Прозвучало плоско, хотя по сути фраза была правдивей некуда: все дети в мире — хорошие, какие тут могут быть разночтения? — На похороны приехать хотел. Не приехал, потому что зарекся. — Когда и от чего он зарекся, Хэл не объяснил. — Церемония была короткая. Как только выдали заключение о… о смерти, так сразу и отпели. Стар покоится на приходском кладбище Литтл-Брук, рядом с Сисси. Во время похорон Дачесс крепко сжимала ручонку Робина. Не плакала, на гроб смотрела как на вселенский уравнитель — которым, собственно, гроб и является. Дачесс вышла из курятника. За ней увязался подрощенный цыпленок. Дачесс остановилась, сверкнула на цыпленка взглядом, словно он мог представлять опасность. — Вылитая мать, — обронил Хэл. — Верно. — Я для них комнату подготовил. Вместе будут жить. Робин в бейсбол играет? Уок улыбнулся. Он не знал насчет бейсбола. — Я купил ему мяч и перчатку. Дачесс между тем успела заглянуть в автомобиль, убедиться, что Робин спокойно спит. Теперь она шла обратно к амбару, по-прежнему с подозрением косясь на цыпленка. Хэл кашлянул. — Винсент Кинг. Много лет я этого имени вслух не произносил… Надеялся, что больше не придется. — До сих пор он не сказал ни слова. В ту ночь я обнаружил его в кухне у Стар. Он сам вызвал полицию. Сильно сомневаюсь насчет его виновности. Уок старался говорить убедительно — чтобы Хэл не почуял, что он, Уок, отстранен от следствия, что парни из полиции штата не обязаны — и не станут — хотя бы держать его в курсе. — Он под стражей, — сказал Хэл. — Официальное обвинение еще не предъявлено. Винсента можно освободить под залог. Пока ему вменяют только нарушение комендантского часа. — Но это ж Винсент Кинг. — Неизвестно, виновен ли он в смерти Стар. — Я вот в церковь хожу, а в Бога не верю. По твоей логике, Уок, Кинга в тюрьму просто так посадили, а не потому, что он убийца. Чеканное лицо, на котором вытравлена история тридцатилетней давности, трагедия с продолжением. Хэл снова хрустнул пальцами. — Священник говорит, мы до исходной точки добираемся — и всё по новой начинаем. Если б я хоть на секунду поверил, что Сисси не в деревянном ящике под землей лежит, а где-то в другом месте находится, пусть даже и не в раю, мне бы легче стало. А я не верю, и всё тут. Но стараюсь. Каждое воскресенье с неверием борюсь. — Мне очень жаль. — Ты ни при чем… — Я не только о Сисси — я о вашей жене. Я ведь вам тогда соболезнования так и не выразил. Про это писали в местной газете. Мать Стар они увидели не ранее, чем в первый день суда. Мэгги Дэй вошла в зал, ошарашила, потрясла. Эти ее белокурые волосы, эти глаза; это ощущение, что совсем недавно она была бесподобна, что внезапное горе сшибло с нее красоту. — Она Винсента жалела. Сказала: нельзя, чтобы мальчишке впаяли срок как отпетому злодею; и что раздавлена приговором. — Хэл допил пиво. — А потом Стар ее… обнаружила. У нас репродукция висела на стене — помнишь? — Помню. Линкор «Отважный»[18]. — Небо там какое — пожар сплошной. Так вот она — Мэгги — сидела прямо под картиной; получалось, будто у нее нимб. — Бедная ваша жена. — Она хотела быть с младшенькой, — просто сказал Хэл. Как будто у жены и матери не было и быть не могло никаких дополнительных мотивов для суицида. — Винсент Кинг — раковая опухоль моей семьи. Уок приложил ко лбу холодную бутылку. — Послушайте, Хэл. Там, в Кейп-Хейвене, остался один тип… его имя Дикки Дарк. Он и Стар… в общем, вы поняли. Так вот: Дарк был груб с вашей дочерью. — Уок взглянул на старика, но тот, чтобы не выдать эмоций, лишь плотнее сжал губы. — Не знаю, при чем тут Дачесс. Только за несколько дней до трагедии со Стар кто-то поджег клуб, принадлежавший этому самому Дарку. Сгорело все дотла. Хэл перевел глаза на внучку. Дачесс, хрупкая, миниатюрная, терялась среди бесконечных акров. — Едва ли Дикки Дарк теперь, после случившегося, рискнет искать детей. — Думаешь, он нагрянет сюда? — По-моему, нет. А Дачесс считает иначе. — Она так сказала? — Не напрямую. Из нее вообще слова не вытянешь. Однако Дачесс задала вопрос: сможет ли Дарк найти их с Робином здесь, в Монтане? Откуда у нее такие мысли — не объяснила. Вот поэтому я и не исключаю, что Дарк причастен к убийству. — Допустим; что тогда? Уок вдохнул поглубже. Вон его автомобиль, а в нем спит шестилетний мальчик — возможно, единственный свидетель. — Ему нас не найти. Я тут сам по себе, а земля… она заложена, ну да ладно. Самые тяжелые годы позади. Словом, я их сберегу — и девочку, и мальчика. На это меня хватит. Уок решил пройтись. Обогнул дом, выбрался в поле через заднюю калитку. Обнаружил водоем, слишком просторный для пруда, слишком маленький для озера; опрокинутые облака и деревья, и собственная его физиономия, дополнительно помятая водной рябью. — Не хочу здесь оставаться. Уок обернулся к Дачесс. — Не хочу жить у этого старика. Кто он вообще — может, самозванец? — Больше вам некуда деваться. Или дедушкино ранчо, или приют. Потерпи, Дачесс. Ради Робина, хорошо? Он подавил порыв взять Дачесс за руку, наобещать несбыточного. — Ты, Уок, сюда не звони. Пиши, если хочешь. Психиатр Робина сказал, ему забыть надо — хотя бы на время. Потому что это слишком тяжело для ребенка. Хотелось напомнить ей: она сама — ребенок. Позднее Уок опустился перед Робином на колени — прямо на землю; взъерошил ему волосы, заглянул в испуганные глаза. Робин сразу перевел взгляд на деда и дом. Уок поднялся. Надо как-то ободрить Дачесс — только слова все куда-то подевались. — Я вне закона, — напомнила она. Уок трудно вдохнул, будто вынырнув из омута тоски, в который ввергла его Дачесс. — А ты — блюститель порядка. — Верно. — Уок кивнул. — Ну вот и катись отсюда. Он послушно сел за руль, завел двигатель. Солнце висело уже совсем низко. Уок затормозил у воды и оттуда, из-под амбрового дерева, наблюдал. Дети — ладонь Дачесс на плечике Робина — приближались к старику бочком, с опаской. 12 В тот первый вечер на рачно Дачесс не съела ни крошки. Зато проследила, чтобы Робин поужинал как следует. Хэл приготовил рагу; Робин как увидел, что у него в тарелке, — чуть не расплакался. Сначала, под пристальным взглядом сестры, ел сам, а остатки Дачесс уже выскребала ложкой и кормила брата, как маленького. Хэл стоял над внуками, явно смущенный, переминался с ноги на ногу; потом не выдержал и отошел к кухонной раковине. Над ней было окно — глядело как раз на поле. Рослый, широкоплечий, крепкий старик, думала Дачесс; представительный даже. Робину, должно быть, великаном кажется. Дачесс взяла обе тарелки, шагнула к раковине. — Тебе нужно поесть, — сказал Хэл. — Ты-то откуда знаешь, что мне нужно?