила бантик, перешнуровала кроссовки. — Как погибла Сисси? Винсент Кинг опешил, качнулся в тень — солнце жарило теперь только одну его руку. Он прищурился, уточнил: — А мама тебе не рассказывала? — Мне нужна твоя версия. — Я взял машину брата. — А брат где был? — На войне. Про Вьетнам знаешь? — Да. — Я хотел произвести впечатление на девчонку, вот и взял машину брата. Дачесс знала также, кто была та девчонка. — Мы покатались, я отвез ее домой, а сам поехал в Кабрильо. Знаешь, наверное, указатель на хайвее, перед поворотом? — Ну, знаю. — Где мне было предвидеть, что я ее собью? — Винсент теперь говорил шепотом. — Я даже скорость не сбавил. — Что она делала одна на хайвее? — Искала свою сестру. Твой дедушка работал иногда в ночную смену. На этой фабрике, «Тэллоу констракшн» — она ведь никуда не делась, правда? Дачесс пожала плечами. — Вроде стоит пока. — А днем он отсыпался. Следить за сестренкой должна была Стар. — Но не следила. — Я ей позвонил. Мы выпили по паре банок пива. Вчетвером — с нами были еще Уок и Марта Мэй. Ты знаешь Марту? — Нет. — Конечно, откуда тебе знать… Это я счет времени потерял. Короче, она оставила Сисси перед телевизором. Никаких интонаций, будто Винсент Кинг повторял давно заученное, вызубренное, может, даже записанное на пленку. Ну вот и что от него осталось — как от человека? — Как они тебя вычислили? — Просто Уок — прирожденный коп. Чутье у него особое, что ли. В ту же ночь он ко мне явился. Увидел вмятину на машине. Дальше они работали в молчании. Дачесс, стиснув зубы, возила наждачкой, пока не заныло плечо. — Тебе надо быть максимально осторожной, — произнес Винсент. — Повидал я типов вроде этого Дарка. Глаза у них… неживые. По глазам сразу все ясно. — Я не боюсь. Я сильная. — Знаю. — Нет, не знаешь. — На твоем попечении брат. Это огромная ответственность. — Я спальню запираю, чтобы он ничего не увидел. Правда, ему многое слышно. Только он всё списывает на страшные сны. — Разве запертому ему безопаснее? — В спальне ничего плохого не случится. Не то что в гостиной. Винсент Кинг не возразил. Он будто блуждал мыслями где-то далеко, будто взвешивал некое решение, отнюдь не легкое. Наконец глянул Дачесс в глаза. — Вне закона, говоришь? — Да. — Подожди, я быстро. У меня для тебя кое-что есть. Он исчез в доме, и Дачесс подумала: может, простить его? Впрочем, она и сама знала — это секундная слабость; когда Винсент Кинг вышел, Дачесс показалось, что прямо на нее движется мертвец.